Холера в Москве в 1830 году
Предыдущая часть: Эпидемия холеры в Российской империи. Часть 4
В 1830 году, как и сейчас, к официальной статистике относились скептически. В достоверности цифр сомневались многие. Как и не верили в точность поставленного диагноза. Да и методы определениях больных были весьма странны.
«Их [людей из простого народа] берут на улицах, против воли тащут в больницы, там подвергают кровопусканию, пичкают опиумом, отчего они через сутки же умирают, и затем имена их, как моего кучера, поступают в медицинские холерные отчеты. Если у вас целы все Ведомости, попробуйте подвести итог, что не совсем легко, благодаря их путанице. Во всяком случае насчитается от четырехсот до пятисот умерших; из них может быть только десятая часть померли от холеры, остальные внесены для умножения числа. К концу наберутся тысячи, потому что непременно нужно показать усердие». (Из писем Ф.Л. Кристина к графине С.А. Бобринской, письмо от октября 1830 г. журнал «Русский архив», 1884 г., С. 143)
«Вот так-то лекаришки с заседателями ездят в уездах по деревням, где заставляют давать подписи, что у них столько-то было больных холерою, тогда как все здоровы. Мужиков уверяют, что показанием сим освободятся от подвод и податей, а сами представляют от себя, что столько-то и столько-то вылечили от холеры. Везде найдутся мерзавцы, пользующиеся общим бедствием для выгод своих личных». (переписка Александра Яковлевича Булгакова с братом, письмо от 15 ноября 1830 г., журнал «Русский архив», 1901 г., С. 538)
Одни считали, что смертность завышена, другие – что занижена.
«О Москве не знаю, что и сказать вам. По газетам – смертность там точно не велика: но отчего же прежде показывалось больных от 100 до 200 человек в день, а теперь от 500 до 700 и 900? Отчего до 23-го числа не были закрыты присутственные места, а сего числа закрыты? Не обличает ли все в обман? Отчего ропот народа, как сами газеты говорят? Отчего в Москве не видно экипажей, кроме карет, везущих больных в больницы, и – телег, везущих умерших в карантин?» (Из писем священника г. Смоленска отца П.Н., письмо от 29 октября 1830 г., журнал «Исторический вестник», 1883 г., С. 220)
Как и в любом обществе, в холерной Москве была прослойка, которая считала опасность холеры искусственно преувеличенной.
Были и холерные диссиденты.
«Сказали, что дом Хрущовых оцепят, что там трое занемогли холерою злою. Я тотчас туда поехал, ибо хочу убедиться в существовании этой холеры, коей не верю. Расспрашивал людей: просто объелись нового кушанья, которое старуха Улыбышева велела готовить вместо щей, кои будто вредны (Русскому человеку вредны щи, на коих он возрос!). От непривычки и излишества сделались рвоты и судороги, вот тебе и холера. Посадили в кареты и повезли может быть, морить крововыпусканием. А третий, швейцар их, остерегся да не ел ничего, на другой день и выздоровел; он мне это и рассказывал. Вот история всех наших холер». (переписка Александра Яковлевича Булгакова с братом, письмо от 6 октября 1830 г., журнал «Русский архив», 1901 г., С. 522)
«Право, не о чем беспокоиться и нечего бояться. Без страха не было бы больных, а без этих карет, уверенности в холере, худого лечения и этих наскоро составленных госпиталей, не было бы столько мертвых». (переписка Александра Яковлевича Булгакова с братом, письмо от 10 октября 1830 г., журнал «Русский архив», 1901 г., С. 526)
«Вы подумаете, что народу много умирает. Вовсе нет, и даже есть много врачей, уверяющих, что болезнь не прилипчива, что в это время года всегда бывает много случаев смерти от воспалений, и в нынешнем году вовсе не больше прежних лет и что в этих воспалениях нет ничего заразительного». (Из писем Ф.Л. Кристина к графине С.А. Бобринской, письмо от 2 октября 1830 г. журнал «Русский архив», 1884 г., С. 141)
«Но вот уже три дня, как сомневаться в заразительности не подобает, и врачи, не уверенные в ней больше не в моде. Все кричат о страшной опасности. Те, кто прежде всех забили тревогу, не хотят отступиться от слов своих. В добавок имеются в виду кресты и ленты. Чем сильнее беда, тем значительнее будет награда». (Из писем Ф.Л. Кристина к графине С.А. Бобринской, письмо от 2 октября 1830 г. журнал «Русский архив», 1884 г., С. 141)
«Я не осуждаю тех, которые говеют как на Страстной неделе (это во всяком случае очень хорошо), ни пишущих свои духовные завещания (половина Москвы этим занята, и тут нет ничего неблагоразумного); но никого не принимать иначе, как предварительно окурив посетителя в трех комнатах сряду, не допускать к себе слугу, не обрызгав его уксусом или дегтярною водою, как будто зараза повсюду; запираться и вешать у своих дверей огромные висячие замки с тем, чтобы никто и ни под каким предлогом не вошел, – это значит не иметь более ни родных, ни друзей и для сохранения собственной драгоценной особы жертвовать всеми привязанностями. Мне жаль таких людей, и действия их тяготят мне душу. Надобно страшно любить жизнь, чтобы сберегать ее такою ценою». (Из писем Ф.Л. Кристина к графине С.А. Бобринской, письмо от 2 октября 1830 г. журнал «Русский архив», 1884 г., С. 141)
Представители высшего сословия были уверены, что от холеры умирают маргиналы, простолюдины и алкоголики.
«Действию холеры более, кажется, подвергались люди невоздержанной жизни, преданные пьянству, упадшие духом, слабосильные и может быть особенного (нервического) расположения, а потому случайные причины более казались споспешествующими к раскрытию болезни касательно арестантов: прежде порочная жизнь и невоздержанность, последующее уныние духа, простуда, сырость жилищ и испорченный воздух при большем их числе…» «Отчет о холере, данный московскому попечительному комитету о тюрьмах», Москва, 1832 г., С. 15)
«… пяти студентов университета не умирало. Умер всего один жертвою своей невоздержанности, пьянства и разврата. Из-за этого поднялась тревога и лекции прекращены. Другие заведения, подчиненные князю С.М. Голицыну, подверглись той же участи. Это продолжается вот уже три недели». (Из писем Ф.Л. Кристина к графине С.А. Бобринской, письмо от октября 1830 г. журнал «Русский архив», 1884 г., С. 142)
«Первый заболевший холерою из арестантских отделений во временной тюрьме был писарь оной Пармен Васильев, весьма невоздержанной жизни, употребивший накануне в излишестве горячительные напитки…» «Отчет о холере, данный московскому попечительному комитету о тюрьмах», Москва, 1832 г., С. 10)
«…является Обрезков, рассказывает, что у него кучер умирает холерой, всех дам перепугал по пустякам. Я у людей его спрашивал. Кучер просто напился, и его рвало беспощадно. Конечно должно быть расположение такое в воздухе, что кто в другое время умер бы другим, теперь умирает от холеры». (переписка Александра Яковлевича Булгакова с братом, письмо от 26 сентября 1830 г., журнал «Русский архив», 1901 г., С. 511)
«Болезнь не в воздухе, ибо мы глотаем один воздух с простым народом, между нами никто не умирал от холеры, а в народе много умирает, как говорят. Стало быть, смертность от невоздержания, пьянства, худой или неумеренной пищи». (переписка Александра Яковлевича Булгакова с братом, письмо от 11 октября 1830 г., журнал «Русский архив», 1901 г., С. 528)