В 1930-х годах пионерская организация в СССР активно вскрывала недостатки в работе советских учреждений, сигнализировала о нарушениях и всячески боролась с “пережитками”. Партийные органы не просто обязывали пионеров, которых называли “легкой кавалерией”, участвовать в рейдах и ревизиях — они считали помощников с красными галстуками почти полноценными представителями власти. Именно этим обстоятельством и воспользовался в 1934 году 12-летний Валя Егоров. За несколько месяцев он обчистил сотни кабинетов чинуш.
В деле юного пионера-клептомана говорилось: «Егоров в качестве представителя “лёгкой кавалерии подшефной пионерской организации”, посланного якобы для проверки “сектора питания”, получал у легковерных и беспечных администраторов право доступа в те или иные учреждения, питался в столовых этих учреждений и при удобном случае обворовывал столы и шкафы сотрудников. В разное время он проникал и производил кражи в Наркомтяжпроме, Наркомсовхозе, Наркомснабе, Наркомздраве, МК ВКП(б), Цекомбанке и ряде других учреждений».
В Наркомфин Егоров проник, получив разрешение на проверку столовой и буфета у секретаря. Пропуск для входа в здание получил у ответственного дежурного. Никто у него никаких документов не спрашивал, поверив мальчику на слово. После осмотра сектора питания Егоров занялся воровством, вскрыв и обчистив около 80 столов и шкафов сотрудников Наркомфина.
Свои поступки Валя, среди прочего, объяснял стремлением улучшить работу центральных структур советской бюрократии: «Кражами я занимаюсь уже четыре года. Ворую только в государственных учреждениях и то только в столах сотрудников беру деньги, карандаши и разные канцелярские принадлежности. Надо же учить дураков, когда они плохо относятся, оставляя без присмотра незапертые столы с секретными и другими бумагами. Ворую я один самостоятельно без товарищей и никаких товарищей не признаю, так как одному это сделать лучше, а то товарищи могут засыпать».
По его показаниям, обокрал Егоров и известного чекиста Яна Ольского, работавшего в 1934 году начальником Главного управления столовых Наркомата внутренней торговли СССР: «Я узнал, что в столовую приехал тов. Ольский, и когда он проходил в столовой вместе с шестью какими-то лицами, он обратил на меня внимание и спросил: “Мальчик, ты откуда?” Я сказал, что из подшефной школы из лёгкой кавалерии, проверяю питание в столовой. Тогда он мне выдал: “Что же ты проверяешь одну столовую, хочешь проверить все столовые?” Я ему сказал: “Конечно, хочу”. Тогда он ответил: “Ты знаешь, где находится Наркомснаб? Приходи ко мне, я тебе дам удостоверение. Я Ольский, заместитель Микояна”. Я сказал ему: “Ладно, завтра приду, до свидания”».
В ведомстве товарища Микояна также царила беспечность: «На другой день я пришёл в Наркомснаб и пошёл на 4-й этаж к секретарю Ольского, которому сказал: “Тов. секретарь, я лёгкий кавалерист, мне вчера велел придти т. Ольский, он хотел мне дать удостоверение”. Не спросив у меня документов и откуда, она провела в кабинет Ольского. Когда я вошёл и поздоровался, Ольский сказал: “Здравствуй, ты просил у меня удостоверение, я тебе сейчас приведу товарищей, с которыми ты договоришься”. И тут же вышел из кабинета. После его ухода, я открыл у него первый попавшийся ящик, в котором нашёл часы, забрал их себе в карман и тут же сел обратно на стул. Вскоре зашёл Ольский обратно и привёл с собой товарища, который меня взял к себе в кабинет и мы договорились, что я приду на другой день, т.к. сегодня уже работа окончилась и машинистки все ушли».
Когда назавтра Валю всё-таки изловили, воришка отделался лёгким испугом: «На другой день пришёл я опять сюда же, в Наркомснаб, зашёл в кабинет Ольского, поздоровался с ним и, когда он вышел из кабинета, я опять залез к нему в этот же стол, где взял от часов золотой брелок и хотел взять кинжальчик, но он вошёл и сказал: “Ты, парень, что делаешь?” Я растерялся и молчал, тогда он направил меня в 22-е отделение милиции, откуда я и убежал».
