В этот период мы ещё играли на корте с Юриком Мурадяном. К нам присоединился Эдик Перельман, который жил в том же комплексе апартментов. Эдик раньше работал в Институте автоматики новосибирского Академгородка, приехал, понятно, по еврейской линии в глубоко пенсионном возрасте, как и Юрик, поэтому на корте я играл против них двоих. Как-то утром после игры Эдик сунул мне в руки стопку бумаг:
– Валентин, повесь этот материал где-нибудь на стене у вас в СЛАКе.
– Что это?
– Обращение Елены Боннэр к мировой общественности.
– Хорошо. Я почитаю, а где это опубликовано?
– На израильском сайте cursоrinfo.co.il.
Дома я внимательно прочёл призывы г-жи Боннэр, более всего напоминавшие завывания кликуш на площадях при Иване IV. Из призывов с пеной на губах следовало что весь мир – от Британского парламента до Евросоюза, ООН и нобелевского Комитета – все поголовно заражены вирусом антисемитизма. Причина такой странной эпидемии, как обычно, не названа – заражены и всё. То, что с древних времён евреев и их теократическое государство недолюбливают – это и так все знают, но боннэры считают аксиомой: это потому, что мы хорошие, а они все плохие. Завидуют евреям, наверное. В общем, детский лепет. Вместо того, чтобы вывешивать эту галиматью в СЛАКе, я написал свой «Весенний призыв», объясняя кликушество Боннэр обычным весенним обострением пациентки. Привёл из Торы описание первого в истории человечества задокументированного геноцида, когда евреи в Землях Обетованных вырезали поголовно семь царств, включая стариков, женщин и детей, а закончил тирадой: «Разве вам не приходилось видеть косматых и бородатых брюнетов, способных одним махом отрезать голову любому человеку, и в то же время нежных и ласковых со своими детьми. Нет, последняя фраза воззвания не случайно стоит на этом месте. Как сказал один элегантный штандартенфюрер, запоминается сказанное последним. И это сказанное апеллирует совсем не к логике человека, а к его эмоциям. Назначение этой фразы – призыв влиться в ряды демонстрантов в поддержку Израиля, то есть сделать человека элементом толпы. Той самой толпы, которая совсем лишена способности соображать, анализировать, а может только с перекошенным ртом орать: «Долой!» или «Даешь!», в зависимости от того, что нужно в данный момент манипулятору общественным сознание».
Поместил свой материал на тот же сайт, потом посетил форум, чтобы посмотреть на реакцию местной публики. Что там началось! Впечатление такое, как будто палкой растормошил муравейник. Я там подписывался как «физик Иванов», «лирик Петров» и «кассир Сидоров». Подождал, пока наберётся более тысячи откликов, подвёд итоги: 47% сообщений не содержали ничего, кроме мата и обещания «расколотить голову подонка о Стену Плача», ещё 30% предлагали свои версии объяснений истории конфликта и текущих событий, но было 2% тех, кто согласился с моими аргументами. В ответ на мою публикацию выступила Наталия Гельман – очень авторитетный израильский журналист, написавшая статью «Мы живём, окружённые морем ненависти», в которой она написала: «Не все знают, что евреев помимо письменной Торы есть устная (Талмуд), которая сообщает, что когда евреи вырезáли семь царств, они плакали от боли и сострадания». Я написал ей ответ «Вы живёте в море ненависти, которую сами и порождаете». На этом поставил точку, далее мне стало неинтересно разговаривать с теми, кто не умеет и не намерен слушать.
