Вот и отцвёл яркий май, началось в прихопёрской степи долгожданное лето. В начале июня входят травы степные в самую силу. Наливает их солнце теплом, питают буйные грозовые ливни водой, отдаёт вековую жизненную силу благодатная чёрная мать-земля и колышит вольный ветер. В редких, заповедных местах увидеть можно в наши дни, какой была степь, пока не распахали её люди. Найдите, посмотрите как льются под ветром на зелень лугов серебряные ковыльные волны, как волнуется это бескрайнее степное море и уходит седой ковыль в дальнюю даль, в самое белёсое летнее небо! И если есть в вас хоть капля степной буйной крови, заиграет она, закипит, разбередит душу и позовёт в эту необъятную даль, туда, в живое, чистое, родное…
«Эх, коня бы, да в галоп по этим лугам!» -- думал городской мальчишка, который и на коне-то сроду не сидел, и ковыльную степь, оставленную по какой-то прихоти местных хлеборобов углом вдоль оврага и его отвершка, видел впервые. А всё ж та кровь в нём была! Потому и рвался на лето из города он сюда, в Отрадное, к бабушке Нюре и сестрице Дарёнке. Потому и поднялся ранним утром, вышел за село в поле просто так, вдохнуть свежего ветра.
А ту самую, дикую, первозданную степь видела в то же время во сне девочка. Зелёно-серебряное, безбрежное море ковыля волнуется под суровым ветром. Кое-где равнина расцвечена голубыми извилистыми ленточками рек, окаймлённых густыми дубовыми лесами. Кажется, никем не обитаемое это огромное пространство земли. Но вот вдалеке, у самого восходящего над этим волшебным миром солнца, видны три всадника. Резво, широкой рысью идут буланые кони, будто влитые сидят на них казаки, бородатые, в синих чекменях и черных шапках-трухмёнках.
Изострены богатые сабли в серебре, горит золотом на солнце наборная сбруя. Едут по степи три казачьих атамана. Встаёт солнце зарёй кровавою, стучат дятлы в сосняках за туманами, плещут в небо с болотных топей стада лебедей белокрылых, кружат в синем небе чёрные коршуны, едут атаманы по земле родной. Ложится на землю ночь росой студёною, соловьи в дубровах плетут узоры напевные пересвистом, рыщут по лощинам да оврагам волки серые, на лунный свет воючи, едут казаки в дальнюю даль. Скачут они день, и два без продыха, а к утру третьего дня видят пред собою огромный дуб вековой стоит в поле неведомом. Спешились атаманы, преклонили колени, поднялися да стали речь держать:
-- Вещун-птица! Мы пришли тебе поклониться! Выйди-покажись, чёрным вороном обернись! Пришли мы к тебе издалече, вещай нам правду языком человечьим! Судьбу нам предскажи, да как нам быть укажи!
Тут из расщелины, из густых ветвей дубовых вылазит, на свет белый щурясь, огромный ворон. Оглядел неспешно он атаманов, да от взгляда его кровь в жилах стынет, свет в очах меркнет. Но не дрогнули храбрые атаманы. И говорит тогда ворон человеческим голосом:
-- Подняли вы, атаманы, народ лихой на дело кровавое. Хотели вы, атаманы, чтоб вольным был казачий тихий Дон да быстрый Хопёр. Крушили вы силу злую, народ русский гнетущую.
Пограбили вы караваны купеческие да казну царскую-боярскую. Собрали вы, атаманы, сокровища несметные, били воевод, да бояр, да степных татар.
Да только пришёл конец вашей удали. Шлёт нечестивый Ероха-царь драгун своих полчища, велит изловить вас, да предать смерти лютой. Те драгуны идут на вас с полуночи, а с полудня на вас старшина казачья поднимается, царю Ерохе верная. Не бывать вольным Хопру быстрому, а быть на земле этой Руси Великой. Не бывать вольным тихому Дону, а служить его сынам русскому царю верой и правдой. И ваша судьба горькая мне ведома. Ты, гордый атаман Кондрат, пойдёшь против старшины казачьей к Азаку-городу, окружён будешь, да в полон не сдашься, смерть примешь.
Ты, лихой атаман Лукьян, на полночь пойдёшь с драгунами биться, да в том бою и погибнешь. А ты, мудрый атаман Игнат, уведёшь людей верных на чужбину, там и умрёшь. Но прежде закон свой людям своим дашь, и будут они чтить его триста лет, по чужим краям скитаясь. А всё ж помогу я вам, атаманы. Укажу я место заветное, куда сокровища свои вы схороните, и положу на то место заклятье страшное. И будет вечным стражем того места первый убитый в бою казак. Знаком моим будет камень, как я, чёрный, и казак тот будет чёрным, а сабля его – огненной! Будет он хранить ваше сокровище для дела правого, вашего заветного, и никто из людей того сокровища не коснётся!
Лучик утреннего летнего солнышка заглянул в окошко, и тут Дарёнка проснулась:
-- Никогда ещё я такого дивного и странного сна не видела… Надо бабушке рассказать, и Тобику. Может, они растолкуют, что значит такая страшная сказка во сне…
-- Нагулялся? – баба Нюра разливала по кружкам парное молоко, на столе уже лежал свежий хлеб и печёные в печной золе с вечера картошки. – Чегой-то ветерок там нынче, а ты ни свет, ни заря в поле?
-- А там, за деревней, так здорово ковыль на ветру волнуется, вот бы на коне поскакать по нему…
-- Дак ослика свого запрягай, да вперёд! Только где ты разгонишься-то, пашня кругом. Завтракать садись, казачок…
-- А я сейчас сон видела, в нём степь такая бескрайняя, красивая, – Дарёнка выехала из спальни на своём стульчике, -- сказочный сон!
