Звонок в дверь. Жена, к тебе пришли. Выхожу встретить. Молодой франт в красивом светлом костюме. Белая шляпа, белые парусиновые туфли. Очки. Усики, бородка. Ба! Сам Антон Павлович! Заходите, прошу Вас. Какими судьбами, дорогой? В Ваши, наши края? Жена, готовь чай, или кофе будете? Ручного помола? С коньяком и лимоном? С печеньем? Не сладкое. Понравилось. Говорили, о том и о сем.
Зашел посмотреть ваш двор. В детстве тут бывал. В пяти минутах ходьбы от нашего домика, Чеховых, на Полицейской улице. Ныне улица Чехова. Полицейская управа теперь на Александровской, в смысле ранее Свердлова. Кто такой? Яков Михайлович, революционер, соратник Великого Ленина, по слухам, причастный к мнению расстрела вашего ещё Царя Николая II. Интересно, как. А на Чехова остался околоток.
Наша улица при вас называлась Рыбной, теперь при нас Энгельса. Того самого? Да. Вместо Рыбного рынка, с подземными хранилищами теперь стоят корпуса «Г» и «Д» бестолкового Южного федерального университета, а когда-то прославленного Сергеем Павловичем Королевым Таганрогского радиотехнического института. А до этого называлась площадью Маяковского, поэт выступал при огромном стечении народа, покупателей рыбы и торгующих ею. Что за поэт? Тоже великий и пролетарский, из футуристов, вместе с Мейерхольдом приняли социалистическую Октябрьскую революцию. Какие молодцы! Карл увлекался моими пьесками.
Рыбы вот теперь мало, хватает и двух прилавков на новом, центральном рынке. Контрабандная торговля? Давненько не был в этом самом Таганроге.
Какого года постройки ваш дом? 1863-го года. Совпадает. Грязь, на все времена. Стараемся! Поддерживаем город в аутентичном, как говориться состоянии. Смеемся. Мусора, жуть, сколько! Убивают помойки и дикие дороги. Подвода или бричка быстро развалится. А это, разве тротуары? Совсем загадили город! Прилично одеться нельзя, чуть ноги не переломал.
Теперь можно только на хороших авто, внедорожниках. По Яндексу, куда? Туда и обратно. Даже улиц знать не надо. Собаки, на Карла Либкнехта, в прошлом, вашей Митрофановской, знают, что приличные люди пешком не ходят. Покусать и порвать одежду готовы, за не порядок, а Вы пешком и весь в белом. Постой, постой, а этот Карл, как ты сказал? Либкнехт! А он, каким боком? Как Энгельс к Марксу, то ли наоборот. Интернационал!
Спрашивает вдруг, от чего же это я опустил ниже плинтуса местный театр его имени, что на Петровской, до этого Ленинской, в своем рассказике «Театральная жизнь»? А где прочли? «На Дзене», где же еще. А как же понимать тогда, из Ваших опубликованных записочек такое? «Каждый идет в театр, чтобы, глядя на мою пьесу, научиться чему-нибудь тотчас же, почерпнуть какую-нибудь пользу, а я вам скажу: некогда мне возиться с этой сволочью». Он смутился. Это не серьезно. Вырвано из контекста, а может, и не было вставлено, даже туда. Не помню. Там есть и по хлеще. Но, наши же мнения совпадают?
Ставят Ваши пьески и всякое непотребное. Народу нравится, так он сам утверждает. Кто же признается, что муть смотрел, за свои деньги. Ему захочется, чтобы и другие потратились и тоже прокололись. Толпой не так обидно.
Станет потом общим, лживое мнение о драматургах и авторах, режиссерах, художниках, актерах, актуальности, энергетике и сильных впечатлениях. У несведущих и не посвященных могут появиться ощущения неполноценности и даже зависти. Взвинтится ажиотаж, пойдут аншлаги, уже новые «поклонники театрального искусства» не смогут устоять против ощущения полного идиота. Обман и подлость. Попадется случайный человек на таком спектакле и поймет это. Все станет на свои места.
И тут без буфетов не обойтись. Легкая выпивка смягчит суждения и мнения, высказанные вслух. Они будут подобны исповедям. Хорошо бы в присутствии участников спектакля. У кого-то проявится вкус, а пошлости не станет места.
А если после спектакля бегом домой? Даже взяв пальто с собой, в зал, чтобы скорее наесться борща с салом и водкой, да с чесноком и свалиться спать. Поутру получив изжогу, что и как расскажешь о спектакле? В театр надо готовиться заранее, даже принять ванну и идти пешком, красиво одевшись, с друзьями и любимыми, они, по крайней мере, врать не дадут.