С самого начала своего появления в Калифорнии я начал пописывать в русскоязычных (правильнее сказать – еврейских) газетах рассказы, посылыл стихи и публицистические эссе, а через год стал активным членом поэтического клуба, которым руководил Илья Фридлиб. Он выпускал поэтический Альманах, в котором я был постоянным автором десять лет. Несколько раз в году мы проводили встречи с любителями поэзии. После одной из таких встреч, где я проводил свой поэтический вечер, я пригласил к себе почитателей домой на шампанское. Среди гостей оказалась солидных габаритов тётка, которая представилась редактором интернет-журнала “port-folio”. Она пригласила меня присылать свои материалы, но потом начала стенать о том, как их, евреев всюду не пускали и притесняли в СССР. Я возразил ей, что в СССР работал с многими десятками закрытых предприятий оборонного профиля. Ходили слухи, что туда «не велено» брать евреев, но, побывав на этих предприятиях, могу засвидетельствовать, что почти на всех дверях начальников отделов и лабораторий висели таблички с типично еврейскими фамилиями типа Горфинкель или Штивельман. Кроме того, всем известно, что в самых суперзакрытых фирмах в атомных и космических проектах на ключевых должностях евреев было в избытке. Самые известные из них – академики Черток, Иоффе, Харитон, Гинзбург и Зельдович, физики Шпинель, Лейпунский, Френкель – и это всё при «известном антисемите Сталине».
Я опубликовал в port-folio подборку стихов, рассказ «Санька» и еще что-то, а в это время арестовали Михаила Ходорковского. Вся мировая пресса подняла такой вой, что я накопил в своём архиве более полутора тысяч разного рода статей и документов об этом деле, а затем тщательно проработав их и расклассифицировав, написал огромную статью «Свободу олигархам!». Статью мою дама отвергла. Как она сказала «по трём причинам сразу»: во-первых, они это уже обсудили, во-вторых, это не актуально, а в-третьих – неформат, слишком объемная. Я сказал ей: «Спасибо за внимание» и по совету друзей направил в сетевой альманах «Лебедь». Там редактор Валерий Петрович Лебедев принял меня с распростёртыми обьятьями: «Вы пришли в правильное место. Мы давно Вас ждём» и опубликовал в двух ближайших номерах, разбив материал на две части. С этого началась моя интенсивная и плодотворная деятельность в этом альманахе, где за пять лет я под своим именем и псевдонимами опубликовал около сорока работ: рассказы, публицистика, дискуссии на исторические темы, философские эссе и научно-популярные статьи. Было много рубки и стёба на форумах. Но потом я стал замечать, что альманах «Лебедь», который был известен широтой спектра публикуемых им мнений и в котором публиковались известнейшие экономисты, политологи, публицисты, начинает всё больше и больше сказываться к единственно антироссийской риторике. Многочасовые беседы с Лебедевым, в которых на мои планы возвращения в Россию он говорил: «Россия – это страна, в которой никогда уже не будет ничего хорошего. Это страна, на которой нужно поставить крест», – заставляли меня искать причины столь станного разворота в издательской политике альманаха. Понимание пришло после следующей истории.
Некий диссидент Владимир Батшев, эмигрировавший в Германию, поместил в альманахе статью «Мифы войны», где он опровергал всю историю Великой Отечественной, как нагромождение нелепых мифов о несуществующих «героях-панфиловцах», психически неполноценной Зое Космодемьянской и «уголовнике-штрафнике Александре Матросове», который даже теоретически не мог закрыть грудью вражеский дзот. Полное отсутствие цитирования каких-либо источников для приводимых им фактов подвигнуло меня написать статью «Ниспровергатели мифов», в которой я обьявляю псевдоисторика в элементарной неграмотности. Он читал только весьма специфическую диссидентскую макулатуру, не имея ни малейшего понятия о том, что Рауф Насыров написал документальную книгу «Откуда ты родом, Матросов». В этой книге автор на основе найденного им строго документального материала сообщает, что, на самом деле, Александра Матросова звали Шакирьян Мухамедьянов, родился он в Башкирии в деревне Кунабаево, воспитывался в Ивановском детдоме, в октябре 1940-го за нарушение паспортного режима был направлен в Уфимскую детскую трудовую колонию, в сентябре 1941-го призван в Красную армию, перед своим последним подвигом был рядовым 254-го гвардейского полка, награжден звездой Героя Советского союза за то, что 23 сентября 1943 года в бою под деревней Чернушки, закрыв своим телом амбразуру дзота, обеспечил успех атаки роты. Все данные Насырова подтверждены документами.