-- Степь, да и всё?
-- Не, баб, ужас какой-то…
И Дарёнка рассказала свой волшебный сон бабе Нюре и Тобику. Бабушка тоже знала, что сны Дарёнки неспроста бывают:
-- Тут, похоже, история, так сразу и не понять, к чему это всё. А пошли-ка после завтрака отведу я вас в школу, к Никитичу, может, он чего растолкует.
Тобик удивлённо оторвался от молока:
-- Какую школу? Каникулы же…
-- Не волнуйся, мученик науки, -- Дарёнка улыбалась, глядя на Тобика, -- В этой школе страдать не придётся. Помнишь, в первый день, говорила я тебе про чудо у нас тут? Пора тебе его увидеть!
-- Эх, господи, – тяжко вздохнула баба Нюра, -- начудила бабка, сама не знала, что так-то могёт быть, -- и стала рассказывать:
-- Дарёнка-то как взрослеть стала, вижу, годочков семь уж ей должно быть, прямо горе мене взяло, чего, думаю, старая, наделала! Все ребятишки в эту пору в школу идуть, а я золотце моё прячу, боюсь, в интернат её у меня отберуть, да ножки у неё нехожалые, как она там без меня, пропадёть ведь… Вот пошла я как раз на кладбище сельское наше прибрать могилки, к каким родственники не приезжають. Дошёл черёд до оградки учителя нашего сельского, Ивана Никитича. Он как с войны пришёл, так всю жизню в нашей школе и работал, до самой смерти. И мене выучил, и отца твого, Тобик, да всё село, почитай, его ученики… По всей стране теперича разъехалися, я одна тута, караулю… Рву я бурьян-то на могилке, а сама заливаюся горькими слезьми: «Эх, Иван Никитич, Иван Никитич, лежишь ты, а школа твоя вся развалилася, уж и стенков-то нету, один бугор от неё с кирпичами, да и села нашего нету, одна я, дура старая, было осталась, да вот на старости лет внучку Бог послал, ей в школу пора. Нынче грамотеи все, такая пошла жизня. Как же быть-то мне теперя, кто ж её, Дарёнушку мою, наукам разным научит, как ты нас учил…» Вот прибрала я на могилке-то, иду назад, и вижу – идёт мне навстречу от церкви нашей по дороге к школе Иван Никитич, молодой, высокий, красивый, в очках своих круглых, в гимнастёрке, в сапогах – как с фронта пришёл. Как живой идёт. Думаю, всё, умом тронулась, допричиталася… А он мне и говорит: «Не зря я тебя, Нюрка, больше всех учеников любил.
Душа у тебя чистая, за это Бог тебе Дарёнку и послал. Ты не бойся меня, помогу я твоему горю. Школа моя при мне осталась, не всё то видно, что есть. И старые кирпичи наладятся, и старый учитель пригодится, коль нового ничего нет. Буду я учить твою Дарёнку, приводи её завтра в школу». Я и обомлела вся: «Как же это, Иван Никитич, как оно такое могёт быть-то?» А он и отвечает: «А как мы в войну победили, как весь народ выучили, как страну из руин подняли? Если надо – то будет! Не тушуйся, Нюра, не для того мы на свете жили, чтоб так просто умирать!» Вот и вожу я Дарёнку в школу, а сегодня и тебя, Тобик, поведу.
-- Как тебе, братишка, интересно будет поучиться у призрака старого учителя?
-- Даже очень!
-- И мне, и меня тоже в школу возьмите! Я же самый умнейший из всех белок на свете, мне учиться надо! – Увлечённые рассказом бабы Нюры ребята не заметили, как в избу пролез Рыжик. Он тоже всё слышал.
-- Конечно! Куда же мы без тебя-то!
-- Ну, тогда значить втроём без мене ступайте. Мне картошку полоть надо. И вам после школы тожа! – строго заключила баба Нюра.
До развалин школы было совсем недалеко, и Тобик не стал запрягать Боцмана, а покатил Дарёнку прямо на её стульчике. Рыжик, весёлый в ожидании нового приключения, скакал рядом. Дети дошли до школьных развалин и остановились.
-- Ну, а дальше что? – поинтересовался Тобик.
-- Жди. Смотри туда, -- Дарёнка показала на развалины старой церкви на другой стороне села, за овражком.
Тобик ещё не успел их исследовать, хотя его очень тянуло посмотреть, что там. По виду издалека, церковь когда-то была очень красивой. И теперь красные кирпичные стены сохранили праздничный, затейливый вид, но свод купола уже обрушился. Тёмные стены возвышались над желтым ковром цветов сурепки, а сверху, по голубому небу, безмятежно плыли облака.
-- Дарёнка, а тебе не страшно… это… ну, с призраком общаться?
-- Вот ещё! На самом деле он – добрейший человек на свете, хотя иногда и строгий. С ним интересно, сам увидишь! – Дарёнка не сводила глаз с дороги. – Вот он. Смотри и ничего не бойся.
По просёлочной дороге бодрым шагом шёл молодой крепкий мужчина в выцветшей солдатской гимнастёрке и сапогах. В руке он держал старый чёрный портфель с книгами, а лицо его было словно со старой фотографии: умное, при этом простое и доброе. Ни у кого из современных людей не видел Тобик такой внешности.
-- Дарёнка, какой же это призрак старого учителя, он ведь молодой совсем, и выглядит как обычный человек? – отчего-то шёпотом спросил Тобик.
-- А ты чего, тень деда в простыне ждал? Чтобы с бородой, и летала, да? У-у! – Дарёнка громко засмеялась. – Теперь сюда глянь!
