В вагон метро вошёл мужчина. С виду обычный программист, какой-нибудь 1С, который, как и все, ехал на работу. Мятая бежевая ветровка, бесформенные брюки, свитер в катышках, немытые волосы. Но в позе мужчины была настораживающая асимметрия, казалось, он вот-вот упадет. Он стоял лицом к двери, привалившись к боковому поручню, и говорил со своим отражением:
– Понедельник. На работу. Надо работать. А если я не хочу? Не поеду? Что мне за это будет? Работать надо! На работу! Рабочий день! А я не буду! Что ты мне сделаешь? А? Ничего!
Люди, насколько возможно, отодвигались от сумасшедшего. И хотя он выражал мысли большинства, очевидно, сам он вряд ли где-то работал, и потому его безумие особенно задевало окружающих, которые в этот все еще летний понедельник вынуждены были действительно ехать на работу.
Через две остановки в вагон зашла невысокая, в сиреневой болоньевой куртке женщина средних лет, в самодельной юбке из черной тюли, на голове – колтуны, на ногах – синие колготки. Она прижимала к груди винтажную сумку и, тревожно озираясь, отыскивала, куда сесть. Молодой парень встал, уступая ей место. Женщина села, опустила руки в сумку и что-то делала внутри, будто вязала. Чтобы скрыть от других свое занятие, она низко склонилась и подняла локти. На нее, впрочем, никто не смотрел. Одна я, не сдержав любопытства, заглянула. В сумке сидел настоящий желтый цыплёнок, которого женщина ласково гладила по голове. Цыпленок беспокойно попискивал, но шум метро заглушал его жалостливую тревожность.
Между тем, странный программист, каким-то безошибочным чутьем угадывая существо, близкое по духу, обернулся и прямо посмотрел на женщину в тюлевой юбке. Передвигаясь мелкими приставными шагами и покачиваясь, как канатоходец над пропастью, он придвинулся к ней, наклонился и сказал в самое ухо:
- Мне надо на работу.
Она испуганно отпрянула и закрыла сумку руками.
- Я на работу еду. Мне надо работать, - доверительно повторил он.
Она озиралась, отыскивая в окружающих сочувствия или хоть какое-то объяснение. Все старательно отворачивались, опасаясь, что придется ввязываться в некрасивые и длительные препирательства с сумасшедшим. Поняв, что другим на нее плевать, она несмело посмотрела на мужчину и ответила:
- Я ребёнка везу в детский сад.
- А я еду на работу.
- А я ребенка везу в детский сад, - она раскрыла ладони и показала цыпленка. Лицо сумасшедшего расплылось в улыбке, он умиленно покачал головой, как бы говоря, ах, какой чудесный у вас ребенок. Она, ободренная его реакцией, подвинулась, приглашая мужчину и тесня деловую даму рядом с собой. Последней даже пришлось встать, и она разгневанно тянула губы, итак неестественной растянутые косметологической процедурой.
Свихнувшийся программист и дама с цыпленком разговаривали друг с другом несколько остановок. Я не слышала, о чем они говорили, но лица их были доверчивы и воодушевлены.
На Октябрьской они вышли, взявшись за руки. Программист по-прежнему шел на работу, а дама с цыпленком вела ребенка в детский сад. Я шла за ними, думая, что в этом сумасшедшем городе два безумия только что нашли друг друга. Где-то в переходе печально наигрывал саксофон.