Таким образом, подонок Батшев, мнящий себя историком, ни в малейшей степени не интересуется фактами и документами, – он их высасывает по мере необходимости из пальца. Сам Лебедев в своей статье «Правда и разоблачение мифов», в известном смысле, поддакивает Батшеву: «Но ведь суть подвига не в том, что Матросова убили во время атаки, а в том, что он телом заглушил пулемет и ценой жизни позволил взводу взять ДОТ. А вот это и есть миф», правда, абсолютно ничем не собираясь подкрепить этот свой вывод. Его собственное отношение к русской истории и культуре он выразил словами: «Возьмем упомянутого Валентином Ивановым Илью Муромца. Да, он былинный богатырь, защитник сирых и слабых. Он может раззудить плечо и размахнуться рукой по рылам врага. Молодец! Герой! Но до своих подвигов что делал? Ничего не делал. Он сидел сиднем тридцать лет и три года. Находился в прострации, в анабиозе, себя не обслуживал, не только никого не защищал. А потом уж было не остановить. Не архетип ли это вообще русского характера?» Дальше уже, как говориться, ехать некуда. Остаётся только спросить: «Русский ли человек написал всё это?».
В этих своих агитках Батшев заявляет: «Германский солдат нёс народам Европы культуру и свободу... В ранце каждого немецкого солдата обязательно находились презервативы и марганцовка». После таких изысков читателю остаётся только ломать голову, как мог советский солдат в рваных обмотках, в жизни не видевший презервативов, одолеть немецкого супермена с презервативами, несущего ему же свободу?
Я сделал замечание Лебедеву, что он в каждом выпуске альманаха помещает отрывки по сорок и более страниц из книги Батшева «Власов», тем самым представляя историю Второй мировой слишком односторонне. Лебедев не реагировал. Тогда целый ряд ведущих авторов альманаха заявили редактору, что они не считают для себя возможным печататься в злобно-очернительном антироссийском издании. В их числе был и я. Лебедев был в панике. Часами он уговаривал каждого автора отдельно вернуться в альманах. После очередной моей статьи, в которой я прямо называю Батшева «подонком», причём в стихотворной форме, рифмуя «Батшев-падший», «историк» ставит Лебедеву ультиматум, заявляя, что подаст на него в суд, если тот не прекратит печатать Иванова. Вот это он сделал зря. Лебедев таких «заносов» никому не прощал. Мужик он грамотный, накопал в интернете, что книга Батшева не раскупается вовсе, но сам он за неё получил какую-то важную литературную премию. Стал интересоваться, что это за премия такая? Оказалось, в рамках элементарного пиара, чтобы псевдоисторическая книга стала раскупаться бодрее, он с некоей дамой учредил фонд этой самой премии, и первую же премию за свои собственные деньги присудил себе. Вторую, надо полагать, даме. В яркой публицистической манере Лебедев буквально размазал Батшева по стене, предварительно сдобренной отменным дерьмом. Батшев понял, что калибр его писательского дара несоизмерим с лебедевским, и совсем исчез со страниц альманаха.
Тем не менее, Лебедев последовательно подобрал себе подходящую команду дерьмокопателей во главе в Кирпичниковым, и я вежливо поблагодарил Валерия Петровича за «годы плодотворного сотрудничества». Сказал, что вряд ли могу оставаться автором антироссийского интернет-ресурса. Попрощался навсегда. Позднее. уже вернувшись в Россию, я прочёл еще один из оченительских опусов Лебедева, заканчивающийся словами стиле Гоголя: «Русский мужик, дай ответ». Я написал краткий «Ответ русского мужика», в котором назвал всю свору, скомковавшихся вокруг «Лебедя» отщепенцами, которые, отщепившись от России, так и не смогли интегрироваться, слиться с Западом, и потому продолжают поганить великий русский язык своим зловонным дыханием. Это он поместил на форум, пообещав опубликовать в альманахе, но так и не решившись на это.
Новым моментом нашей жизни в Америке становится участие в программе международного обмена школьниками. Сначала в нашей семье поселилась Катрин из Германии, правда, ненадолго. Вечером она накрасилась и заявила, что пойдёт погулять. женаа сказала, что в Америке детям запрещается появляться одним на улицах в тёмное время
– А у нас в Германии мы можем гулять, когда захотим.