А рядом происходило что-то уж совсем невероятное. По мере того, как призрак старого учителя приближался к развалинам школы, стены сами собой стали постепенно восставать из руин, потом поднялась крыша, под ногами возник деревянный пол, появились старинные, сколоченные из досок, крашеные зелёные парты, а на стене коричневая доска и мел. За несколько минут ребята оказались в самом настоящем классе старой сельской школы.
Даже бывалый Рыжик прижук и удивлённо осматривался. Восхищению Тобика не было предела:
-- Вот это да-а! Бывают же чудеса на свете! А это всё настоящее?
Дарёнка была довольна произведённым эффектом:
-- Конечно! Пока Иван Никитич здесь!
Призрак старого учителя вошёл в класс. Тобик встал из-за парты, приветствуя его.
-- Здравствуйте! Садитесь пожалуйста! – сказал он звучным, приятным голосом.
-- Здравствуйте, Иван Никитич! – не сговариваясь, хором ответили Дарёнка и Тобик. Рыжик предпочёл спрятаться под парту. Учитель с интересом посмотрел на Тобика:
-- За последние дни много о вас наслышан, молодой человек. То, что рассказала Дарёнка, вызывает большое уважение. С удовольствием буду вашим наставником, если Вы не против.
-- Я… Нет, что Вы! Я буду очень рад у Вас учиться!
-- Ну вот, теперь у меня два ученика. Хотя, пожалуй, два с половиной. Зверь невиданный, вылазьте пожалуйста из-под парты! Вы ведь тоже ко мне на занятия пришли?
Рыжик вскарабкался на парту, и, насколько мог, принял серьёзный, ученический вид. Ребятишкам потребовались усилия, чтобы не засмеяться. Учитель оценил:
-- Нет, ровно три ученика!
Рыжик от важности выпятил вперёд белую грудку и распушил хвост:
-- Ну вот! А в обычной школе меня убить хотели.
Иван Никитич с улыбкой смотрел на бельчонка:
-- Вы исключительно волшебная тайна! С точки зрения науки это всё невозможно! Берегите себя и серьёзно учитесь! У всякого волшебства на свете есть свое предназначение. Не шутя говорю вам, ребята, берегите вашего маленького друга! Я думаю, что есть особый, пока никому не известный смысл в его чудесных способностях!
Тут Дарёнка подняла руку:
-- А можно я до занятия про ещё одну тайну спрошу? Очень интересно!
-- Ладно, рассказывай, всё-таки лето, можно позволить вольности.
И Дарёнка пересказала свой волшебный сон. Иван Никитич внимательно выслушал, а потом ответил:
-- Многое в этом сне достоверно. Восстание казаков в начале восемнадцатого века действительно возглавляли эти три атамана. И судьба их вороном предсказана правильно. О том, где сокрыта казна восставших, есть несколько народных легенд, и все они красочны и волшебны. Клад этот до сих пор многие ищут и найти никак не могут. А вот почему такой сон приснился именно тебе, пока неясно. Смотрите и слушайте внимательно людей вокруг. Думаю, скоро сами всё поймёте. Ну, так давайте заниматься…
Первый день занятий в этой старой волшебной школе принёс Тобику только огорчение. Оказалось, что он, городской почти отличник из «настоящей» школы, отстаёт в учебе от Дарёнки, которая ни интернета, ни интерактивной доски, ни даже калькулятора в жизни не видела. Знала она больше, говорила чище, ровнее и понятнее. А быстрее всех схватывал новое и усваивал Рыжик. Особенно понравились ему русский и литература. «Видимо, последствия травмы головы», -- подшутил он сам над собой. К концу уроков Тобик уже очень радовался, что хотя бы летом попал сюда, и нисколько не сожалел, что проводит каникулы за учёбой.
После школы пололи картошку. Рыжик дёргал траву лапками, а Тобик осваивал мотыгу. Оказалось, не так уж это и просто… К своему стыду, Тобик нечаянно срубил два кустика картошки, а через три часа работы набил себе на ладонях мозоли. Баба Нюра ругалась: «Крепче надо черенок-то в руках держать, чтобы он не елозил, и мотыжку в землю не долби, а срезай ей сорняки под корень!» Не сразу, но к концу работы начало получаться, и Тобик с удовольствием смотрел на чистую свою делянку. День пролетел незаметно, а за ним и другой, и третий…
Каждый вечер звонила мама, и Тобик рассказывал ей, как прошёл день. Про чудесную школу он, правда, ничего не рассказал – всё равно не поверит никто, так чего зря трепаться. Однажды мама рассказала, что в доме их происшествие: сгорели сразу две квартиры, в которых жили одинокие пенсионерки. Старух этих так и не нашли, а квартиры выгорели дотла. Тобик сразу догадался, о ком идёт речь, и сообщил новость Рыжику. Тот почесал макушку и глубокомысленно произнёс:
-- Да, война крысы с вороной стала горячей.
-- Прямо-таки огненной! Ты как думаешь, они вообще живые?
-- Да чего с ними сделается? Они самые живучие существа на планете. В зверином облике теперь где-нибудь шныряют, вот и считают их пропавшими. Интересно другое. У них теперь все оборотные семечки погорели. А наши-то в огороде. Не взошли пока.
А наутро во двор прилетела ворона с опалёнными перьями. Вид у неё был ужасный и жалкий. Она села на лавочку возле дома и сидела, не двигаясь, взъерошенная, нахохленная и сердитая. Так и просидела она до обеда, пока дети не вернулись из школы. Рыжик заметил её ещё издалека и указал Тобику:
-- Смотри, что я говорил! Тут как тут. Наверняка сразу заметила тогда, что семечек в горшке нету. Ой, ругаться сейчас будет!