Кражи в финансовом ведомстве совершать было куда легче: «23 сентября я пошёл в Наркомфин на Ильинке и, подойдя к председателю, сказал: “Я лёгкий кавалерист из подшефной школы, пришёл проверить ваше питание”, а она, не проверив документов, сказала: “Мы этим делом не ведаем, а иди к председателю месткома Орловской, она тебя допустит по проверке столовой”. Я тут же пришел в местком и спросил, кто тут будет Орловская. Находившаяся здесь же женщина сказала — я, тогда я сказал: “Я лёгкий кавалерист из подшефной школы”, она меня спросила: “Из 11-й школы, что ль”, я сказал: “Да”. Она и познакомила меня со своей столовой, водила во все цеха питания, на кухню, в кладовую и накормила обедом, после чего я ушёл из столовой около 18 часов и, не выходя из наркомата, поднялся на 3-й этаж в 12-м подъезде, зашёл в комнату месткома, где убиралась уборщица, которой сказал: “Ты не убирай и не запирай комнату, здесь будет собрание комсомольцев”.
Уборщица тут же, немножко убрав, ушла в другую комнату, а я в это время вскрыл ножом стол председателя, у которой и нашёл много других ключей, которыми открыл стоявший здесь же шкаф, где и нашёл маленький несгораемый ящик, открыл его лежащим в шкафу ключом и взял себе 95 рублей, лежащих в нём, после чего вскрыл ещё три стола в другой комнате, где нашёл только одни ключи и, ничего не взяв в них, совсем ушел из наркомата».
На Ильинке “контролёру” очень понравилось, здесь он кормился и запасался целую неделю: «25 и 27 сентября я опять приходил в Наркомфин и проверял столовую, но в эти дни ничего не брал и 30 сентября пришёл в наркомат и пошёл в местком, вскрыл один стол, взял себе из ящика серебряную ложечку и чашечку, конфетки, один рубль, один перочинный ножик, железное зеркало, пару яблок, облигации пятилетки в 4 года на сумму 65 руб., которые тут же и порвал, после чего пошёл по зданию наркомата во все отделы: секретный, художественный, редакцию, партком и другие, где во всех комнатах я вскрыл больше 80 столов и забрал из них одну печать-факсимиле, которую тут же разорвал (это сделал потому, чтобы не оставляли в комнате в столе в незакрытом ящике), пачку папирос “Алжир”, 12 штук карандашей, одну тетрадку, пудреницу, после чего и ушёл из наркомата без пропуска (при моем приходе в наркомат 30 сентября мне дежурный по Наркомфину выдал пропуск, не спросив документы, только сказал: “Куда идёшь”, а я ему ответил: “Иду в редакцию Финкор”, ну а он и дал пропуск)».
Добрался пионер и до кабинета наркома, назвавшись его сыном: «В этот же день, ходя по Наркомфину и вскрывая столы, я зашёл в кабинет наркома тов. Гринько, где уже работали полотёры, которым сказал: “Вы не закрывайте кабинет, сейчас приедёт мой отец”, а они, сказав “ладно”, кончили натирать полы, ушли, а я имевшимися у меня ключами вскрыл его стол, где ничего не нашёл подходящего для меня и, не заперев, разозлился, вскрыл стол секретаря, где также ничего подходящего для себя не нашёл и, тоже не заперев, ушёл».
Не брезговал ребёнок и добычей идеологического свойства: «Помимо Наркомфина я совершил кражу первомайских плакатов и три портрета вождей в Бауманском отделе народного образования, которые продал — плакаты на завёртку, а портреты в 16-ю железнодорожную школу»
Погорел Валя Егоров на краже дорогого фотоаппарата у работника центральной печати: «На фабрике “Большевик”, в редакциях журнала “Экран”, газет “Правда” и “Известия” я также при всяком случае воровал, что только мог из письменных столов. В редакции “Правда” проверял столовую, в редакции “Известия” у фоторепортёра Новикова украл фотоаппарат, с которым при попытке его продать был задержан».
Вале повезло: ему вынесли приговор буквально за два-три месяца до ужесточения наказания несовершеннолетним по указам 1935 года. Наказанием ему стало направление в Экспериментально-дефектологический институт, где его стали лечить от клептомании. О дальнейшей судьбе пионера ничего не известно.