Предлагает в паб на Николаевскую, теперь улица Фрунзе. Тоже не слышал и про этого? Революционер, красный командир, соратник Ленина. Конечно, соглашаюсь. Как одеться? До Антона Павловича, как до зеленых веников. Красив и статен. Жена настаивает по приличнее брюки одеть, хотя бы. Мне шляпы идут только соломенные и то, в такую жару, когда даже собаки прячутся.
Антон Павлович, а ведь мне предлагала одна дама. Из отдела культуры при нашей администрации. Управы. Изображать Вас по выходным и праздничным дням. На публике. По 500 рублей за выход. Меня собирались одеть соответствующим образом из театрального реквизита. Но у меня же рост не тот, говорю. А она, подберем туфли на высоких каблуках. Соглашайтесь. Как узнала, что я женат, так жена Ликой Мизиновой, тоже за 500.
Я? Меня? Хоть и в твоем исполнении. Дефиле, даже в Таганроге. По набережной, как в «Даме с собачкой» с Ликой Мизиновой? Какая пошлятина? Какой ужас! И ты согласился? Да Вы что, я дурно воспитан? Напишите про меня. Нет, город Таганрог, должен родить нового «Чехова». Я такое не потяну. Так у нас ходит по улицам Петр Первый! Ты думаешь, что Петр, имел понятия об этике и эстетике? Вот он пусть и ходит, так ему и надо.
Напишу-ка я роман. Нет у меня. Пытался. Хочу, как Толстой, Лев Николаевич. Знаешь, кто станут героями. Нет, не героями они будут. Какие к черту герои? У Антона Павловича загорелись глаза, искорки прямо. Это будут участники событий.
Прошел дождь, густо пахло сиренью. Антон Павлович, так это же моя концепция, прошу найти место для соавтора. Легко, дорогой мой друг. Роман про таких, как Таганрог.
Прошли Рыбинспекцию, повернули на Коммерческий переулок, ныне Украинский. Ходят слухи, от злых завистников, что у бывшего инспектора, где-то есть дворец, чуть ли не 1000 квадратных метров с бассейном, зимним садом и мраморными колонами, а рыбы в Таганрогском заливе почти нет. Но это, не слух.
Антон Павлович вошел в раж и планировал фабулу романа. Любовный, не классический плоский треугольник, а объемный многогранник. «Отдел Культуры» женат на «Администрации». Двое детей. «ЗАГС» и «СОБЕС», плоды пылкой любви, но с годами «Отдел» охладел к ней. «Народ» тайно, но безнадежно, волочится за «Администрацией» и делает всякие подношения. Макияж ее на высоте, выглядит прекрасно и всегда в форме. Хохотушка. «Отдел Культуры» ввязался в грязную историю с известной своими похождениями «Статистикой». Пыталась покончить с собой при помощи штопора. «Администрация» же влюблена в кутилу, игрока и погрязшего в долгах «Водоканал».
Повернули на его улицу, Чехова. Пройдем мимо твоего домика? Месяц здесь не был. А я вообще почти полтораста лет не был, и как то не тянет. Памятник скорее отцу, чем мне. Зря Вы, соседом рядом с домиком, всем известный и классный кровельщик, Витёк. Если что, советую.
Домик. Музей. Как и школа моего имени на Гимназической улице, теперь Октябрьской, революции, в которой никто не учится. Все для чиновников. Читайте мои письма, дорогой друг. Читал, уважаемый Марксист. Ну, ладно, подписывался «Ваш Марксист», когда продался Адольфу Марксу за табун в двадцать пять тысяч лошадей. Лошадь стоила тогда 3 рубля.
Повернули на Тургеневский переулок, бывший Депальдовский. Ты знаешь, о чем я подумал? О чем? О путешествии, для вдохновения, перед таким романом. А какие проблемы, Турция, Эмираты, совсем не дорого. Он посмотрел на меня, будто я с Луны свалился. На Луну! В экспедиции от Илона Маска. Нужно 20 миллионов баксов. Кому бы продаться? Олигарху какому-нибудь. Их деньги грязные, токсичные, пусть сначала отмоют, а там посмотрим. Вы им не верите? Голодная собака верит только в мясо.