-- Ага, если мы ей семечку дадим… А придётся одной пожертвовать!
На ходу рассказали Дарёнке всё дело. Ей тоже ворону жалко стало:
-- Рыжик, ну откопай одну семечку! Смотри, какая она несчастная!
-- Ага! Просто ты с этими старыми прохиндейками не общалась пока… Ладно, чёрт с ней! Хорошо не взошли ещё!
И Рыжик побежал на край огорода, где он уже успел посадить волшебные тыквы. Дети подъехали к дому. Ворона жалобно, заискивающе смотрела на них.
-- Сейчас! Только обещайте не скандалить, и на Рыжика не ругаться! Вот если бы он тогда эту семечку не стырил, век бы вам вороной оставаться, -- Тобик решил на всякий случай сказать, что семечка одна.
Карловна энергично закивала клювом. На лавку подскочил Рыжик и выплюнул семечку. Ворона тут же её склевала, и через мгновение во дворе уже сидела старуха в обгорелых лохмотьях:
-- Их в том горшке три было! Ворюги! Обманщики! Разбойники! Вот я вас выведу на чистую воду! Иж, банда!
Рыжик крутил хвостом в такт воплям Карловны:
-- Ну, что я говорил! Это вам «спасибо», милые жалостливые дети!
-- Бабушка, ну Вы же обещали не ругаться! А семечки эти Рыжик честно заработал у Вас, разве можно такой злой быть! – Дарёнка решила вступиться за друзей. Тем временем на шум из сарая выглянул Боцман. Старуха-ворона, однако, и не думала успокаиваться:
-- А кто это у нас там, заступница-то выискалась? На краденом осле, в ворованной тележке кто тут разъезжает? Я всё про вас знаю! Докажу, не отвертитесь, – Карловна, распалясь, вскочила с лавки и пошла в атаку, -- а тебя, очкастый, правильно из школы исключили, а тебя, рыжий, в живом уголке в клетке держать надо! Я пристрою, я… а-а-а…
Тихонько подошедший Боцман развернулся и как следует лягнул скандальную старуху под зад. Неожиданно для себя она сделала цирковой кульбит и присела под забором. На шум из дома вышла баба Нюра:
-- Это чего тут делается-то?
Принятые Боцманом меры оказались верными – Карловну как подменили:
-- Добрая женщина, не найдётся ли у вас какой-нибудь одежды и куска хлеба для бедной, несчастной погорелицы! Злые люди дом родной сожгли, голодаю и скитаюсь, помогите, чем можете…
-- Откуда ты тут взялась-то?
-- Прилетела, -- за Карловну ответил Тобик, -- она иногда вороной бывает.
-- Сейчас дам тебе одёжу и хлеба, и ступай отсюда, ребятишки у мене, а ты тут скандалишь.
-- Я не буду, я молча, тихонько в уголку посижу, пустите меня в дом переночевать, пожалуйста, люди добрые, куда ж я пойду… -- и Карловна заплакала.
Дарёнке стало жаль старуху:
-- Пусти её, бабушка, ей ведь в самом деле некуда идти!
-- Вообще-то у неё квартира в городе, моими стараниями! А что они с крысой пожгли друг друга, так сами виноваты! – уточнил Рыжик.
-- Это Крисовна первая начала! Она не хотела, чтобы у меня тоже тыквы росли! Она меня первая подожгла! Я же ненадолго совсем! Ну пожалуйста!
-- Ладно, заходи пока! – тихо сказала баба Нюра. Наконец-то все зашли в дом.
Через полчаса, наряженная в одежду бабы Нюры, Карловна вместе со всеми обедала. За обедом Дарёнка спросила:
-- Карина Карловна, вы ведь немножко… ворона, а вы не знаете, случайно, что-нибудь про Вещего Ворона, сказки это, или был такой на самом деле?
-- Ха, был! Чего это ему сделается, он ещё и вас всех переживёт. Он мне в двенадцатом колене троюродный дедушка! Такие, как он, по тысяче лет живут: колдуют помаленьку, да падаль жрут.
-- А где же он сейчас обитает? – поинтересовался Тобик.
-- Он как стареть начал, в Туманный лес улетел, там теперь и живёт! Хитрый, старый чёрт, знал где поселиться, пожива-то сама в клюв идёт!
-- Как это?
-- А вот так, сходи, узнаешь! – и ворона громко захохотала, а потом умолкла. Сколько ни пытались друзья её разговорить, не вышло.
До вечера сидела она спокойно, как и обещала. А как только начало темнеть, тихонько вышла из дома и направилась в огород. Рыжик, ждавший какого-нибудь подвоха, шмыгнул следом и увидел, что направилась она прямиком в дальний конец огорода и начала неистово копаться к земле. Рыжик вернулся в дом и сообщил:
-- Карловна там в огороде грядки ворошит, сейчас перевернёт всё!
Вышла баба Нюра:
-- Эй-а, вот, значить, как! Тебе приютили, накормили, а ты огород громить пошла! Ты зачем картошку с тыквами у мене подёргала! У тебе совесть есть? А ну, пошла отсюда, когда такое дело!
-- Три! Семечки три было! Всё равно найду!
-- Нету их там! – закричал Рыжик. – Я в лесу их давно перепрятал! Не порть огород! Выпускаю осла!
Услышав это Карловна удалилась в ночь. Баба Нюра вернулась в дом:
-- Эх, вот ведь не хотела пускать! Так-то ребятишки, иной раз и жалость до добра не доводить… Теперь картошку подсаживать, успеет вырасти, ай нет… Прямо как в энтой сказке про мыша…
-- Расскажи, бабушка! А то Тобик ещё ни одной твоей сказки не слышал! – Видно было, что Дарёнка очень любит слушать бабушкины сказки.
