В Беларуси проходят массовые протесты против итогов президентских выборов 9 августа. После оглашения результатов — 80% за нынешнего президента Александра Лукашенко, 10% за Светлану Тихановскую — люди вышли на улицы с требованием честных выборов. Власти отреагировали на митинги насилием: демонстрантов разгоняли резиновыми пулями, слезоточивым газом и светошумовыми гранатами. Мы поговорили с нашим редактором Романом, который родился и вырос в Беларуси и с первого дня протестов присоединился к ним.
Автор: Жанна Нейгебауэр
12 августа я был на Окрестина — это изолятор временного содержания, основное место, где находятся арестованные на митингах в Минске. Там может находиться один мой знакомый, от которого уже несколько дней нет вестей. Он был аккредитованным наблюдателем на выборах, и в воскресенье, еще до подсчета результатов, его прямо с участка забрал отряд ОМОН. С этого момента мы ничего о нем не знаем. Мы привозим еду и теплые вещи его девушке, которая уже четвертый день на Окрестина с утра до вечера ждет, что его имя появится в списках задержанных, но пока безрезультатно. Все, что она знает – это то, что один из заключенных, выпущенных из ИВС, видел в камере кого-то похожего на ее парня.
Судя по рассказам очевидцев, условия содержания в изоляторе адские – людей систематически жестоко избивают, ограничивают в еде и сне. Я лично видел, как туда постоянно, одна за одной, приезжают машины скорой помощи и увозят избитых. Судят задержанных прямо там – автобусами подвозят судей, которые рассматривают каждое дело по пятнадцать минут и пачками выписывают «сутки». Одна надежда, что задержанных уже негде размещать, поэтому некоторым дают штрафы и, избив напоследок, отпускают.
Три дня я ходил на протесты против итогов президентских выборов.
Присоединиться к демонстрантам меня заставило чувство фрустрации от всего происходящего в стране.
Еще до начала этой предвыборной кампании было очевидно, что власть не идет на контакт с обществом и всеми силами пытается отгородиться от него. Перед самим голосованием градус абсурда в публичных заявлениях и действиях чиновников нарастал с каждым днем. В первый раз я вышел на митинг еще в день ареста Бабарико 18 июня – дело против него было настолько топорно обставлено, настолько бессовестно, что молчать не было сил. [Бывший глава «Белгазпромбанка» Виктор Бабарико выдвигал свою кандидатуру на пост президента Беларуси и мог стать сильным соперником Лукашенко, но был арестован вместе со своим сыном Эдуардом. Сейчас против Виктора выдвинуты обвинения по трем статьям: «уклонение от уплаты сумм налогов», «легализация средств, полученных преступным путем» и «принятие должностным лицом ценностей в составе организованной группы», его дело ведет КГБ. Amnesty International признала Бабарико узником совести — прим. HJ].
В сам день выборов, 9 августа, я поехал на митинг после того, как объявили результаты голосования на моем участке: 60% — за Лукашенко, 20% — за Тихановскую. При этом руководитель комиссии здесь — заместитель по идеологии одного местного предприятия, а все члены и наблюдатели — его подчиненные, независимых просто не пустили в здание.
Я дождался итогов и поехал в центр. До стелы «Минск – Город-герой», где планировался общий сбор, я не дошел, стоял на проспекте Машерова. Было очень много людей, все хлопали и выкрикивали лозунги, и весь город гудел от автомобильных сигналов. В какой-то момент протестующие перекрыли проспект. ОМОНа я тогда не встретил – в это время он был в другой части города, на Немиге, а когда силовики приехали на Машерова, меня там уже не было – сел на последний трамвай и вернулся домой.
В следующие дни не просто к стеле, но и вообще в центр попасть было невозможно. После 18:00 закрывались центральные станции метро, общественный транспорт начинал объезжать проспекты, повсюду милиция проверяла документы и пропускала только местных. Протесты переместились на окраины. Координировать акции в таком случае в принципе невозможно, поэтому по вечерам демонстранты просто идут в сторону ближайшего «места силы», где, скорее всего, проще и удобнее будет собраться остальным – станции метро, большого перекрестка или торгового центра.
Раньше, до выборов, протестные выступления «курировал» объединенный штаб Тихановской, Цепкало и Колесниковой – они организовывали согласованные митинги или намекали в соцсетях, что идут, например, сегодня в определенное время подавать жалобу в ЦИК и все желающие могут сделать то же самое. Начиная с 9 августа штаб уже никакого участия в акциях не принимал: информацию о месте и времени митингов публиковали телеграм-каналы. Однако протесты редко возникали из-за таких сообщений — обычно все начиналось (и начинается до сих пор) стихийно, спонтанно. Блогеры не организуют, а скорее аккумулируют данные о выступлениях в разных местах по всему городу.
Призывы выходить на улицы от того же журналиста NEXTA (белорусский блогер Степан Путило, телеграм-каналы которого называют главным источником информации о протестах в Беларуси — прим. HJ) меня — и большую часть моих знакомых — больше раздражают, чем мотивируют. Пусть и не по своей воле, но он все же живет в Варшаве, поэтому не очень адекватно оценивает ситуацию и публикует все подряд, в том числе многочисленные вбросы и фейки. Я всем советую следить за ситуацией через «Медиазона.Беларусь» и TUT.by — они относятся к тому, что публикуют, с большей ответственностью. Вдохновляют не блогеры, а простые люди — такие же, как я, кому так же страшно, как и мне, но они выходят, заявляют о себе, борются с произволом власти. Становится стыдно стоять в стороне.