Подошли к пабу, Фрунзе, 24, а была Николаевская, 26. Красивый красного кирпича, одноэтажный с глубокими окнами дом. Так это дом Рабиновичей, а теперь тут пивная, как замечательно. Замечательно не это, а то, что вы в качестве своего памятника работы скульптора Руковишникова, что на вашем, Чеховском полукруге старых торговых рядов и Соборного переулка, ныне Красного, сидя на стуле, в свободной позе, много лет, пристально, в пенсне смотрели на магазин-алкомаркет «1000 и одна бутылка». Теперь там магазин «Пятерочка» также с отменным репертуаром спиртосодержащей продукции. А на Петровской улице, недалеко от коммерческого собрания и старого рынка, находилось знаменитое казино с кордебалетом «Чехонте». Было закрыто, как очаг местной преступности, а также по морально-этическим соображениям городской администрации (управы).
Вот на перекрестке Полтавского переулка, теперь Антона Глушко, революционера и первого Председателя городского Совета, и Александровской, вместо кинотеатра советских времен Октябрь, действует «Чехов Сад» ресторан с кафе и соответствующим настроением под брендом GRADUS с символикой бутылок определенного репертуара. Вы, Антон Павлович понимаете меня, что я имею в виду? Ещё как понимаю.
И это ещё не всё по поводу садов. На новой вашей, Чеховской набережной за бухтой старого порта, вы в качестве образчика, в полный рост, сидите нога на ногу, скрестив ладони на колене, в костюме, на скамейке паркового типа из чугунного литья под вывеской «Вишневый сад» работы скульптора Лындина. Перед вами на фоне открывающегося морского пейзажа и пляжа дефилирует загорающая публика. Никаким садом и не пахнет. За вашей спиной виден луг, а за ним гостиница с рестораном «Приазовье» и бассейном. Все это на фоне флагмана бывшей советской индустрии Металлургического завода.
Какой кошмар и какая пошлость. Я в этих местах никогда не был. Но ваше имя, как щупальца спрута охватывает новые территории и сферы влияния.
Вернемся к пабу, рядом дом Дросси, №22, скромнее, но двухэтажный. Я тут часто бывал у своего одноклассника по мужской гимназии Андрея. Был домашний театр, ставились спектакли. А не далеко в №10, при вас №12, родилась и жила Фаина Раневская. Красивый двухэтажный дом с большим балконом и двором. Кто такая? Почему не знаю? Фаня Фельдман, великая актриса, взяла псевдоним по фамилии одной из героинь ваших пьесок, не раз и прекрасно отметилась в кинофильмах по вашим сюжетам. Кроме того, она, героиня одного из моих рассказиков.
У входа несколько человек курили. Не успел я представить этого щеголя, как с ним уже каждый по-приятельски общался, как с нашим Петром Первым. Вошли. Все, как будто ждали, зааплодировали и вскакивали с мест. Антон Павлович, ах, Антон Павлович! Народу много, свободных мест нет, но ему многие, вставая, предлагали расположиться. Меня просто никто не замечал. Он со всеми перекидывался яркими шуточками и милыми приветствиями. Мгновенно вписался в публику.
Его усадили за большой стол в центре зала и сразу налили водки. С лихим изяществом, двумя пальцами, большим и указательным, левой руки и оттопырив безымянный с мизинцем, опрокинул рюмку. Многие уже были на подпитии, как того требует паб культура и местный этикет.
Я стоял, в толпе, не поместившихся. В проеме между залами. А там продолжали наливать и чокаться. Похоже, Антона Павловича понесло. Перекур. Он вышел с папиросой в зубах, пожевывая и гоняя ее из угла в угол рта, наподобие Фаины Раневской, исполнявшей роли его некоторых героинь. В меру взъерошенный и в меру счастливый, обшаривал карманы в поисках спичек. Потрепал меня за щеку и потащил на улицу. Там стоял галдеж, каждый отрекомендовывался и тряс руку Антону Павловичу, а за одно и мне.
Антон Павлович, может, как-нибудь сходим в театр? Он остановился, положил мне руку на плечо. Пожалей, дорогой! Вернулись, и тут он увидел Соню. Лицо, волосы, и особенно глаза, взгляд в манере кисти Эль Греко, хотя мне думается больше Ван Дейка. Да. Его переклинило, ему уже никто не был нужен. Прекрасная пара. Она художник, он писатель. Интересно, многие называли влюбленных в него поклонниц антоновками. Я пошел домой.
Стоп. Почему я не засомневался, что это Чехов? Почему не спросил, когда только увидел? Кто Вы? Все ведут себя, будто он ряженый, как Петр Первый. Розыгрыш? Неужели опять, попал в лохотрон. Как вести себя? Один раз встретил Петра Первого в трамвае, и приветствовал, как Петра Алексеевича. Поболтали о том, о сем. Остальные пассажиры уставились тупо в окна и ни гу-гу. Это, видимо, во мне дело! Кого хочу, и если могу, тем того и делаю.