– Когда вернёшься в Германию, можешь делать, что хочешь, – ответила жена, – а здесь я за тебя отвечаю.
Через несколько дней руководитель программы Нэнси сообщила нам, что Катрин переходит в другую семью. Потом добавила:
– Катрин нажаловалась, что вы кормите её непривычной русской едой и разговариваете дома по-русски, что не улучшает её английского, ради изучения которого она и прибыла в Америку. Скажите спасибо, что она не обвинила Вашего мужа в сексуальных домогательствах. Отмываться от этого было бы гораздо сложнее.
Через некоторое время Нэнси снова звонит нам:
– К вам хочет перейти мальчик из Литвы. Сейчас он живет в другой семье, но там ему не нравится.
На этот раз жена осторожно сообщила, что сначала она хочет познакомиться и посмотреть на этого мальчика. Нас пригласили на вечернику школьников в доме Нэнси. Почти сразу к нам подошёл семнадцатилетний крепыш и заговорил с характерным прибалтийским акцентом. Звали его Эдмундасом Балчиконисом, а приехал он из Вильнюса. Родители его встретились в Сибири, там же его и родили, а во время перестройки вернулись в Литву. Раньше они работали учителями, а после отделения Литвы занялись бизнесом, имеют несколько магазинов, торгующих одеждой из Европы и Турции. Мальчик нам понравился и вскоре переехал в наш дом.
Эд поведал нам, что жил у пожилой американской пары, которая приняла его потому, что программа обмена выплачивала им какие-то деньги. Старички были оба диабетчиками, поэтому Эдмундаса кормили, главным образом, салатами. кашей и сырыми овощами. За столом у нас он работал как мощный пылесос, сметая всё, что выставлялось, потом собирая чисто русским жестом крошки на ладонь и закидывая их в рот. Жена жарила ему котлеты, бифштексы и яичницу с беконом. Он разом повеселел. Хотя в Америке до достижения возраста в двадцать один год категорически запрещается употребление алкоголя, Эд смело доставал из холодильника пиво:
– У нас в Литве пиво не считается алкоголем, да и в России тоже. Кроме того, всё равно никто не узнает.
В школе наш мальчик занимался классической борьбой и тяжелой атлетикой, поэтому мясо ему было просто необходимо. Отец его раньше был тренером по физкультуре и научил сына великолепно кататься на горных лыжах и сноуборде. Парень он был неплохой, добродушный, но жуткий националист, как и все прибалты. По утрам приветствовал: «Здравствуйте, оккупанты!». Мы с пониманием относились к специфике прибалтийского юмора. Потом женаа повезла их с Анжелой вокруг Штатов в заездом в Лос Анжелес, Лас Вегас, Гранд Каньон – словом, показала всё, что есть в Америке интересного. Прожил он у нас год, а ещё через год снова приехал уже по студенческой программе “Work and Travel”. Значит, понравилось. Ещё раз он прилетал позднее на свадьбу Анжелы.
Потом у нас жила Мадлен из Франции, но больше всего запомнилась Дэлбэз («лепесток») из Монголии. Это была не просто экзотика – дикий горный цветок. Она без малейшего акцента говорила по-русски, объяснив, что бабушка работает в Москве в посольстве Монголии, и родители часто отправляли её на всё лето к бабушке. Сами они живут в Улан-Баторе. Отец Дэлбэз – крупный монгольский олигарх, владеющий предприятиями по переработке говядины и кожевенными предприятиями. Мать, естественно, никогда не работала. Она – единственная владелица белого Мерседеса-600 в Монголии. Ездит, не соблюдая никаких правил, поскольку никогда их не учила, но неудобств от этого никаких не имеет, потому что монгольская милиция, всё равно, не может её догнать, чтобы выписать штраф. Родители живут порознь – мать в шикарном особняке в центре города, а отец с любовницей в коттедже на окраине.
