- В чем корни российского и – шире – любого национального менталитета? Этот вопрос интересует очень многих – «почему мы такие?». Россияне – не совсем европейцы, не совсем азиаты, где-то посередине, на своем «особенном» пути и с «особым» мышлением, некий «глубинный народ» – почему так? И вообще, так ли это?
В 2013 году Николай Усков (вообще-то историк) опубликовал свои размышления на эту тему в виде серии статей – например, эти, с провокационными названиями «Существует ли русская нация?» и «Почему Россия отстала от Европы?». В последние годы мне ничего похожего не попадается, к тому же историки в принципе довольно редко что-то пишут доходчиво для широкой аудитории, еще и предлагая поразмышлять на высокие исторические темы.
Текст ниже – следствие моего давнего интереса к этим вопросам. Он не о России, но в нем затронута ключевая для России тема: роль сельского хозяйства (труда крестьян) в формировании современного регионального менталитета. Он дает повод для размышлений и попыток экстраполировать вывод исследователей на отечественную историю.
Эта заметка была написана для сайта «Вести.Наука» и впервые опубликована в апреле 2020 года. Ссылку на первую публикацию не даю, поскольку для Дзена текст был значительно дополнен.
Сельское хозяйство в разных регионах мира имеет разную историю, разные традиции и культуру. Это и констатация факта, и основа для современных исследований – экономических, социальных и политических.
Одно из таких исследований недавно провели американские ученые с европейскими корнями. Его весьма любопытные результаты были опубликованы в престижном британском издании «Экономический журнал». Вывод таков: жители тех регионов, где урожай веками доставался ценой больших усилий и высоких трудозатрат, до сих пор предпочитают работать больше и дольше – даже если они сами уже никак не связаны с сельским хозяйством.
Современную ситуацию политолог Василики Фука (Vasiliki Fouka) и экономист Ален Шлепфер (Alain Schläpfer) оценивали по данным Европейского социального исследования за период с 2002 по 2014 год. ЕСИ проводится один раз в два года, его цель – сравнительный анализ установок, взглядов, ценностей и поведения жителей европейских стран (к слову, с 2006 года в нем участвует и Россия).
Для целей своего исследования Фука и Шлепфер ориентировались, по большей части, на три параметра: 1) общее количество часов, которое, по словам респондентов, они обычно проводят на основной работе в течение недели; 2) желаемое количество рабочих часов в неделю и 3) разница между количеством рабочих часов по трудовому договору и по факту, тоже за неделю.
Данные для исторического сравнения исследователи получили из таких источников как Аграрная перепись в Пруссии XIX века, статистика Министерства сельского хозяйства США и т.п., а также учли иные параметры, такие как климат или географическое расположение.
Результат сравнения «было / стало» оказался неожиданным и предсказуемым одновременно: выяснилось, что в наше время большинство «трудоголиков» проживают в тех регионах, где их предки на протяжении многих поколений выращивали сельскохозяйственные культуры, требующие бóльших трудозатрат для получения предельной прибыли. Например, чтобы вырастить и продать хороший урожай картофеля, приходилось тяжело работать, однако затраченные усилия в итоге себя окупали, тогда как зерновые культуры – овес, ячмень, пшеница – подобных усилий не требовали: для зерновых, занимающих обширные территории, развитие процесса всегда шло в сторону снижения человеческих трудозатрат и увеличения роли техники.
Иными словами – в регионах, где преобладающие сельхозкультуры больше зависели от труда крестьянина и вложенных им усилий, чем от иных факторов, люди до сих пор проводят больше времени на работе.
Исторически сложившаяся установка на более интенсивный труд в течение более длительного времени, по всей видимости, передавалась в таких сообществах из поколения в поколение, став частью культуры, и сохранилась даже после отхода жителей от аграрной деятельности.
«Согласно одной из существующих теорий, выращивание риса было настолько трудозатратным, что это растение оказало огромное влияние на трудовую этику и трудовое поведение в тех сообществах, которые исторически зависели от риса. Наше исследование показывает, что этот принцип верен и для разных сельскохозяйственных культур по всей Европе. В тех регионах, где усердная работа наших предков окупалась, этика интенсивного труда прочно вросла в культуру и так сохранилась до наших дней», - пояснила Василики Фука.
Авторы исследования практически не касаются такой болезненной для России темы как труд крестьянина (фермера) в условиях рабства или крепостной зависимости – для западной Европы это дела давно минувших дней, «связь поколений» почти невозможно выявить статистически. Тем не менее исследователи в паре абзацев изложили свои умозаключения.
Разумно предположить, что в условиях рабской или крепостной зависимости – когда длительность и интенсивность труда крестьянина определяют не оптимальные параметры, а принуждение владельца, к тому же работник не получает никакой выгоды от производства и продажи сельхозпродукции, – у родителей практически отсутствует мотивация прививать детям этику труда и передавать эту культуру потомкам.
С другой стороны, рассуждают исследователи, работа «от рассвета до заката», хоть и принудительная, заставляла родителей воспитывать у детей привычку к тяжелому труду, чтобы в будущем они не оказались непригодными или бесполезными для хозяина и собственной семьи, поэтому однозначно оценить влияние крепостной зависимости на формирование этики труда довольно затруднительно, результат будет нечетким.
Однако авторы исследования склоняются к мнению, что в тех регионах, где выращивание урожая требовало приложения бóльших усилий (независимо от того, был ли крестьянин зависим или свободен), сформировалась традиция интенсивного труда, ставшая частью общей культуры. Если сама природа производства вынуждала зависимых крестьян больше работать, то «врожденное» трудолюбие было бы социально выгодным и для их детей.
Авторы не включили в свое исследование Россию – вполне возможно, что это просто чужая и слишком обширная тема для американских исследователей с европейскими корнями, которым больше интересна собственная история. Зато о крестьянском труде в России (в данном случае XVIII века) есть старая запись выдающегося отечественного историка Василия Ключевского – порой кажется, что она не потеряла актуальности и в наши дни:
«Свои и чужие наблюдатели, дивившиеся величию деяний преобразователя [Петра I], поражались огромными пространствами необрабатываемой плодородной земли, множеством пустошей, обрабатываемых кое-как, наездом, не введенных в нормальный народнохозяйственный оборот. Люди, вдумывавшиеся в причины этой запущенности, объясняли ее, во-первых, убылью народа от продолжительной войны, а потом гнетом чиновников и дворян, отбивавших у простонародья всякую охоту приложить к чему-нибудь руки: угнетение духа, проистекшее от рабства, по словам того же Вебера, до такой степени омрачило всякий смысл крестьянина, что он перестал понимать собственную пользу и помышляет только о своем ежедневном скудном пропитании». - В.О. Ключевский (1841 - 1911), «Курс русской истории».
Любопытство читателей на тему «а что сейчас?», возможно, частично удовлетворит знаменитое интервью «Что подумает сосед Василий?», опубликованное несколько лет назад в издании «Психология и бизнес», а также статья экономиста Ивана Любимова «Застрявшие в лифте. Что общего между потомками российских крестьян и американских рабов».
- О явлении, немало способствовавшем освобождению английских крестьян уже в конце XIV века, моя статья «Мусор и чувства: новый подход к изучению феномена "Черной смерти"».