-- Ладно, садитесь, слухайте.
Тобик, Дарёнка и Рыжик расселись вокруг стола. В окошке совсем стемнело. На землю спустилась летняя ночная прохлада и тишина. Баба Нюра разожгла немножко печку и поставила чайник. Мягкий красноватый свет чуть озарил избу. Стало уютно и спокойно. Слышно было, как потрескивают угли в печи, а в окне, с той стороны, толкается ночная бабочка.
-- В одном селе жили-были старик со старухой. Дом у них был крепкий, просторный и тёплый, а они были люди добрые, промеж собой жили дружно.
Как-то раз залезла к ним в дом мышка. Сидить себе тихонько в уголку, корочку грызёть. Бабка её увидала, и говорить: «Ой, смотри, дед, какая мышка красивенькая, малюсенькая, глазки чёрненькие, как бусинки, серенькая шубка, лапки розовенькие! Давай не тронем её, пусть живеть!» И дед умилилси тожа: «Пущай»,-- говорить. Так и повадилась мышь лазить к ним в дом: прибежить, напьётся, нажрётся, и сидить телевизер смотрить. Распоролася, стала большая, жирная, как свинья. А старики всё умиляются. Тяжело стало мыши каждый раз бегать взад-вперёд, она совсем у деда с бабой поселилась. Вот раз и говорить бабе: «Совести у тебя совсем нет, старая! В новом пальто ходишь, а я, красивая, молодая, дома сижу, не наряжаете вы меня, мне на людях показаться не в чем!» И отжала у бабки пальто. А другой раз говорить деду: «Бессовестный ты, старый, эгоист нахальный! Сам ходишь в новых валенках, а я по снегу босиком, лапки морожу! А ну отдай мне валенки, а сверх того сплети ещё лапти мне модные, розовые!» И отжала у деда валенки. Так и пошло красивое житьё у мыши: спить до обеда, потом до вечера жрёть, пьёть, развлекается. А вечером нарядится: новое пальто, кальсоны в обтяг, в розовых лаптях -- да и на поглядки-гулянки до самого утра! А раз пришла домой, да старикам заявляеть: «Скоро будуть у мене мышата, мне полагаются разные льготы и свой дом, безо всяких старых прихлебателей! Так что подите вы вон, а то люди вы бессовестные, наглые, о себе только и думаете, вам прямо не скажи, так сами вы ни за что не догадаетесь!» И пошли дед с бабой скитаться-побираться… Ну, или за мышеловкой в магазин… А мораль простая: доброта тоже в меру хороша, людям непрошеным уметь надо «Нет» говорить, да умиляться поменьше!
-- Забавно, современная сказочка! – Рыжик чай не пил, поэтому первый оценил. – У бабки с дедом не было осла, чтобы вовремя мыши этой пинка дал!
-- Энто я над нонешними поскрылить от себе добавила, другой раз старинную расскажу, -- баба Нюра кивнула на Рыжика, обратясь к Тобику, -- какой он у тебе смышлёный-то, это чего такое!
-- Ну говорю же, настоящий, а ты, баб, всё – игрушка, игрушка!
-- Да… Третье, волшебное дитё в избе у мене! Во, какая я богатая! Всё, спать идите! Завтра рано подыму, подсаживать будем в огороде, чего ента ваша ворона подёргать успела!
Наутро, после ранних огородных работ, отправились дети в школу, и первым делом рассказали про чокнутых старух-оборотней, их семечки, и визит Карловны в их дом. А после Дарёнка спросила Ивана Никитича, а не знает ли он чего про Туманный Лес. И вот что он ответил:
-- Много есть старинных народных легенд про это место. Никто точно не знает, есть ли оно на самом деле, и как туда попасть. А говорят про Туманный лес такие страсти, что и не во всякой сказке бывают. Лес тот мёртвый, не живут в нём звери и птицы, и ход им туда закрыт. Никогда не светит там солнце, а постоянно стоит густой ядовитый туман тремя кругами: первый круг – белый, а внутри его – серый, а в середине пропасть, и над ней туман чёрный. И это гиблое место облюбовала для своего обитания всякая злая нечисть.
Рассказывали люди, что живёт в белом круге тумана дева Обида. Бродит по лесу вечно плачущая простоволосая красивая девка в чёрной одежде, а когда встретит кого, начинает разговорами-уговорами, пениями да жалениями в чащу лесную завлекать, где ничего совсем не видно. Поддастся человек Обиде, поверит, что никто его больше не любит на свете, пойдет за ней следом, да из леса уже никогда и не выберется.
А того, кто не поверил этой злой деве и в серый круг тумана прошёл, ждёт ещё страшнее нечисть – трёхголовый змей огнедышащий, а головы его зовутся: Спесь, Зависть и Алчность. Обвивает змей человека, и дышит на него огнём из каждой своей головы. И какой из пороков в душе есть, хоть самую малость, от того огня человек и сгорает.
Но если человек и этому всему не поддастся, и в самую середину Туманного леса пройдёт, туда, где туман чёрный, то попадёт он в пропасть, имя которой – Страх. Ведёт через ту пропасть тропинка узенькая, да петляет она, и не видно её в тумане. Те, кто страху поддался, падают в левую сторону, а бесстрашные смельчаки – в правую. И все на дне пропасти оказываются, где клюёт их тела огромный чёрный ворон. Вот что говорили люди про Туманный лес. Никто по доброй воле туда не ходит, потому и не знает никто, где это место. Только нечисть из Туманного леса сама иногда к людям выходит, и забирает с собой тех кто в жизни одержим обидой, спесью, завистью, алчностью или трусостью.