Когда Дэдбэз переехала к нам, вручила подарки от родителей. Мне досталась литровая бутылка водки «Чингиз-хан» в шикарной экспортной упаковке и кожаная куртка тонкой выделки. При этом девочка многозначительно сообщила, что отец поставляет такие куртки в магазины Парижа и других европейских столиц, которых она не знает. Надо сказать, что знания этой девицы были близки к отметке «нуль». У нас на стене висела большая карта полушарий. Жена, будучи педагогом по профессии, попросила Дэлбэз показать на крте Монголию, девочка долго смотрела смотрела то на одно полушарие, то на другое, но так и не нашла. Тогда жена попросила показать, где север. Немного поколебавшись, девочка ткнула пальцем в верхний край карты.
– А здесь? – Люба сместила палец чуть правее.
– Здесь – нет, – уверенно произнесла дитя гор.
Из школьной математики она не знала практически ничего, а когда зашла речь об истории, гордо стукнула кулаками в грудь и выдохнула:
– Мы – Чингиз-Хан!
Никого больше из монгольских исторических деятелей она не смогла вспомнить, только стучала в грудь и повторяла упрямо: «Мы – Чингиз-Хан». Мы с ней не спорили. В школу Дэлбэз надевала юбочки самой нескромной длины и туфли на высоких шпильках, а также красилась как маленькая шлюшка. Надо сказать, что в калифорнийских школах подростки обоего пола носят просторные майки с коротким рукавом («T-short”), джинсы и кроссовки. Различается одежда и обувь девочек и мальчиков только размерами и расцветкой. Американские пацаны, для которых одежда и раскраска Дэлбэз была круто кричащей и вызывающей, в коридорах щипали её за попку, но девочке это только нравилось. Учителя не раз предупреждали её, что так одеваться в школу запрещено, и в качестве наказания оставляли её после обеда на дополнительные занятия, поскольку она не успевала по всем предметам и на основных занятиях.
Потом нас посетила её мать – сухопарая женщина с суровым взглядом, которая выглядела значительно старше своих лет. Оказалось, что мать не знает ни одного слова ни по-русски, ни по-английски – говорит только на монгольском, поэтому общались мы с ней только через дочь, которая исполняла роль переводчицы. Мать передала, что наша семья им с мужем понравилась, поскольку мы оба работаем в Стенфорде – учёные люди. Она благодарит нас за то, что мы занимаемся с её дочерью и хочет договориться, чтобы мы подготовили Дэлбэз к поступлению в приличный американский университет, а через год она привезёт сына и хочет, чтобы мы и его готовили к заокеанской жизни, потому что ему придётся унаследствовать бизнес отца. Всё это, разумеется, за очень приличные деньги. Жена пыталась довести до сознания матери, что ни о каком университете для Дэлбэз не может быть и речи, поскольку её грозятся выгнать из американской школы за неуспеваемость по целому ряду предметов. Дэдбэз сказала, что она переводить это не будет.
– Почему? – спросила жена.
– Потому что это не имеет никакого значения. Родители достаточно богаты, чтобы купить любой диплом, – ответствовало дитя гор, – а я здесь нахожусь затем, чтобы подцепить себе будущего мужа.
В общем, мать уёхала, а Дэлбэз мы застукали за тем, что она покуривала сигареты, оставленные на камине одним из наших гостей. Когда жена спросила у неё, брала ли она сигареты, гордая девчонка вспыхнула и выбежала на улицу. Дело было уже около полуночи, и мы с женой и Анжелой искали её около часа на окрестных улицах. Когда обнаружили в парке, жена схватила её крепко за руку и сказала:
– Сейчас ты пойдёшь домой, но если ты ещё раз сделаешь попытку выбежать на улицу затемно, мы искать не будем, а просто вызовем полицию, всё им расскажем, и тебя депортируют из страны в жвадцать четыре часа. Мы это сделаем, потому что за тебя мы несём полную ответственность.
Потом дома жена пила валерьянку и говорила, что за все годы жизни в Америке таких приключений у нас ещё не было. Впрочем, продолжалось это недолго. Несмотря на то, что она ежедневно занималась с девочкой математикой, историей и другими предметами, Дэдбэз выперли из школы и сдали в аэропорту под роспись стюардессе. А мы ещё долго вспоминали множество экзотических моментов пребывания её в нашей семье.