Днем акции проходят преимущественно спокойно, а вечером в город стягиваются силовики и военная техника. ОМОН звереет. Вот тогда становится страшно: силовики буквально охотятся на улицах за протестующими, ездят по городу в гражданских машинах, а иногда и в каретах скорой помощи, и «от борта» жестко задерживают людей и разбивают сигналящие машины. Начинается активный «хапун», местами разгораются жесточайшие конфликты силовиков и протестующих. Столкновения не прекращаются до глубокой ночи. Я живу далеко от основных «очагов» протеста, но даже в моем районе меня уже не удивляют гул машин и взрывы шашек, под которые я засыпаю.
После заката, когда демонстрантов начинаются разгонять, на улицах больше радикальной молодежи. А в остальном на митинги приходят все — просто в разное время и в разных форматах. Днем больше взрослых людей, девушек, даже пар с детьми. Мой круг общения – молодые люди 20-30 лет, и практически все в той или иной форме участвовали в протестах. И из всех своих знакомых и родственников я не знаю ни одного человека, который проголосовал бы за Лукашенко. Моя мать в день выборов позвонила и рассказала, как в шутку заявила отцу, что проголосует за Лукашенко, а он обиделся и ушел на избирательный участок без нее.
Я также не знаю никого, кто осуждал бы Тихановскую за то, что она уехала из страны. С самого начала все понимали, как ей тяжело и насколько случайный она ингредиент в этой каше. Мне кажется, по отношению к ней в народе останется только благодарность за то, что она нашла в себе силы и мужество так долго держаться. Хотя если бы к выборам допустили других кандидатов, я голосовал бы не за нее.
Я не знаю, чем это все закончится. Не думаю, что митинги быстро выдохнутся: десять лет назад — в прошлый раз, когда были сравнимые по масштабу протесты — ОМОН разогнал протестующих за восемь минут (в 2010 году в Беларуси прошли протесты против очередных президентских выборов, в которых победил Лукашенко. Демонстранты штурмовали Дом правительства, однако их жестко разогнали силовики — прим. HJ). А сейчас ОМОН не может справиться. Всеобщая забастовка, к которой начали призывать еще 11 августа, только набирает обороты. Когда сообщения о ней начали появляться в сети, казалось, что она затухнет, едва разгоревшись. Тогда писали только об одном бастующем крупном предприятии — и то пресс-служба компании тут же опровергла эти слухи. Сегодня же таких протестующих заводов уже десяток, и среди них — гиганты вроде МТЗ и БелАЗ, где по идее должна работать самая лояльная по отношению к власти публика, как, скажем, на российском Уралмаше. Точно так же пару дней назад я бы сказал, что Лукашенко удержится в кресле и что у нас нет «раскола элит». Но сейчас я уже ни в чем не уверен: протестная активность и не думает спадать, забастовка развивается — такого в Беларуси никогда не было.
Прогнозы строить невозможно.
На мировое сообщество надежды мало: условный Запад за 26 лет успел сделать все возможные заявления и отреагировать всеми возможными способами — без особенных результатов. Единственный работающий механизм, который, надеюсь, применят по отношению к нынешнему белорусскому руководству, — это персональные санкции от ЕС. Беларусь – единственная страна, на которую Евросоюз наложил такие санкции из-за ареста политзаключенных, и пока что эта тактика работала. Еще в январе 2020 года в Беларуси только трое человек сидели из-за своих взглядов — в отличие от, например, двух сотен в России. Сейчас таких людей уже больше трех десятков, и санкции — их единственная надежда выйти на свободу в более-менее обозримые сроки. Некоторым светит до пятнадцати лет тюрьмы.
Если в том, что сейчас происходит в стране, и есть иностранное вмешательство, то в микродозах: Путин и Си Цзинпинь поздравили Лукашенко с победой, а несколько европейских послов возложили цветы на стихийный мемориал, возникший на месте гибели одного из протестующих. Формально это можно назвать неким внешним влиянием, однако протесты — и это очевидно — полностью внутренние. В историю про «вагнеровцев», которые приехали свергать режим, у нас не верит никто — большинство считает, что это разводка, только непонятно чья.
А вот российское правительство, поздравляя Лукашенко и тем самым легитимизируя его «победу», настраивает белорусов против себя. Разницы между режимами в России и Беларуси на самом деле немного. Разве что Лукашенко подходит к решению сложных политических вопросов гораздо прямолинейнее Путина — и глупее, что ли. Путин, мне кажется, не позволяет себе публично нести чушь так часто, поэтому, может, и народ он раздражает меньше. Но по сути что один, что второй — разницы нет, настоящая «аксиома Эскобара» (термин, восходящий к лидеру украинской рок-группы «Bredor» Эскобару. Используется для описания выбора между двумя одинаково плохими вариантами — прим. HJ).
А у меня какие планы? Знаете, на следующий после выборов день я встретил у дома наблюдателя с моего участка — во время голосования его не пустили в здание, и он снаружи контролировал явку. Когда я наткнулся на него в тот день, он расклеивал по подъездам объявления, в которых просил написать ему, за кого голосовали жители района. Я спросил, кому он передает информацию, и он сказал, что собирает ее для себя, чтобы понять настроения людей и решить, уезжать ему из страны или нет. Мне кажется, теперь, после событий последних дней, настроения народа стали очевидны. Поэтому уезжать из страны у меня нет никакого желания. Даже если режим устоит – у нас останутся гордость за своих соседей, солидарность и надежда на лучшее будущее, которое есть с кем строить.