Ну вот, ребятишки, что знал – рассказал. Я так думаю, что сложил народ эту страшную сказку для тех детей, которые плохие качества проявлять начинают. У вас я, слава Богу, ничего такого не замечал, так и думать про это нечего.
Тобик, Дарёнка и Рыжик молчали, ошеломлённые страшным рассказом. Каждый думал, а нет ли у него в душе того плохого, что в Туманный лес приводит. Первым очнулся от тяжёлого впечатления Рыжик:
-- Да, страшилка знатная. От таких воспитательных сказок маленькие дети, наверно, сразу исправлялись, пока слушали.
-- Значит, Вещий Ворон из моего сна, который Карловне родственник и всё на свете знает, вот где поселился, -- задумчиво сказала Дарёнка.
-- Нам-то что, мы же не завидуем, не жадные и не трусы!
-- А я обижаюсь иногда. Когда меня обижают, -- грустно заметил Тобик.
-- Это все так! – Рыжик один не грустил. – Вот если тебе эта девка чего-то напевать станет, ты же не пойдёшь за ней от нас?
-- Конечно, нет!
-- Ну вот, значит, всё в порядке! А всё же интересно, этот родственник Карловны, он чего, правда всё-всё на свете знает?
-- Ау-у, любители фольклора, вам тоже к этому стремиться надо! – Иван Никитич решил, что пора переходить к занятиям. – Знания и умения – вот настоящая сила, которой любую нечисть победить можно, и сказочную, и реальную. Открываем учебники…
А после занятий в этот день Тобик первый раз в жизни пёк хлеб. Как и все остальные деревенские дела, издали казавшиеся простыми, это далось не сразу. Всё здесь на деле оказывалось очень даже премудрым, и без руководства бабы Нюры никак было не обойтись. А так хотелось что-нибудь такое сделать совсем-совсем самому, а потом всех удивить! Но не в этот раз: печка не разжигалась, и как сделать тесто Тобик не знал. Оказалось, так: сначала надо было приготовить закваску и поставить в тепло, чтоб разошлась, потом ситом просеять муку, потом добавить в неё закваску, яйца, соль и воду. Отмерять всё приходилось точно, чтобы тесто получилось не жидким и не крутым, а таким, как надо. И уж под конец, прежде чем замесить, надо было добавить масла, тогда тесто к рукам не липнет, и его можно хорошо перемешать. Не раз видел Тобик, как это делала бабушка, а когда начал сам делать, всё же и тесто липло, и мука разлеталась по всему дому, и перемесить не получалось. В общем, беда, да и только. Рыжик порывался помогать, Дарёнка смеялась, бабушка ругалась, но в итоге через четыре часа Тобик вынул из печи первый свой каравай! Все уделанные в муке, голодные и счастливые друзья тут же, горячим, принялись его пробовать. Ох же и вкусный он оказался!
Вечером звонила мама, и когда Тобик похвалился ей, сказала:
-- Вот, дома пропылесосить не заставишь, а там в печке хлеб стряпает!
-- Да, и бабушка говорит, что деревня труду учит, а город лени.
-- Ну, вообще-то, правда. Не зря я тебя туда отправила. Аккуратнее там только, самодеятельностью не увлекайся, а то настряпаешь чего-нибудь…
На следующий день рано утром, когда Тобик выпускал из сарая Боцмана и корову Малинку пастись, случайно в углу наткнулся он на удочку, принёс её в дом и спросил бабушку:
-- А чья это?
-- Отца твого, чья же ещё… Мальчишкой был, целыми днями на Хопре пропадал, любил это дело. А то даже рыбы на уху приносил. Как потом в город уехал, бросил. Вот его детская удочка до сих пор и хранится, -- бабушка тяжело вздохнула, -- рыбалка тута хорошая была.
-- А можно я возьму, попробую? Только я совсем не умею…
-- Ты Никитича порасспроси, он тебе всё и обскажеть, что к чему. Он сам-то рыбак был, каких мало!
Сказано – сделано. По причине лета занятия в волшебной школе Ивана Никитича были не ежедневными и представляли из себя простое интересное общение. Учитель добавлял своим ученикам знаний и умений, кому каких не хватало. Больше всех нагонять приходилось Рыжику, по причине его педагогической запущенности, как выразился Иван Никитич. Так что Тобик мог запросто расспросить о чём угодно. Первым делом в этот день в школе был урок рыбалки. И до того Иван Никитич красиво и с любовью рассказывал, что на рыбалку захотелось не только Тобику, но и Рыжику и даже Дарёнке. Через час ребята знали, какая рыба где держится и как её надо ловить, как привязывать крючки и делать поплавки, насаживать, подсекать и выводить. Вдобавок Тобик ещё и книжку Сабанеева получил. Уроки после вообще в голову не лезли.
