Однажды в СЛАКе состоялись грандиозные торжества. На центральной лужайке поставили огромные шатры, кругом подавали горы еды и море напитков, в главном шатре играл негритянский диксиленд. Приехали какие-то очень важные чины из Министерства энергетики. Этот день был объявлен нерабочим, все сотрудники высыпали на празднование. Самые умудрённные из них тихо пророчествовали: «Впечатление такое, что проект ускорителя NLC закрывают». На трибуну выходили высшие чиновники в строгих костюмах и в галстуках, произносили пышные речи, суть которых сводилась к тому, что именно здесь, в СЛАКе собрана научная элита страны, которая представляет Америку перед мировой общественностью. Но в конце, действительно, объявили о закрытии проекта. Пилюлю слегка подсластили тем, что проинформировали: «Международный комитет по физике высоких энергий, рассмотрев на конкурсной основе два основных проекта – американский NLC и европейский TESLA, пришел к заключению, что строить следует некий новый международный проект ILC (International Linear Collider) на сверхпроводящих структурах, как наиболее перспективных для будущего ускорительной физики. Где конкретно будут строить новый ускоритель, пока не решено, ясно только, что в Америке, а координация усилий американской стороны проекта будет сосредоточена в Фермилабе».
Для СЛАКа это было достаточно обидно, потому что сверхпроводящие технологии разрабатывались не у нас, а именно в TESLA. Ясно было и то, что ускориель длиной в двадцать одну милю строить в Калифорнии не будут из-за сейсмоопасности региона, а это означало, что кусок финансового пирога от нового проекта для СЛАКа будет более чем скромным. Изменение условий финансирования, в конечном итоге, привело к тому, что ускорительно направление в СЛАКе постепенно растворялось в новых проектах: фотоники – проектировался сверхмощный лазер на свободных электронах, и астрофизики – на территории лаборатории был построен институт астрофизических исследований Кавли.
Перемены эти для меня имели те последствия, что наше главное достижение – результаты по моделированию и экспериментальной проверке темновых токов в ускорителях – для сверхпроводящих структур были неактуальны, там работала совсем другая физика, и мне была поставлена задача развивать алгоритмы моделирования эффектов мультипактора. Но сначала нужно было завершить представление наших результатов на международных конференциях. Ближайшая конференция по ускорительной физике должна была состояться в Санкт-Петербурге, в старом университете, что напротив Сенатской площади и Эрмитажа. От нашего отдела должны были ехать трое: я представлял моделирование темновых токов, Дженгхай – электродинамические расчёты, а немец Курт – коллективные взаимодействия сгустков электронов. От клистронного отдела ехал Толя Красных. Он предложил мне вылететь пораньше, заехать в Дубну, где он раньше работал, а потом уже ехать на конференцию. В Дубне Толя должен был оформить бумаги на продажу дома и гаража, остававшихся за ним после отъезда в Америку. Я начал готовить устный доклад, но Толя предложил заменить его на постерный – так было намного проще. Не видя в этом никакой разницы, я согласился. Поскольку в моём докладе в соавторах было записано в качестве соавторов больше половины отдела, два человека, как минимум, должны были передать мне картинки своих расчетов, которые я вставлю в постер, я заранее сделал шаблон презентации, вставил туда свою часть и стал поторопливать Чо и Адама с их материалами, однако за неделю до конференции от них не было никаких откликов. Тогда я поторопил их, отправив копию письма Квоку. Письмо это уведомляло начальство, что готовность доклада на грани срыва из-за отсутствия материалов от соавторов. Вместо того, чтобы подстегнуть соавторов, Квок начал выражать мне массу неудовольствий. Во-первых, он был недоволен заменой моего устного доклада на постер, во-вторых, тем, что я вылетаю на два дня раньше, чтобы посетить Дубну. Он сказал, что постер мне прямо на конференцию доставит Дженгхай, а со мной он будет разбираться после конференции.
