ЗАПИСКИ Ядовитыча.
Леонид Сорокин.
Глава вторая.
Про то, как счастье добывают.
Бодро вхожу в диспетчерскую. На меня никто не смотрит, оперативный врач разгадывает кроссворд. Вижу за стеклом центра связи с бригадами поднятую руку с осьмушкой листка, зажатой в пальцах. Захожу.
Старший диспетчер Юрий Алексеевич по кличке «Левитан» за голосище. Седой, как лунь, коренастый, плотно вросший в кресло. Попал в диспетчеры после аварии и сложного перелома обеих бедренных костей. Кровь сдавали всем миром, еле вытащили, чуть не помер. Два бедра это вам не кот чихнул. Кровопотеря почти два литра – смертельная, а видно только гематомы. Город он знает великолепно, как свою квартиру. Передавая вызов, всегда подскажет тропинку, как подъехать, заветный адресок найти.
- Так, Заднепрянский! Ехидно щурит глаз. Будешь теперь у нас Моше Кутузов-Заднепрянский. Повысим в званиях заслуженно!
- Юр, ну про Кутузова понятно, в глаз тоже получил, так бы и дразнили дальше. С Заднепрянским согласен, намедни отличился за Днепром. Спасибо, что Фекальским не прозвали, или еще как. А Моша?! Я ж вроде не…
- Ты с Ромашовой Любовь Львовной сколько лет отработал фельдшерёнком?
- Года два, пока в анестезиологию не ушел.
- Так вот, Лёнчик, девичья фамилия у нее Гинзбург! Сколько раз она тебя, сиротку, уматеряла мы все знаем, слышали не раз. А у евреев всё по матери во многих смыслах. Моше, а не Моша, Даян – известный в наших кругах генерал, умел давать жару, как и ты. С глазом у него тоже проблемы были аналогичные, только с левым. Так что, все соответствует, носи гордо. Обосновал и не поспоришь.
- Короче, Моше ты наш! Неллка поехала роды отвезти вторые. Посмотрела, а там уже пора! Поэтому катитесь, вспомогайте на месте. Вам езды не торопясь пятнадцать минут. Разворачиваюсь, вчитываясь в адрес. И уже в спину слышу:
– Там траншею на въезде во двор рыли поперек, не влетите второпях!
Машина уже перед выходом. Пиня подгазовывает, прислушивается к мотору, все ли нормально шелестит после гонки час назад.
– Вторые роды, Неллка зря не позовёт. Днепропетровская пять. На въезде траншею засыпали, как обычно. Едем без шума, но шустренько. Как бы Неллочку сочувствующие болельщики не сожрали. Она натура тонкая, акушерка знатная, но может психануть. Усаживаюсь, докладывая обстановку.
- Рооодыыыыы?! Взвивается Рыжий. Ты ж утром обещал!
- Коля, глянь на часы, полдень еще не наступил, утро еще! С надеждой логикой отбиться от обвинений. Какое там!
- Выкрутился, хитрован! Не зря тебе приходят повестки из прокуратуры, залитые слезами досады и бессилия следователей. Умеешь изложить, что людям не подкопаться, хоть и хочется. Не узнал Колька новых прозвищ, вот будет повод жалом похлестать.
Коля присутствовал несколько раз свидетелем-соучастником на собеседованиях с прокурорами. Все получалось до смешного просто. Пожелав здоровья, прошу изложить уважаемого товарища следователя все возникшие ко мне вопросы по рассматриваемому делу. Выслушав, раздумываю долго, секунд десять. Нагло, разрешения не спросив, закуриваю. Отвечаю, затянувшись, с убийственной уверенностью: «Внимательно читайте карточку. Вдумчиво! Там все ответы на ваши вопросы по существу написаны. Вслух, читайте, я акценты буду расставлять». Читают же, вслух, наморщив лоб! Так обидно им становится, что «взяли не того», или не на того нарвались.
Писать меня учили медицинские документы настоящие докторюги, прошедшие давно всё, кроме личных похорон. Строго учили, «для прокурора», тыкая носом в любое неточное слово, запятую. Почерк у меня каллиграфический, спасибо папе моему, строителю. Подзатыльников и чернил, бумаги папка не жалел для сына.
