... И были великие болота на Руси.
Из тех болот вытекали ручьи, сливались они в речки, которые впадали в реки и озёра… Так начались и великая Волга, и святая Шексна, и волшебная Кубена, и чудесная Сухона, и родимая Вологда…
И жили на болотах звери и птицы, и твари болотные – ужи и змеи, лягушки и жабы…
И росла на болотах Божья ягода: брусника, морошка, клюква…
И кормилась ягодой вся Русь…
И одаривали болота Русь не только ягодами, но и страшными легендами, волшебными сказками, дивными стихами…
И писал поэт:
«… И вот среди осеннего безлюдья
Раздался бодрый голос человека:
- Как много нынче клюквы на болоте!
- Как много нынче клюквы на болоте!
Во всех домах тотчас отозвалось…
От всех чудес всемирного потопа
Досталось нам безбрежное болото,
На сотни вёрст усыпанное клюквой,
Овеянное сказками и былью
Прошедших здесь крестьянских поколений…
Зовёшь, зовёшь… Никто не отзовётся…
И вдруг уснёт могучее сознанье,
И вдруг уснут мучительные страсти,
Исчезнет даже память о тебе.
И в этом сне картины нашей жизни,
Одна другой туманнее, толпятся,
Покрытые миражной поволокой
Безбрежной тишины и забытья.
Лишь глухо стонет дерево сухое…
«Как хорошо! - я думал. - Как прекрасно!
И вздрогнул вдруг, как будто пробудился,
Услышав странный посторонний звук.
Змея! Да, да! Болотная гадюка
За мной всё это время наблюдала
И всё ждала, шипя и извиваясь…
Мираж пропал. Я весь похолодел.
И прочь пошёл, дрожа от омерзенья,
Но в этот миг, как туча над болотом
Взлетели с криком яростные птицы,
Они так низко начали кружиться
Над головой моею одинокой,
Что стало мне опять не по себе…
«С чего бы это птицы взбеленились? –
Подумал я, все больше беспокоясь. –
С чего бы змеи начали шипеть?»
И понял я, что это не случайно,
Что весь на свете ужас и отрава
Тебя тот час открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один.
Я понял это как предупрежденье:
Мол, хватит, хватит шляться по болоту!
Да, да, я понял их предупрежденье, -
Один за клюквой больше не пойду…»
...
И было: пошли люди на болото за клюквой, как ходили до них тысячи лет… И… будут ли ходить через годы?
«Я так люблю осенний лес, над ним – сияние небес…» - шептал человек, ступавший литым резиновым сапогом на мягкую лесную тропу, ведущую к заветному клюквенному болоту.
Утро серое, но вот завыглядывало из-за облаков солнышко, обещая погожий день. И всем кто шёл на болото, хотелось, чтобы это обещание сбылось…
Шагалось легко, глаза сами будто ныряли под ёлочки и кустики в поисках грибов…
Лесная тишина, наполненная шорохом ветвей, травы, голосами птиц, подсвеченная прорвавшимися через все этажи леса лучами, благодатная, пахнущая смолой и хвоей накрывала людей…
Вскоре тропа замерла на тихой поляне.
Болото – вот оно, рядом, только шагни за ёлки, берёзы и кустики.
И люди шагнули…
… Мох мягко промялся под ногой человека, пузырьки закипели вокруг чёрного голенища… Он шёл по промятой во мху дорожке к тому месту, где казалось посуше, где торчали, будто придавленные небом корявые полусухие сосенки, да дрожали тонкие, уже растерявшие почти всю листву берёзки…
Кажется, кто-то раскинул над топкой бездной многокилометровое полотнище, насадил сверху бледно-зелёный, до белизны, мох, повтыкал в него коряги да чахлые сосны и берёзы…
… Идёшь, и колеблется под тобой это полотнище. И стоит где-то задержаться, чувствуешь, как всё ниже продавливается мох и холодеет в проступившей воде нога.