В Санкт-Петербурге всё прошло нормально, после конференции я за свой счет слетал в выходные на пару дней на Сахалин повидать сына, затем вернулся в СЛАК. Квок потребовал, чтобы я срочно написал статью для трудов конференции. По правилам, объем статьи для постерного доклада был три страницы, а для устного – четыре. Я написал статью за пару дней. Поскольку Квок на работе не появлялся, всё наше общение осуществлялось через электронную почту. Квок разгромил мой вариант статьи, сказав, что я уделил слишком много места постановке физической задачи, написанию полной системы уравнений, а совсем мимолётно упомянул об алгоритмах распараллеливания, что совершенно никуда не годится. Я вежливо отвечал, что мы представляем доклад не на конференцию по распараллеливанию, а на конференцию по физике ускорителей. Более того, главный наш результат состоит в получении впервые в мире надежно проверенных экспериментов по темновым токам, в то время как в части распараллеливания никаких новых результатов мы сообщить не можем. Затем, устав от дискуссии с начальником, я предложил, чтобы кто-либо из соавторов написал свою версию статьи. Он поручил это Чо. Тот аккуратно скопировав отдельные куски предыдущих статей, скомпилировал вариант, в котором алгоритмам распараллеливания уделялось около половины объема статьи, а уравнения были вовсе опущены и слова о том, что сделано «впервые в мире» были выброшены. Но параллельно с этим Квок готовил отчётный доклад для Министерства энергетики, в котором эти слова были выделены жирным шрифтом. Когда я увидел вариант Чо, я сказал Квоку, что, несмотря на то, что доклад на конференции представлял я, и по правилам моя фамилия должна стоять первой, в данном варианте статьи мой вклад не столь значитетен, и я полагаю, что первой должна стоять фамилия Чо. Никто не стал возражать.
Тогда я направил оба варианта статьи Гене Ступакову, как главному теоретику, и Андрею Серому. Я объяснил им, что Квок по непонятной мне причине разгромил мою статью и заставил Чо написать другую, которую я считаю гораздо более слабой в отношении описания сути новизны физического результата, полученного мной. Я попросил их дать заключение о сравнительных достоинствах обоих текстов. Гена сразу сказал, что писать ничего не будет, поскольку не хочет ссориться с Квоком. Андрей ответил более уклончиво, что мой вариант статьи ему нравится больше, но спорить с начальником в Америке не принято, это всё равно, что писать против ветра.
Я занялся вплотную мультипактором. В высокочастотном поле частицы могут двигаться так, что вылетев из какой-нибудь точки поверхности частица возвращается в ту же точку в той же самой фазе поля. Если при соударении частицы с поверхностью при этом коэффициент вторичной эмиссии, зависящий от энергии частицы окажется больше единицы. Это означает, что с каждым циклом повторения движения частицы ток эмиссии будет нарастать. Данный физический эффект может приводить к разрушению структуры от теплового воздействия тока эмиссии на определённые участки её поверхности. Через месяц я написал, отладил программу и получил достаточно эффектные картинки резонансных траекторий в наших резонаторах. Чтобы бороться с этим эффектом, нужно варьировать форму резонатора, пока эффект не исчезнет. Для проведения массовых расчётов молоденькую китаянку Ли-Ксин загрузили работой по генерации форм резонаторов и расчётных сеток.
Параллельно мы занялись исследованием коэффициента захвата вторичных электронов в канал ускоряющей структуры. Наши расчёты давали на порядок меньшее значение для этого коэффициента по сравнению с экспериментальными измерениями. Чо и Дженгхай выразили сомнение в точности моего алгоритма интегрирования траекторий частиц. Я показал им на тестах, что эта точность просто изумительна, практически она равна точности представления чисел в машине. Теперь нужно было искать причины различий в чем-то ином, например, в точности расчёта полей по программе Чо. Когда Адам расвечатал угловое изменение поля внутри резонатора, мы увидели, что электрическое поле меняется плавно и достаточно разумным образом. Зато в магнитном поле имеются резкие непонятного происхождения скачки. Как потом было выяснено, эти погрешности расчета магнитного поля наблюдаются в тех областях, где имеются сильные деформации ячеек гексагональной сетки. В конечном итоге, выяснили, что при выводе и программировании формул для интерполяции магнитных полей Чо допутил какие-то ошибки, которые в нашем случае вблизи углов квадрата давали ошибки для вычисления магнитного поля около 50%. Иными словами, этим расчётам нельзя было доверять вообще. Возникал вопрос, а что же тогда годами считали по программе Tau3p? Ответ мог быть таким. Обнаружить эту погрешность было непросто из-за алгоритма фмльтрации решения, который использовали для подавления неустойчивости решения, поскольку фильтрованное решение не удовлетворяет точно уравнениям Максвелла для электромагнитного поля. Какова же величина различия между фильтрованным полем и тем, что описывется фундаментальными уравнениями для сложной задачи определить невозможно.