Пока я вспоминал, а Рыжий выбирал очередную претензию для обсуждения, доехали. Уперлись в УАЗ-ик «родовой» бригады.
У подъезда топчется папка с плачущим трехлетком на руках, потряхивая нервно мальца, чтобы успокоить. Неллка-акушерка в клубах папиросного дыма. Маленькая, хрупкая, но сильная, как пружина хорошая. Блондинка, закрашивающая старательно пергидролем седину. Лицо красивое, выразительное красотой скорбящего ангела, познавшего все тяготы, грехи жизни человеческой. Смотрит грустно огромными зелеными глазами. Бросив недокуренную папиросу, срывается со ступенек белой птицей. Готова броситься любому из нас на шею, задушить в объятиях благодарных.
Ее, опытнейшую акушерку, из роддома сослали в нашу мясорубку за пьянку. Очень уж у нее тонкая душа для такой работы. Нервы сдали, стала «расслабляться» регулярно после дежурств. Попалась с выхлопом вчерашним на осложненных родах. Укрыла матом кого-то из советчиков-администраторов, дающих дурацкие рекомендации под руку. Дальше было просто: рапорт-выговор-перевод. Работает любо-дорого смотреть, учиться надо! Срывается иногда, переживает сильно.
- Я быстро прилетела! Посмотрела, там полное раскрытие уже, передние воды отошли. Предлежание хорошее, теменное. Для тебя, Лёнь, плевое дело. Нехорошо в машине рожать, на месте надо! - Шепотом выдала, скороговоркой, трясущимися губами и пальчики дрожат заметно.
- Неллочка, мы ж без претензий, милая! Авось мне грех какой зачтется за соучастие в таком святом деле. Спасибо, что позвала! Чего ты заведенная такая, успокойся. Тебя обидел кто? Ласково за плечи приобнимаю.
- Соседи охреневшие, б…, орали тут. Я их послала. Два раза. Рассосались, но пожаловаться могут. Так же тихо, стыдливо опустив глаза.
- Тю! Неллочка, нашла, о чем переживать. Я у них жалобу приму, рассмотрю внимательно. Пообещаю примерно наказать за нецензурность поведения. Будешь знать! Катись отсюда, матершинница маленькая. Улыбнулась в ответ с надеждой в глазищах.
- Уууууууу!Аааааааааааааааааа! Раздается из подъезда и окна квартиры на первом этаже.
– Так, труба зовет! Пошли, родовспомогахеры!
- Мужик, ты не переживай! Наш доктор откуда хош детей достает. Хоть из! Запинается, одумавшись Колька, продолжает успокаивать. – Специалист он у нас по этому делу, большой. Поэтому прислали. Пацану сопли утри, уже висят. Заботливо так, деловито, с пониманием в вопросе рекомендует.
Заходим в двушку «распашонку». Нам налево. В маленькую комнатушку, где на кроватке у стеночки (ох, неудобно же будет!) лежит виновница происходящего. Маленькая, молоденькая, крепенькая. Не худышка астеничная, не пампушка-булка слабосильная, таким бы и рожать. Волосы разметались по подушке смятой. Глаза заполнены болью, страхом, недоумением от всего происходящего. Тут мы еще вваливаемся бандой. На лице появляется выражение обиды, гневного испуга.
- О! Сдурели! Одни мужики! Так мне с вами ехать?! С надеждой в голосе, подумав, что мы ее сгребем в охапку и повезем-таки в роддом.
- Ой! Ууууууууу! Ииииииии! Аааааааааа! Пошла схватка. Заметил время на часах, хоть в голове тикает секундомер.
- Оооооооооой! Мааааааамааааааа! Тридцать секунд. Уже короткие. С прошлой схватки минута, не больше. Пора к делу приступать всерьез. Слушаю сердцебиение плода – сто сорок в минуту, нормально.
- Так, милая, никуда мы с такой крикливой растрепой не поедем! Движением руки красотка торопливо пытается поправить волосы. Даже в такой ситуации реагирует на замечания о красоте прически. Женщина!
– Орать на нас нет смысла и так, чуть не оглох. Поэтому дыши поглубже и почаще, во время схватки тужься. Не ори в холостую. Пар надо держать в себе, тогда потуга будет эффективней. И как вас позволите величать-то? Ласково, но убедительно обращаюсь к роженице.
