С концертами по лагерям Колымы
Сейчас то тут то там происходят «кастинги». Лет семь или восемь назад я видел это в центре Киева. На Софийской площади вдоль стены стояло несколько палаток и к ним тянулась унылая очередь, в которой томились будущие лауреаты необыкновенных концертов и сказочных шоу.
Впечатление всё это движение огромной очереди производило тягостное.
Уж не знаю почему, но мне не занравилось.
Вот и выпускники Фабрик звёзд разъезжали по России с концертами.
Их видимо тоже «отбирали».
Ведь не так просто туда было попасть.
Не всем и не сразу.
Тоже, наверное, был кастинг.
Может быть и не один.
Мой папа был в лагерях лицом с определенным послаблением режима.
В его учётной карточке было записано одно слово.
«Музыкант».
Как лагерное начальство узнало, что он именно «музыкант» я не ведаю.
Но он реально играл на любом музыкальном инструменте, умел формировать оркестры, в том числе и духовые.
Будучи по существу главным в концертной бригаде, он имел бесконвойный режим и целый ряд других послаблений.
Как только мама попала в Магадан, едва покинув «Джурму», ей незамедлительно, как и всем её спутницам устроили колымский кастинг.
Нет, храмовой стены и площади там не случилось.
Их пропускали через допросную палатку и всё происходило очень быстро.
- Что умеешь?
- Я артистка!
- Конкретно скажи!
-Читаю стихи.
-Ну прочти нам что-нибудь.
- Я убит подо Ржевом
В неизвестном болоте
В пятой роте, на левом
При воздушном налёте…
И тогда ей предложили постоять тихо в сторонке и вызвали в допросную отца!
Он осмотрел маму, послушал её чтение и сказал: нам такая нужна!
Так моя мама попала в концертную бригаду в Магадане.
Бригада ездила с концертами по лагерям Колымы, а по вечерам обслуживала частные мероприятия местного лагерного начальства.
Один матёрый лагерный авторитет предупредил однажды моего отца, что эту Машу во время концерта зарежут.
Маму предупредили, что предупреждение авторитета серьёзное.
Наступил момент её номера.
Когда она вышла на середину барака прямо перед зеками в первом ряду малейший шорох в бараке затих. Наступила мёртвая тишина.
И мама прочитала им своё стихотворение с колымского кастинга.
Когда она закончила, авторитет встал и первым захлопал, после чего аплодировал весь барак.
Мама долго не подпускала к себе моего отца.
И только весной 1952 года она сдалась.
Решила совершить самое страшное преступление в своей жизни – родить ребенка и с ним попасть под очередную амнистию.
Так я оказался самым большим и страшным преступлением её жизни.
Я сделал для мамы немного.
Но свободу по Указу от 27 марта 1953 года она получила, потому что у неё был я.
А ведь и со мной в животе она продолжала разъезжать по трассам Колымы с Концертной бригадой.
Однажды – она была на седьмом месяце – отца посадили в БУР.
Мама несла ему прикорм – что было явным нарушением режима.
Но она надеялась, что по беременной с вышки стрелять не будут.
Часовой выстрелил.
Пуля прошла скользом вдоль живота и пробила бедро насквозь, не задев, слава Богу, кости!
Его за это судили и мама на суде просила его простить.
Какое-то наказание он получил, а мама на пятый день с повязкой уехала на концерт.
Такие вот кастинги прошла моя мама в возрасте двадцати – двадцати четырёх лет.
Такая вот ей выпала удача выступать перед битком забитыми бараками.
Такая ей выпала большая любовь к настоящему великому Музыканту.
И зная всё это я с неодобрением смотрел на Софийской площади на длинную очередь кастинга.
Всё это мне казалось и кажется каким-то … не настоящим, не подлинным, не реальным.
Что-то непередаваемо искусственное, фальшивое, недоношенное, не выстраданное во всех этих отборах и переборах.
Просто представить себе: тебя предупредили те, которые реально убивали, и которым иногда убить выгодно, потому что больше 25 не дадут, смертная казнь отменена, а 25 итак уже есть.
И предупредили просто и ясно.
Начнёшь читать стихи – убьём!
И вот им, пригрозившим ты выходишь и читаешь, зная точно: убьют!
Метнут перо и пойдут спокойно сдаваться.
Читаешь не дрогнув, читаешь то и так, что и как считаешь нужным.
Или рискуя собой и ребенком под сердцем несёшь своему коллеге по артистическому цеху запрещённую порцию еды. Под автоматным дульным срезом.
И получаешь пулю.
Но еду всё-таким передаёшь!
И этот не судьба выдуманной героини придуманной истории.
Это реальная судьба моей Мамы.
И с ней в её животике я объехал все лагеря Колымы!
Все!!
В дороге во время переездов они с папой вдвоём пели песни своему коллективу.
На два голоса.
А потом всю жизнь, когда я попадал в движущееся транспортное средство, как только движение начиналось во мне возникали тексты и мелодии моих волшебных песен.
Так и сочинял, двигаясь в транспорте … или на бегу…
И почему-то всегда на два голоса!
Но это уже мой пожизненный кастинг.
Без права переписки!