Как описать вам взбаламученную сладким предвкушением детскую душу мальчишки перед первой настоящей рыбалкой? Решительно это невозможно! Вот в школу встать в половине седьмого – тяжесть и каторга, а в четыре утра на рыбалку – легко и радостно! С вечера всё уж приготовлено со всем основанием: черви накопаны, перловка распарена, привада замешана. Простые, розовые огородные черви не годятся. Нужны те, что под старой навозной кучей – серо-вишнёвые, с пряно-чесночным запахом. Они сложены в большую консервную банку и заботливо присыпаны землёй. Сварить перловку тоже дело не простое: она должна быть достаточно мягкой, чтобы легко насаживалась, и в то же время твёрдой, чтобы рыба не могла легко стащить её с крючка. Нашлось применение старой железной ручной мясорубке – через неё прокручиваются семечки на жмых. Чего ещё сиропится в приваду и сказать не берусь, тайна! Удочка проверена, и не раз: надёжно, «ступенькой» привязан крючок, а кончик лески оплавлен спичкой; плотно держится и хорошо ходит по леске поплавок из гусиного пера; намертво плоскогубцами закреплено грузило. Да, да, не удивляйтесь, взрослые, а лучше вспомните, удочка была одна, на все случаи жизни! И всю ночь в памяти -- камыши, кувшинки, поклёвки и чувство первого улова в руках: бьющееся, скользкое, маленькое счастье, которое и отпустить обратно в речку совсем не жалко! Утром подъём задолго до рассвета, и притом безо всякого будильника, разговоры вполголоса, без суеты и «по делу», утренний чай с пирожками или пресными пышками, заправка термоса, варёные вкрутую домашние яйца, ломоть чёрного хлеба, первые огурцы с огорода и кусочки солёного сала на день, с собой. Съедается весь этот «лисичкин хлеб» только если рыбалка уж совсем не задалась, а обычно возвращается домой и идёт на обед с превеликим удовольствием. А потом в сумерках просёлочная дорога: ухабы, лужи, две ленточки петляют в тёмном поле, обходя овраги и перелески. Сна как не бывало, хочется быстрее туда, к воде…
И вот наконец место. Светает. Сырой прохладный озноб пробирает до костей. Над водой клубится белёсый низкий туман. С первыми лучами солнца он рассеется и откроется вся заветная красота тихого рыбацкого места, где не может быть ничего чужого и недоброго, а только ты, родная природа и «твои», близкие по духу люди…
Где-то там, ближе к другому берегу, плещется вдруг большая рыба. Круги расходятся по всей водной глади, и снова – тишина. Так где же она, заветная рыба? Поймается она сегодня, или нет? А какая разница…
После долгих сомнений и размышлений на рыбалку решили отправиться четверо: Тобик, Рыжик и Дарёнка на тележке с Боцманом. Доступный по крутизне для такой компании путь на Хопёр был только один – на старый коровий пляж. Туда и было решено поехать. Рыжик и Дарёнка обещали вести себя тихо и главному рыбаку, который с удочкой, не мешать. А Боцману пастись было вообще всё равно где.
Проснулись ещё затемно. Позавтракав наскоро хлебом с молоком, вышли во двор. Летняя прохладная ночь, тихая и застенчивая, тихонько уходила на запад, а восток и юг уже зеленели вполнеба предрассветной негой.
«Пить!» -- раздалось негромко вдали. Первая, самая ранняя пташка, ещё толком не проснувшись, известила мир о начале нового летнего дня и сама испугалась, а не рано ли… Тобик молча вывел и запряг Боцмана, помог Дарёнке пересесть в тележку и сложил туда же все приготовленные пожитки. Ослик мотнул головой:
-- Садитесь все! Доставлю в лучшем виде! – читалось на его довольной физиономии. Тобик и Рыжик не заставили себя упрашивать, и расписная тележка покатила по пологой коровьей тропинке вниз, к реке. Звенели комары, было немножко зябко. Дарёнка молча смотрела вдаль, на тёмные кусты на фоне светлеющего неба. Тобик мечтал поймать большую рыбу. Рыжик, свернувшись между ними калачиком, задремал. Боцман одолел спуск легко и плавно, и вот он – Хопёр! Над серебристой водной гладью разлит утренний туман, свежая сырость пахнула в лицо и снесла махом все остатки сна. С бережка в воду плюхнулись пара лягушат. Рыжик соскочил, запрыгал к воде и напился прямо из реки. Потом зачерпнул лапкой и брызнул на ребят.
-- Ай!
-- Поздоровайтесь с речкой!
-- Ты обещал не баловаться!
-- На реке сидел рыбак,
И поймал большой башмак,
Стал почище водоём,
Будет больше рыбы в ём!
-- Ты сейчас своей поэзией всю рыбу распугаешь!
-- Вот посмотришь, как сейчас клюнет лещ на два кило! Ты меня ещё перед каждой рыбалкой будешь просить стих сочинить!
Пока устраивали Дарёнку на берегу поудобнее, зорька в небе уж зарделась и заиграла. Июньские ночи коротки. «Заря с зарёй целуются», -- народ говорил. Земля просыпалась, запела птичьим разноголосьем уж не коротко и робко, а вовсю летнюю радость. Поодаль, над обрывом, закружили хоровод береговые ласточки.
Тобик размотал удочку, насадил червя и забросил на глубину. Получилось близко и слишком глубоко, перьевой поплавок лежал. Пришлось перебрасывать. Раза с пятого или шестого всё ж удалось закинуть, как надо. Поплавок замер возле лопуха кувшинки.
Стали ждать. Рыжик ускакал на обычную для себя разведку местности.
-- А это вот, покидай! – Дарёнка вспомнила про приваду.
-- И правда, чего это я, -- Тобик стал раскидывать из пакета. На облако мути набежали сразу синтяпки и мелкая плотвичка. В прозрачной воде хорошо видны были серебристые весёлые рыбки.
-- Ой, как их много! Кидай туда!
-- Они маленькие!
-- А вдруг за ними и большая приплывёт.
Тобик уменьшил глубину, передвинув поплавок, и бросил прямо посреди стайки рыбок. Те махом принялись таскать червяка во все стороны, не осиляя проглотить. Пришлось сделать поглубже и насадить перловку. И вот – танец поплавка, подсечка, маленькая плотвичка завертелась в воздухе и плюхнулась на берег. Дарёнка завизжала от радости. Тобик бросил удочку, быстро подскочил и снял рыбку с крючка.