- Оляаааа яааааа! Ууууууууу! Ыыыыыыыыыыы! Уже немного лучше получается тужиться.
- Молодец, Оленька! Так и будем продолжать. Мне необходимо посмотреть что там и где. С уверенностью, информирую, зная точно, что будут возражения. Рубашка-то натянута старательно до середины голеней. Самое время девичью скромность проявить.
- Вы что, совсем сдурели?! Ааааааааа! Ыыыыыыыыыы!
- Не переживай, заглядывать не буду. Только рукой, наощупь. Не хмурься, дыши глубоко. Тосик, спирт, йода побольше мне на руки. На вопросительный, сочувствующий взгляд, напоминаю.
– Ты видел, в чем я купался. Не дай Бог, чего не смыл! Стерильную перчатку дай мне. Одну, пока что. Лей, не жлобись. Бледный ты чего-то, выйди на пару минут, душновато здесь для четверых. Детей пеленать умеешь? Неуверенный кивок.
– Ясно. Иди, вспоминай варианты техник пеленания детей, зачет принимать буду. Сообщи, чтобы педиатры выезжали не торопясь за этой компанией. Они хорошо соображают, как, куда их устроить, чтобы вместе были. Моюсь йодом со спиртом старательно, по локти.
- Ыыыыыыыыыыыыы! Хорошо тужится. Уже не так больно, анестезия волшебная, акушерская наступила. Ныряю левой под подол рубашки незаметно, как хулиган исподтишка. Так, головка уже прорезалась до половины, пора. Слушаю сердцебиение плода сто десять – замедляется, обойтись бы без косяков и гипоксии плода.
- Подушку мне. Тихо командую. Рыжий выходит из комнатенки, тут же возвращается с подушкой в руках.
– Такая подойдет?! Можно подумать, что есть большой выбор.
- Зачем вам подушка?! Испуганно.
– Затем, хорошая моя, что устал я слушать твой, Оленька, ор! Сейчас я тебя этой подушкой, успокою! Решительно так, говорю, спокойно.
- Я буду тужиться! Стараться буду! – Только рубаху не рвет на груди, поверила, что придушить могу!
– Уууууууу! Ыыыыыыыыыыыыыыыы!
- Ну, это совсем другое дело, умеешь же! Тогда эту подушку употребим еще полезней, не зря же Коля бегал. Совместим приемы известнейших докторов Вербова и Кристеллера, но модифицируем по-днепропетровски, чтобы без полотенец на пузо, без лишних грубых лап. Колька крякает, заинтригован модификацией витиеватой.
Уверенно задираю рубашку до пуза, укладываю подушку на бывшее верхним полушарие живота. Обрабатываюсь снова, сменив перчатки. Становлюсь на колени ухом к животу, правой рукой, предплечьем и плечом, согнув локоть, нежно охватываю через подушку драгоценное. Левой ладонью контролирую процесс на выходе, чтобы придержать, не дав тканям рваться. Думаю, что надо бы успеть встать с коленей, разогнуться и поймать. Вижу, что спринцовка большая, пара зажимов, ножницы, шелк уже наготове. Лежат, поблескивая на расстеленной стерильной пеленке.
- Ну, Оленька, будь умницей, напрягись от души разок-другой! А я легонько подсоблю.
– Ыыыыыыыыыыыыыы! Отдохнули, подышали. Еще разок.
- Ыыыыыыыыыыы! Фууууууххххххх! Ааааааааааааа! Облегченно уже.
Вот! Родилось! Розовое! Гордо и удобно подставляю сморщенную еще мордаху новородка Кольке. Он деловито, старательно собирает сопли амниотические из маленьких отверстий носика и щелки ротика. Легкий, ласковый шлепок по попке.Раздается долгожданное: «Кхе-кхе. Ууууаааааааааааааааа!» Порядок, зажимы на пуповину, ножницами щелк. Готово! Получите-распишитесь!
- Оленька, смотри «паспорт». Демонстрирую маме пол ребенка, добавляю от всей души.
– Такая же красавица и крикля, как ты! Сейчас Тосик запеленает, получишь свой заслуженный подарок! Тосик мнется нерешительно, хлопает глазами.
