Анна Данилова: «Если иммунитет устойчивый, то человеку ничего не страшно»
Главный специалист отдела информационных продуктов ФОМ Анна Данилова окончила Московский институт электронного машиностроения по специальности «Инженер-математик». В компании работает с 1991 года, занимается версткой информационных продуктов. В 2003 году поступила на второе высшее в Российский национальный исследовательский медицинский университет имени Н. И. Пирогова, а в 2009 году пошла в ординатуру и получила сертификат «Организация здоровья и здравоохранения».
На двух работах
Я хотела получить второе высшее, но в ФОМ всегда было много работы, и у меня на учебу не оставалось времени. В 2002–2003 годах я готовила старшего сына в институт, поднаторела в физике и математике и решила поступить в университет. Сын попал в педагогический, а я – в медицинский. Мне тогда хотелось заниматься гнойной хирургией, но, простояв четыре часа на операции, я поняла, что моя спина такого не выдержит. В итоге в качестве специализации я выбрала педиатрию.
Во время учебы я много стажировалась и работала чисто для себя. Хотела понять, стоит ли менять работу и хочу ли я посвятить свою жизнь медицине. Тогда мое здоровье и энергия позволяли совмещать работу со стажировками. Я могла отправиться в больницу после рабочего дня в Фонде. Или же, наоборот, приехать в госпиталь рано утром, а к десяти утра вернуться в ФОМ и сделать атлас по георейтингу. Сейчас такой график я бы точно не потянула.
Я работала в Российской детской клинической больнице имени Н. И. Пирогова, потом – в хирургическом отделении больницы № 31. Была в больнице № 57, смотрела на детишек. Еще в роддоме работала, там было очень тяжело, потому что часто рождались младенцы с патологиями, несовместимыми с жизнью, которых нельзя было спасти. Это были дети алкоголиков и наркоманов. И постоянно приходили бешеные родители, чуть ли не с пистолетами кидались на врачей и говорили, мол, если нашего ребенка не вылечите, мы всю больницу ликвидируем.
Еще я отработала полгода в поликлинике и поняла, что ответственность за лечение детей не готова взять, потому что слишком поздно начала учиться. Надо было в десять лет сказать: «Я педиатр» – и учиться этой непростой науке, потому что в работе с детьми есть много особенностей и нюансов. Например, рождается младенец, его кладут на пеленку, и по кристалликам, оставшимся на пеленке, можно сразу понять, какие у малыша сопутствующие заболевания. Я решила, что не готова быть педиатром. Другие, конечно, шли работать, например, мои однокурсницы-двоечницы до сих пор принимают детей в поликлиниках.
Тогда меня сам ректор убеждал идти в Минздрав, потому что я была старше остальных лет на десять. Говорил, мол, уже нечего делать в поликлиниках, и отправил меня на стажировку в Минздрав. В итоге я пошла в ординатуру и получила сертификат об организации здоровья и здравоохранения. После ординатуры продолжила стажироваться в Минздраве, но, оказалось, там сидят ленивые и безответственные люди. Я ушла оттуда и сосредоточилась на работе в ФОМ.
Врачи увлечены ковидом
В начале марта я была в Италии, ходила по Флоренции. На улицах никого не было, а все вокруг говорили, что больницы еле справляются и повсюду лежат трупы. Когда вернулась в Москву, мне сказали, что Коммунарка переполнена, и там в ряд стоят 50 скорых. Я специально поехала туда, но ничего такого не увидела, наоборот, больница казалась полупустой. Тогда мне захотелось понять, преувеличен ли масштаб распространения коронавируса, и посмотреть на весь процесс изнутри.
В разгар пандемии призывали всех, у кого есть медицинское образование. Мне позвонили и сказали, что требуются лаборанты, за это были готовы платить 280 000 рублей в месяц. Работать нужно было с восьми утра до восьми вечера с одним выходным в неделю. Но я отказалась, потому что у меня нет сертификата лаборанта и столько времени. Потом мне предложили пойти в инфекционный центр в Вороново работать врачом-добровольцем, и я согласилась.