Мы далеко и не ходили – метров на пятьдесят-семьдесят от сухого берега, так, что всё время был виден белый платок, навешенный на сук берёзы, обозначавший выход с болота к тропе.
Я сначала не видел клюкву, а она уже была везде, я уже шёл по ней…
Склонился над кочкой, и вся она усыпана твёрдыми, буро-красными бусинами, нанизанными на бесконечные нити.
Мы разбредаемся среди этих кочек. Запостукивали о донца первые пригоршни ягод…
Обобрал одну кочку, повёл глазами – и на соседней красно…
Сперва ещё переговаривались, потом все замолчали. Вроде и заняты только руки, но, как-то не говорится. Наверное, каждый о чём-то своем задумался…
То вытащишь вместе с ягодой прядку мха, то травинка в глаза качнётся. Лягушонок выпрыгнул вдруг из-под самой ладони, скакнул в сторону и ещё, ещё, разжимая лапки-пружинки. Наверное, вечерами, когда прихватывает болото заморозцем, он уже усыпает, как на всю зиму – замирает сердечко, стынут лапки, а на солнышке утром оживает, веря в весну, тянется через боль, выбирается из мха к свету… Долго же ждать ему настоящей зимы. И весны. Но ведь для него нет никого времени, как нет времени для этого болота, для неба…
Я случайно задел какую-то гнилушку, оторвался кусок коры, а под ней муравьиное царство… Жизнь, всюду жизнь, своя, сама в себе ценная жизнь, но и невозможная без этой вот кочки, как кочка невозможна без этого болота, а болото без леса, лес без земли, земля без неба… И вся Вселенная невозможна без этой кочки, без этой травинки, без этого лягушонка, без меня, без любого другого человека… И ничто не исчезает бесследно…
В природе есть всё. Возможность всего. Всё, что изобрело за тысячелетия человечество и что ещё будет изобретено, открыто, измышлено – всё уже есть в природе… Но всё ли нужно брать, во все ли тайники вламываться? Природа сама, только вглядись, раскрывает свои тайны. Щедро делится всеми богатствами…
Вдруг, громко треща, пролетела над болотом сорока. И как будто из-за этого, близкий лес наполнился ветром, загудел… Я поднял глаза к небу – оно, бледно-бледно голубое, мягко сияло… А разогнувшись, почувствовал как устала спина. И в этот же момент разогнулись все и увидели друг друга – мы, все трое, топтались на пятачке метров тридцать в диаметре. И собрались у павшей берёзы для обеда. А перекусив, снова взялись за клюкву.
Теперь думалось только о том, что надо добрать это ведро, добрать через боль в пояснице и ногах…
Всё, у нас полные ведра. Тяжёлый рюкзак плотно лёг на спину. Стали выбираться. Опять зачавкал под ногами мох, качалось, готовое кажется прорваться болотное полотнище…
… Люди вышли на тропу. Болото осталось позади. Всем уже хотелось поскорее вернуться домой, к родным…
Когда вышли из леса к полю, ветерок коснулся их лиц и улетел во Вселенную…
И человек шёл и блаженно шептал свои или чьи-то стихи:
- … Я так люблю осенний лес,
Над ним – сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой осенний свист,
Но, превратившись,
Возродиться
И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать: - Я был в лесу листом!
Сказать: - Я был в лесу дождём!
Поверь же мне:
Я чист душою…
...
И говорил человек:
- Весь лес вокруг верхового болота вырубили. Никакой охранной зоны – вырубили и всё! Не в войну, не сразу после, когда страну из разрухи поднимали – в две тысячи десятом году вырубили. И всё – нет уже болота ягодного, на котором и журавли кормились перед отлётом, на которое вся округа за клюквой ходила – высыхает. Уже и речка, что из него вытекала, гнилой канавой стала… Я не знаю «чёрные» или «белые» лесорубы это сделали… Но леса там больше нет, и болота нет, и ягод нет, и зверя… И люди-то последние из деревень поуезжали. Так и теряем родину без всякой войны…