Ветер невидимой ладонью гладил раскинувшееся под желтым солнцем поле ржи. Тонкие колосья в такт качались на фоне голубого неба, укладываясь сначала в одну сторону, потом в другую.
С улицы баб Поля загоняла стаю гусей во двор, те столпившись у калитки, махали крыльями и возмущенно гоготали, не желая идти после дня, проведенного на пруду, в затхлый и серый сарай.
Большой серый гусь пытался протиснуться между деревянными выкрашенными в зеленый цвет штакетинами забора и застрял. Его голова пролезла, проникла во двор в то время как все тело осталось на улице. Он отчаянно бил крыльями о забор и шипел, будто его кто-то поймал. "Так всегда с хитрыми", - подумал я, сидя на скамье во дворе у старенького дома.
Пес по кличке Дьякон, мирно спавший до этого, рвался с цепи, казалось, вот-вот и цепь поддастся его усилиям, и он вцепится в гуся, задаст ему трепку за устроенный беспорядок и хаос. Но нет, оковы было не порвать, весь гнев благополучно был излаян, и Дьякон отправился проверять стоявшую у будки белую эмалированную чашку. Она оказалась пуста. Пес, обнюхав ее на всякий случай еще раз, поднял морду и, ощетинившись, гавкнул в сторону бившегося в заборе гуся, не столько от досады на пустую чашку, сколько для отстрастки и порядка ради.
- Сашааа, - протянула баб Поля, - вытащи ты этого окаянного, пока не расшибся насмерть, что за глупая птица... - Причитала она уже негромко.
- Да погоди, бабуль, может он сейчас вместе с забором взлетит, - засмеялся я.
- Еще чего не хватало, - пролепетала Полина Аркадьевна, - хватит нам одного летчика.
Баб Поля имела ввиду нашего деда, Роман Николаевича "Великолепного", как она называла его. Роман Николаевич Свинаренко бывший пилот гражданской авиации, всю жизнь летал на "Кукурузнике" в простонародье или Ан-2 по научному, опыляя поля в СХПК под громким названием "Рассвет". Заслуженный труженик и человек висевший десятилетиями на доске почета в местном Доме культуры, как первый баянист и главный запевала в колхозе.
Ни один культурный праздник или общественное мероприятие, а главное, свадьбы (к великому неудовольствию Полины Аркадьевны) не обходились без Роман Николаевича Свинаренко.
Сколько раз баб Поля выжидала Роман Николаевича со свадеб, сидя у двора на скамейке. Если с колхозными мероприятиями было все понятно, ведь там председатель и первые лица колхоза, а иногда и с райцентра начальство приезжало, тут как говорится "не разгуляешься", то со свадьбами все было наоборот.
Вечернее звездное небо. По пыльной сельской дороге, из-за поворота, тихо поскрипывая, выезжала повозка Семен Васильича, закадычного друга Роман Николаевича. Если гармонии было не слыхать за три улицы, значит настроение у Романа "Великолепного" было не ахти, то есть "трагичное" или "сильно лирическое", это уж как посмотреть. В таком случае картина выглядела примерно так: остановив рыжую кобылицу по кличке "Инкандзедотта" у двора, Семен тихо говорил: "Роман Николаевич, мы на месте, вас тут встречают уже"... Роман Николаевич приподнимал голову, озираясь, замечал Полину Аркадьевну и раненым, полным страдания голосом возвещал своему товарищу: "Предатель...". Далее шла передача тела и гармонии на руки.
Но вернемся к гусю.
Скрипнув, распахнулась дверь, и на пороге появился он, Роман Николаевич Свинаренко. Свежий и отдохнувший после вчерашнего приезда начальства из ОБКОМА на день рождения председателя колхоза. Дед погрозил псу кулаком: "Че брешешь, Дьякон, разбудил гад...".
Пес завидев своего хозяина и его немилость, глубоко осознавая свою вину, опустил голову и скосил глаза в сторону будки, тихо повиливая хвостом.
- Здорова, дед! - шутливо произнес я, улыбаясь во всю ширь своего лица, тем самым намекая о вчерашнем прибытии его с Семен Васильевичем с дня рождения.
Дед презрительно взглянул на меня с верху вниз, шмыгнул носом и, не удостоив ответа, окинул взором свои владения, то есть двор. Завидев Полину Аркадьевну, ругающуюся на гусей, он поспешно отвел глаза в другую сторону, как раз в ту, где бился о забор злополучный гусь. Дед широко улыбнулся - вот оно спасение в роковую, полную упреков и недопонимания минуту, и протянул: "Что же это ты голубчик, Парфен, в самозаточение себя определил?". Затем усмехнулся подходящему моменту для реабилитации и погладил опаленные сигаретами усы.
- О-ооо, - послышалось протяжное радушное удивление Полины Аркадьевны. - Никак сам товарищ "Великолепный" к нам соблаговолил к вечеру выйти.
- Не надо, - дед упреждающе поднял левую руку, слегка наклонив при этом голову. - Я меж прочим вчера с товарищем Свиридовым общение имел, это глава ОБКОМА нашего, если кто не знал, - уточнил он.
- Вот и хорошо, ты гуся-то своего спасать будешь? - улыбнулась баб Поля.
Роман Николаевич промолчал, зашел в сарай, взял лопату и вышел из калитки со двора, направляясь к застрявшему в заборе гусю. Воткнув черенок между штакетинами, он слегка раздвинул их и потянул гуся за шею, голова птицы проскочила. Гусь загоготал, топчась на месте, затем, расправив широкие необрезанные крылья, развернулся и побежал вдоль улицы, размахивая ими...
Дед снял кепку и тихо сказал, вытирая слезы: "Давай, Парфен... Ну же"...
Птица взлетела, оторвавшись от земли. Баб Поля и я, не отрываясь, смотрели за грациозным полетом Парфена, который, описав небольшую дугу над деревней, приземлился на лугу у нашей улицы и стал мирно пощипывать траву.