Минздрав постоянно выпускает новые протоколы лечения пациентов с подтвержденной коронавирусной инфекцией. Вся терапия симптоматическая: аскорбинка, витамины, антибиотики. В основном лекарства направлены на то, чтобы сбить температуру и помочь больным дышать. Моя задача была – читать карты и проверять, соответствуют ли назначения врачей протоколам Минздрава. Я смотрела, сколько пациентов лежали в реанимации, сколько под ИВЛ, сколько без ИВЛ. Какой уровень С-реактивного белка, каков уровень насыщения крови кислородом, уровень лейкоцитов. Читала, какие антибиотики прописали. Вначале все пробовали разные препараты и только потом сошлись на нескольких антибиотиках, при которых лучше всего восстанавливаются пациенты.
В каждой больнице есть алгоритм лекарственной терапии при пневмонии с подтвержденным ковидом, но везде ищут дополнительные методы лечения. В одних местах при тяжелой форме заболевания прописывают одни препараты, в других – другие. Мне по-прежнему непонятно, какие из этих лекарств реально работают против ковида. Одни пациенты поправляются уже через неделю, а другие болеют не менее трех недель.
Главная проблема – врачи сильно увлечены ковидом и часто забывают, что надо опрашивать больных на предмет сопутствующих болезней. Например, назначают КТ с контрастом, при заболеваниях, при которых эта процедура противопоказана.
Не понимаешь, выживет ли пациент
Самое сложное в «красной» зоне – духота и жара. Костюмы не дышат – кажется, будто находишься в сауне. Кислорода не хватает, и при первой возможности бежишь подышать к окну. Сидеть негде, воды тоже выпить не можешь, очки натирают. Первое время врачи выходили из «красной» зоны с кровавыми следами на переносице, а потом наш сообразительный народ придумал заклеивать нос пластырем.
На самом деле эти вещи тревожат только первый час, вскоре о них забываешь и привыкаешь к тому, что постоянно ходишь мокрая как мышь. Становится не до этого из-за колоссальных нагрузок, к тому же сильно давит ощущение, что в любую минуту кто-то может умереть. Перед тобой лежат люди с температурой 39.5, они кашляют, задыхаются, им ничего не помогает: ни обтирания, ни переворачивания. Я видела много врачей, которые начинали паниковать, в основном это были молодые люди 25–30 лет. Думаю, надо быть сильным человеком, чтобы работать в коронавирусном стационаре.
В реанимации часто не понимаешь, выживет ли пациент, помогает ли лечение. Обычно как все происходит: лежит человек с инфарктом, и есть четкое понимание, что надо делать. Назначаешь препараты, колешь уколы, и вскоре состояние больного либо улучшается, либо ухудшается. А в коронавирусном стационаре ничего не ясно.
Врачам сидеть некогда, приходится постоянно крутиться: одного уводишь, второго приводишь. Еще надо делать много процедур, а не всегда есть хорошие специалисты. Например, существует аппарат ЭКМО (экстракорпоральная мембранная оксигинация), через него пропускают кровь для обогащения кислородом. Но во время пандемии выяснилось, что людей, умеющих работать с ЭКМО, очень мало.
Медсестрам нужно отдать намного больше почестей, чем врачам. Например, всем пациентам капают аскорбинку на физрастворе четыре раза в день. И медсестры открывают по триста ампул с аскорбиновой кислотой, а потом еще час тратят на то, чтобы набрать витамины в шприцы, добавить в физраствор и развести по пациентам. Я открыла всего 10–20 ампул, но мне уже показалось, что на пальце появилась мозоль.
После нескольких часов в реанимации я выходила на улицу, а там толпы людей без масок – первые две минуты ощущала шок, а потом начинала этих людей ненавидеть.
Говорить с пациентами о жизни и любви
В больнице часто встречаются пациенты с хронической почечной недостаточностью. В таких случаях врачи начинают лечить не только ковид, но и почки: почему бы и нет, раз человек уже в стационаре. Еще много заболевших с избыточной массой тела, с ними сложно, потому что они не могут долго лежать на животе. А в реанимации надо лежать именно в таком положении, это способствует равномерному перераспределению крови и жидкости в легких, препятствуя развитию вирусной пневмонии и прогрессированию интерстициального отека (когда кровь застаивается в малом кругу кровообращения).