-- Какая красивая! С пол-ладошки!
-- Давай отпустим, пусть растёт!
-- Давай!
За полчаса с десяток мелких плотвичек и синтяпок было поймано и отпущено. Зато Тобик научился точно забрасывать, следить за поклёвкой и выбирать момент подсечки. Приманку приходилось постоянно подбрасывать, и она почти вся кончилась.
-- Вон, смотри, подальше, большие! – Дарёнка углядела, что в светло-зелёной глубине, заинтересовавшись боем мелочевки, подошли несколько крупных плотвиц. Тобик бросил туда. Поплавок дёрнулся, вынырнул, сделал круг и резко пошёл под воду. Подсечка, и рука Тобика первый раз ощутила на удочке тяжесть «настоящей» рыбы! Серебряная, краснопёрая плотвица граммов на двести зашлёпала по воде и скоро оказалась в руках! Тобик быстро насадил перловку, забросил – и ещё одна! На этом клёв стих, рыбёшка разбежалась. Тобик снова насадил червяка и бросил на глубину, под кувшинки. Последняя привада полетела в воду, заиграла вновь мелочь, но крупная рыба всё не подходила. Вернулся Рыжик, порадовался на первый улов и уселся рядом. Друзья все втроём смотрели на поплавок. Вдруг он, без дёрганий и пляски, резко наискось ушёл под воду:
-- Тяни! – Хором закричали Рыжик с Дарёнкой. Тобик дёрнул за удочку, она не поддавалась, дёрнул что есть силы и из воды прямо вверх вылетела неуклюже, как палка, длинная пятнистая зеленоватая рыбина. Визг на берегу стоял такой, что в деревне слышно было. Щука, описав дугу в воздухе, слетела с крючка и шлёпнулась в траву на берегу. Тобик с Рыжиком кинулись её хватать, в итоге Тобик прижал к земле и щуку, и Рыжика. Тот вывернулся. Улов удержали.
Домой возвращались, как на параде. Целый килограмм рыбы на первой же рыбалке! Не зря говорят, новичкам везёт! После Тобик рыбачил довольно часто, но больше ни разу щука на удочку и червяка не попадалась. Наверно, есть у природы своя мудрость на этот счёт…
Баба Нюра, увидевши детский улов, аж прослезилась:
-- Эт ить надо! Уж и отцовы снасти пригодилися… Господи! Как бы он с вами теперя порыбачил-то… Нынче мы с ухой на обед. Добытчики. А то пенсии-то ещё неделю ждать, а у нас ни копейки.
Уха из свежепойманной рыбы оказалась необыкновенно вкусной. А после обеда добытчики завалились спать: ранний подъём и новые яркие впечатления не прошли даром.
Проснулись ближе к вечеру. Давно уже Тобика интересовали вечерние рукоделия Дарёнки, иной раз по полдня закрывалась она в своей спаленке и чего-то там мастерила. А тут Тобик решил, что случай подходящий:
-- Дарёнка, давай по-справедливости, теперь ты в свои труды секретные проведи мне экскурсию!
-- Да я просто думала, тебе это совсем не интересно!
-- Ещё как интересно!
-- Тогда, с радостью, у меня секретов нету.
Вечер посвятили занятиям Дарёнки. Бабушка давно уж обучила её всякому рукоделию: и прясть на веретене она умела, и вязать по-всякому, и шить, и вышивать. Для девчонки, которая прикована к своему стульчику, эти занятия были главной отрадой в жизни. И получалось у неё всё изумительно. Терпению, прилежности и ловкости своей воспитанницы от души радовалась старая баба Нюра. Ходила Дарёнка в связанных своими руками кофточке, и гамашках, и носочках, и ажурном пуховом платочке. А сейчас вышивала накидку: две райские птицы с пышными хвостами и крыльями под яблоней с золотыми яблочками.
-- Ух ты! Здорово! А это рисунок ты сама придумала?
-- Я как-то его во сне увидела. Давно уже. А потом нарисовала по памяти. Только вот ниток нужных цветов не хватает. Пока вышиваю тем, что есть. Смотри: вот так иголочкой, и стежок ровненько кладёшь…
Тобик даже уследить не мог, как ловко она работала иголкой. Гладь ложилась ровно, ниточка к ниточке.
-- Не, у меня никогда в жизни терпения на такое не хватит!
Дарёнка только улыбалась, на братца глядя…
Не знаю право, уж долгие зимы тому виною, домострой, или свойства души особые, а только ни в какой другой земле не достигло женское рукоделие такого совершенства и почитания, как в нашей. Было раньше: в одном селе кружевницы, в другом – пуховницы, в третьем – вышивальщицы, а уж ткачихи да швеи в каждой избе. И сколь ни наступает в нашем веке общество потребления, а задавить бездонной своей чёрной глоткой этого белого лебедя никак покуда не может. Не по зубам! И деревню век наш угробил, и народ перемешал, в города согнал, а всё и там привычка русская к рукоделию по углам таится, да от матери к дочке переходит, как драгоценность пуще золота!
-- Попробуй! – Дарёнке на самом деле очень хотелось, чтобы Тобик принял участие, но надо было убедить его в ответственности дела, -- только не торопись, стежок ровно клади.
Иголка Тобика не слушалась, так и норовила влезть не туда и продеть нитку криво. Пришлось повозиться. И всё же несколько стежков Тобик сделал:
-- Вот, теперь это наша с тобой совместная работа!
-- Только Рыжику не говори, а то он тоже захочет вышивать. Вот беда-то будет!
***********