Чо молча признал свою ошибку и, как бы занялся её поисками, выводом правильных формул, но было одно обстоятельство, которое не вызывало у него особого энтузиазма. Дело в том, что с появлением программы Ковальского T3p, необходимость в программе Чо уже отпадала. С другой стороны, программа Ковальского не была доведена до финального этапа в связи с увольнением самого Ковальского, и доведением её занимался как раз Чо, поэтому он, видимо, решил оставить старую программу, как бесперспективную, и заниматься новой, в которой прежней его ошибки быть не могло. Проблема была только в том, что в новой программе, естественно, должны содержаться свои ошибки, которые неизвестно когда будут обнаружены и неизвестно кем исправлены.
В такой напряженной обстановке на работу заявляется Квок и заводит со мной разговор:
– У меня создается впечатление, Валентин, что ты стал работать как-то без огонька, не видно энтузиазма твоих усилий. Моя роль, как начальника, выяснить, нет ли к этому каких-либо причин, чтобы постараться их устранить. Может быть, есть проблемы в общении с сотрудниками? Или тебе не нравится работа, которой ты занимаешься?
– Квок, я также не могу понять сути твоей озабоченности, – отвечал я. – Работа мне нравится, как и прежде. Не думаю, чтобы и производительность моего труда существенно упала. Просто, раньше я разрабатывал проблемы «с нуля», а теперь идёт более рутинная работа по решению конкретных производственных задач. Я не могу также припомнить, что у меня были какие-либо конфликты с коллегами. Что именно заставляет тебя думать, что с моей работой что-либо не в порядке?
– Ну вот, скажем, в задаче с расчётом коэффициента захвата я не вижу никакого прогресса.
– А разве Чо или Дженгхай не рассказывали тебе, что тщательная проверка всех деталей расчётной схемы показала, что расчеты движения частиц выполняются с поразительной точностью, в то время как магнитное поле считается с погрешностью до 50%. Установлена и причина этой погрешности – грубая ошибка в программе Чо.
– Почему же тогда, – продолжад Квок, – эта ошибка была так поздно выявлена? Почему ты не сам проводишь эти расчёты, а свалил их на Адама? У него ведь низкая квалификация, ибо физики он не знает.
– Это потому, что я сейчас занимаюсь принципиально новой задачей – алгоритмами и программой расчёта явлений мультипактора. Вот эту часть работы, кроме меня, пока никто вообще в нашем коллективе сделать не может. Именно поэтому я и отдаю практически всё своё время данной задаче, оставив более простую работу коллегам, которые в ней разбираются не хуже меня.
Я слушал Квока и не мог понять ничего. Ну, хорошо, понятно, почему Чо не стал докладывать Квоку, что именно он повинен в грубейшей ошибке, которая ставит под сомнение всю многолетнюю его работу над программой Tau3p. Но почему он, узнав от меня об этом продолжает считать, что именно я в чем-то непонятном для меня самого виноват? Тем временем Квок продолжал:
– Когда я говорю о падении твой инициативы в работе, я имею ввиду, например, ту часть, которая была связана с моделированием неустойчивости в пушках клистронов. С одной стороны, ты блестяще провёл расчёты. Исследовал причины неустойчивости, но я спрошу тебя: «Задавался ли ты вопросом. Что делать дальше?». Почему бы тебе самому не развивать дальнейший успех этой работы? Почему ты безинициативно ждёшь, когда тебе скажут. Что делать дальше? Ты должен сам искать новые задачи, предлагать их решения, генерировать новые идеи. Ведь ты у нас ведущий специалист, высокооплачиваемый сотрудник, а не подёнщик. Чего тебе не хватает для более эффективной работы?