- Скорее вы! Пеленайте! Окно же открыто, замерзнет! Командует, переживает очухивающаяся Оля.
– Ладно, смотри внимательно: укладываем малявку посередине. Верхний край заворачиваем, чтобы косыночка была без бахромы, аккуратненькая. Натягиваем нежно, чтобы складок не было посторонних, девушка же у нас! Дальше еще проще: одна ручонка, вторая, дрыгоножки охватывает. Раз, раз, навстречу ножной конец. Заворачиваем конфетку, вот тебе и куколка получилась.
- Плацента отделилась вся, целенькая, без изъянов! С облегчением докладывает Коля.
– Не заворачивай, я осмотрю!
– Ой, с каких это пор вы такие недоверчивые стали, доктор?
– Как искупался, так и сразу.
– А, ну тогда все ясно, пропитался, значит хорошо! Обидел недоверием, долго он это будет вспоминать.
Кладу на грудь тянущей руки мамки сверток сопящий. Обнимает все это счастье нежно руками, ласково улыбается, шепчет что-то. Плаценту рассматриваю пристально.
– Да, все целое, без дефектов. Упаковывай, с ними отвезут.
Шумно заходят прибывшие дамы-педиатры. Толпа веселая в квартире, щебет женский. Сборы начинаются суетливые, веселые. Оля руководит, уставшим голоском что, где взять. У нее все готово.
Взглянув длинно на парочку из красоток счастливых, чтобы запомнить, полюбоваться напоследок, негромко желаю.
- Оля, девочки, растите большие и здоровенькие! Спасибо всем! Ребята, осмотритесь, не забудьте ничего. Поехали отсюда, пока не отличились снова! Разворачиваюсь, выхожу на улицу, закуриваю. Хорошо!
У подъезда топчутся соседи группой плотной. Курят мужики, женщины что-то деловито обсуждают. На меня глянули не злобно, даже с уважением. Осматриваюсь, пытаясь распознать «обиженных». Все улыбаются, на лицах все доброе мелькает. Но убедиться необходимо, обещал же.
- Извините, можно вас отвлечь? Все оборачиваются ко мне лицом и корпусами.
– Наша Неллочка укрыла кого-то сгоряча, чтобы суету укоротить. Вы уж извините нас, пожалуйста! Она не со злобы, а для того, что делать надо все по уму. Если бы взяла в машину, то там и родили бы, в пыли, грязи. Нельзя такого допускать, поэтому позволила резкость. Извините!
Тут дружным хором, разноголосицей, по-доброму раздается:
- Да все нормально, доктор! Мы ж не знали, что надо делать, поэтому и орали с перепугу. У всех бывает. Спасибо ей передайте. Вон, орлов каких вызвала! И вам спасибо, доктор. Вон, как разобрались! Думали, что Оленька до вечера маяться будет. А вы приехали только, хлоп и готово!
- А ко мне приедете, если чо? Звонко спрашивает дивчина с уже припухшими губами, в пятнышках типичных по лицу со сложенными руками на пузе, оттопыривающем сарафан. Автоматически прикинул – недель тридцать, тридцать две.
- Да куда ж я денусь! Но вы, лучше, в роддоме рожайте. Там стерильно всё и специалисты лучше. А Оленька, сама справилась. Я так, рядышком стоял, давал советы.
– Ага, мы слышали всё, под окном стояли. Махнул рукой на свидетелей.
- Счастливо вам, поедем мы!
Папка, стоявший у машины, достает своего мальца из-за баранки - Пиня усадил, улыбаются все до ушей.
- Спасибо вам! – Глаза счастливые, горят.
- Идите, принимайте пополнение, дочку-сестричку. Пахать вам, мужики, теперь на лифчики и колготки! – С шутливым сочувствием говорю. Папка машет свободной рукой, справимся, мол, и с колготками. Убегает к своим.
Уселись. Снова закурив, беру трубку радиостанции: «Сороковая. Мы освободились. Прошу 15 минут, карточку написать». Обнадеживающе отвечает Юрий Алексеевич: «Возвращайтесь, дома напишете!»
- Вторая попытка попить чая! – Объявляет Рыжий.
- Ну, поехали, домой! А вдруг и нам улыбнётся.