В стационаре приходилось много общаться с больными: полчаса стояла с пациентами, говорила с ними о жизни или о любви, им это нужно. Утешала, уверяла, что все будет хорошо: «Еще недельку полежите и вылечитесь». Пациенты в реанимации веселые. Был мужчина лет сорока, он целыми днями чесал бороду и просил, чтобы его подстригли: «У меня бороды никогда не было, все чешется, приведите парикмахера». Врач ему в ответ: «Не могу, мы сами обросшие, парикмахерские закрыты». И вот мужчина на соседней койке оказался парикмахером и предложил всех побрить.
Хотя встречаются и сложные пациенты, которые еле говорят и зовут на помощь. В больницах, где я работаю, было два человека, которые не выжили. У одного был сахарный диабет, а у другого в анамнезе – два инфаркта и хроническая болезнь легких. Его лечили от ковида, а когда повысилась температура, организм не выдержал.
Если иммунитет устойчивый, то ковид не страшен
Считаю, что в отношении вируса информация преувеличена. В больницах всем ставят коронавирус, на первых порах даже пациентам с инсультом писали диагноз COVID-19. Видно, в начале пандемии хотели показать, что заболело большое число людей, которые потом быстро вылечились.
К тому же специфической диагностики вируса нет, специфического лечения тоже нет. Еще во время лечения не всегда учитываются индивидуальные реакции организма больного на препарат. Например, возьмем статины – препараты, понижающие уровень холестерина в крови. У одних больных они быстро выводятся и не успевают подавить выработку холестерина, а у других, накапливаясь в организме, начинают разрушать мышцы и клетки печени. А доза этих препаратов для всех больных была одна и та же. Почему же одного статины лечат, другого – калечат? Вот и с ковидом та же ситуация: кому-то помогло, а кому-то нет.
Я не боюсь ковида: если приводить статистику по пневмонии и гепатитам, то цифры переплюнут коронавирус. По улице хожу без маски и перчаток. Каждый раз надевать их – бессмысленно, тем более, их надо менять каждые два часа. К тому же в средствах индивидуальной защиты трудно следить за собой: снимая перчатки, можно случайно дотронуться до внешней «грязной» стороны, а потом все равно почесать нос.
Когда я начала работать в «красной» зоне, то не прекратила общение с близкими, более того, встречалась с ними без масок и перчаток. У старшего сына, видимо, устойчивый иммунитет, а младший учится в медицинском институте, и его недавно тоже призвали на практику в стационар.
Я знаю людей, которые честно соблюдали самоизоляцию. Знакомые два месяца сидели дома, курьеры привозили им еду, а они все равно заболели ковидом. Думаю, все зависит от иммунитета: если устойчивый, то человеку ничего не страшно.
Врачи лечат не болезнь, а человека с его болезнями (Гиппократ)
Сейчас народ друг от друга шарахается, все озлоблены. Особенно это ощущается в магазинах: однажды чужую тележку немного подвинула, так бабушка меня чуть не убила за то, что я трогаю ее вещи без перчаток. Но злоба пройдет, все успокоятся, хотя последствия ковида мы будем ощущать еще долго, потому что многие остались без работы.
Я благодарна коронавирусу за то, что люди научились мыть руки. Еще надеюсь, что все начнут чаще посещать врачей, сдавать кровь на анализы и есть меньше жирного. Наш народ не любит ходить в больницы: пока раковая опухоль не вырастет до четвертой стадии, никто с места не сдвигается. А я всем знакомым говорю: «Минимум раз в год обязательно делайте флюорографию и сдавайте общий анализ крови, потому что по биохимии можно диагностировать практически любое заболевание». Вдруг АЛТ повысился или билирубин, или С-реактивный белок зашкаливает, а это показатель, что в крови сидит вирус.
В медицинском сообществе ничего радикально не поменялось. Мы надели чернобыльские костюмы, разделили зоны на грязные и чистые, поменяли схемы лечения, но осталось главное – врачи лечат не болезнь, а больного.
Если я заболею, не лечите меня по стандарту. Стандарты нужны врачам, которые не хотят думать или которым нечем думать.
МАРИЯ ПЕРМИНОВА
Понравилась статья? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал.
Больше материалов на сайте covid19.fom.ru.