При этих словах я просто остолбенел. По гранту, в котором Квоком даже не предполагалось моей фамилии, единственная работа, чтобы закрыть первую фазу гранта, была проделана именно мной и проделана блестяще, но сейчас меня, а не кого-либо другого обвиняют в безинициативности. Это было за пределами моего понимания объективной реальности. Более того, он – сукин сын – в этом гранте предполагал использовать мои программы, не включая меня в грант, и делал это всё тайком, за моей спиной. Когда я успокоился, продолжил:
– Квок, разве ты не помнишь, что в самом начале моей работы в твоей группе я предложил совершенно бесплатно сделать набор программ, которые я разрабатывал тридцать лет, общим достоянием СЛАКа? Эта моя инициатива вызвала какие-либо продолжения с твоей стороны? Вторая моя инициатива работы с клистронным отделом получила от тебя поддержку, например. в разработке параллельной версии моей трёхмерной программы? Какую поддержку со стороны коллектива получила моя деятельность по фотоинжектору в группе Эрика Колби? Ну хорошо, не будем предъявлять друг другу обвинения. Я отвечу на твой вопрос по неустойчивостью клистронов. Действительно, я всю свою работу вручил не заказчику, а тебе, чтобы вставить этот результат в отчёт нашего отдела. Далее, по-моему разумению, начинается уже политика взаимодействия между отделами, а это уже не мои привилегии, и действовать здесь через голову начальника, то есть тебя, было бы нарушением субординации. Я ведь и сейчас не знаю, как ты преподнёс мою работу заказчику. Поэтому я не могу знать, почему заказчик не вышел на нас с дальнейшими предложениями по продолжению работы.
На этом мы расстались – каждый при своём мнении, но вскоре я узнал, что группой физиков теперь руководит Дженгхай. То есть он является моим непосредственным начальником. Начал он начальствовать с того, что устроил еженедельный семинар, на котором я должен докладывать о прогрессе в своей работе. При этом все сотрудники отдела сидели и слушали только меня, ибо никто более каждую неделю не докладывал о прогрессе в работе. Это называется «быть под колпаком у Мюллера». Поскольку я раньше был «под колпаком у Свиньина», я сохранял спокойствие. Я делал вид, что ничего не происходит. Главное, что мне идёт зарплата. Хотя работать в такой обстановке противно.
Следующим новым моментом было то, что Дженгхай попросил меня прочесть курс лекций для Ли-Ксин, чтобы научить её работе с моей программой. В другой ситуации я бы не увидел в этом ничего особенного. Но сейчас я сразу же вспомнил о Катешове. «Нет ничего в мире нового», – сказал Екклезиаст. Квок этим просто приказывает мне сдать дела. Я не стал ничего скрывать от Ликсин, обучая её как пользователя, но вводить её в курс тонкостей, необходимых для разработчика, посчитал излишним. Формально, Ли-Ксин обязали делать распараллеливание трекинга частиц под руководством Рича. Оба они были китайцами и великолепно понимали друг друга.
Работа группы над большим проектом обычно организуется так. Имеется некий репозиторий, в котором хранится как отлаженная версия программы, так и предыдущие версии и все команды вносимых исправлений. Это позволяет при обнаружении кем-то из участников нестабильности последней версии из-за внесённой им ошибки «откатиться» до предыдущей стабильной и продолжать работу другим участникам без особого замедления общего темпа работ. К репозиторию имеют доступ все члены группы разработчиков, они же оповещаются о внесении любого исправления в текущую версию кем-либо из них. Тонкость здесь в том, что у каждого члена группы на его компьютере имеется собственная версия программы, изменения которой он не внёс в репозиторий, ожидая, когда степень отлаженности этой версии будет достаточно высокой, чтобы положить ей в общий репозиторий.
Начиная с момента установления контроля за моей работой, я перестал вносить свои изменения в репозиторий, поэтому результаты моих расчётов мультипактора никто воспроизвести не мог. Здесь был тот резон, что если кто-то попытался бы проверить эти результаты и обнаружил бы расхождения с моими, он, тем самым обнаруживал бы, что занимается тем, что ему не положено, то есть шпионит за мной. Когда Ли-Ксин сделала первую версию своего алгоритма распараллеливания и проверила её на простеньком тесте, она положила свою версию в репозиторий. На сложных задачах сразу же вылезли многочисленные ошибки, в которых разобраться было непросто. Во-первых, частицы, попавшие на стенку, не тормозились, как раньше. а летели далее, что сразу же было заметно глазом на картинке. Во-вторых, некоторые частицы вылетали с поверхности в противоположную сторону, что было совершенно нефизично. Когда Ликсин исправила грубые ошибки, и на картинке всё выглядело благополучно, она запустила уже мою задачу с мультипактором и не обнаружила никаких резонансных траекторий, сколько ни меняла параметры задачи. Примерно в это время я узнаю, что Квок не продолжил мой контракт, и мне остаётся работать в СЛАКе два месяца.