О том, что сила искусства велика есть, мы все вроде наслышаны. Но попробуйте понять, как происходит великая магия его влияния на нас, - ничего не получится. Объяснить это невозможно. Эту магию можно только испытать на себе.
В первый год моей работы в театре объявили мне о вводе в спектакль "Золушка". Ввод, это когда нового исполнителя наскоро впихивают в уже готовую конструкцию. За несколько репетиций надо запомнить мизансцены и текст. Творчеством это не назовешь, типичная рутина, которой в театре хватает. Спектакль был старый, потерявший за годы существавания девственную свежесть, но его оставляли в репертуаре как детский, к тому же удобный для выездов на областную переферию - исполнителей мало, декорации минимальные, название привлекательное.
На репетициях новички зевали, дурачились, гнали халтуру. Собрали уже всех действующих лиц, старых и новых, не видно было только принца из первого состава, на эту роль вводили нового актера, которого успела полюбить женская часть зрительской аудитории, хорошенького, как девочка, Андрюшу. Играть им предстояло попеременно, поэтому освежить в памяти мизансцены с новыми исполнителями необходимо было и старому принцу.
Мы знали, что лет 20 играет его артист из разряда возрастных "середнячков" Сан Саныч Иванов. Это был черноволосый крепыш небольшого роста, весь такой сытенький, как бы сказала моя мама, с пузиком. Нос сливой, с ручками и ножками, которым явно не хватало длины. С типично еврейскими глазами-маслинами. Сан Саныч был сладкозвучен, как Басков и напорист, как свидетель Иеговы. Напор его проявлялся в моменты, когда он обсуждал с дирекцией театра денежные дела. В остальное время его прекрасные глаза-маслины приобретали сонный вид и вообще Сан Саныч расслаблялся. "Расслабляющая" микстура имела легкий запах конъяка в отличие от других напитков, которыми пользовалась большая часть мужского театрального коллектива - Сан Саныч мог себе позволить, он был артистом-администратором с уклоном в административную сторону. Своей главной задачей он считал распространение билетов и организацию выездных спектаклей. От каждого проданного билета или "забитого" спектакля он имел 10 процентов и своей нынешней жизнью был вполне доволен. А когда его все же тянуло к прекрасному, вспоминал, что у него есть несколько ролей. Одна из них - принц в "Золушке" , с которым он никак не хотел расставаться не смотря на последствия хорошего аппетита и паспортные данные. Надо ли говорить, что мы, самонадеянная молодежь, смотрели на Сан Саныча снисходительно, как на курьез.
Поколебала наш негелизм старейший парикмахер театра Анна Михайловна:
- А вы на сцене Сан Саныча выдели? А, ну значит еще увидите.
Наступил знаменательный день. Спектакль уже слегка обкатали, вводники освоились в пространстве, "Золушку" поставили в новогоднее расписание, принц - Сан Саныч. Мы с интересом ждали его выход - любопытно было посмотреть, как встретит его зал.
То, что мы увидели, не поддается разумному объяснению. На сцену выпорхнул юноша с сияющим взором, стройный и гибкий, как лоза, прекрасный, как герой грузинского эпоса. В нем было все : мужественность, нежность, галантность. Золушка буквально растаяла в его объятиях во время танца, преобразись все участники сцены бала. Мы как будто встали на цыпочки и поплыли под музыку Прокофьева. Все взоры были устремлены на принца, а он, сияющий и влюбленный, видел только Золушку. Это было удивительно! Как смог этот не юный, грузный мужчина превратиться в юношу, стать на голову выше и вообще преобразиться до неузнаваемости? Этому невозможно научиться в театральном училище, это либо есть, либо его нет. Можно научиться приемам театрального мастерства, стать крепким ремесленником, но если Господь не ткнул в тебя перстом указующим, все тщетно, невозможно заразить других магией искусства. Сан Санычу имел это дар.
Какое счастье встретить такое чудо! На моем веку таких встречь было немного. Я помню каждую. Кроме Сан Саныча Иванова у нас в театре был еще один актер, от которого на сцене било током - Мартынов. Маленький, тщедушный старичок, нелюдимый и совершенно беззлобный. Над ним подтрунивали, а он молчал. Ходил в потертом сером пиджачке и брюках с пузырями на коленях. Был весь какой-то бесприютный и неухоженный. Говорили, что была у него когда-то семья, но жена то ли умерла, то ли бросила горемыку. На репетициях тихо сидел в своем углу, потягивал из фляжки что-то "для горла" и ждал реплики. Не балагурил, как наши записные остряки, не тянул одеяло на себя. Он не любил рассказывать о своей жизни, о том, как он в Севастополе, или Костроме... Не распускал хвост перед другими актерами. Незаметный как тень, весь какой-то серый, побитый молью, он внезапно преображался на сцене.
Мартынов получил роль Эзопа-баснописца в спектакле "Лисы в виноградниках" Фигейредо. Уродливого старого раба, в которого влюбилась жена его хозяина Клея. Красивый, динамичный, это был один из самых удачных спектаклей сезона. И во многом благодаря дуэту Клеи и Мартынова. Куда девались на сцене его сутулость, серость, тщедушие! Перед нами был мудрец, способный увлечь силой своей мысли каждого. Обаяние ума пересиливало обаяние физической красоты. Сила духа была неподвластна силе власти. Когда Эзоп произносил свою последнюю фразу "Где тут пропасть для
свободных людей!", у меня мороз шел по коже. Зрительный зал замирал в напряженной тишине. Это было настоящее искусство, которое окрыляет даже бескрылых! В чем заключался источник этого волшебного огня? Откуда бралась сила убеждения в казалось бы потухшем, ушедшем в себя человеке? Загадка.
