Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ
Весь день с тревогой, сердечным участием и восхищением следил за белорусскими событиями, а на ночь в один присест перечитал «Долгое прощание» Юрия Трифонова. Какой писатель!
Проходит (а применительно к последним 30 годам уместней глагол «проносится») время, меняются обстоятельства, поколения, выдыхаются и различимы, главным образом, для человека, уже сознательного в 70-е гг, подцензурные «смелость» и «честность», а художество перемогает все!
Сильное искусство, помимо прочего, восстанавливает справедливость, убеждая, что и в подлые, и мелочные времена (дефицит, прописка, доносительство, нравы коммуналки) жизнь современников не была второсортной и достойной лишь снисходительной жалости, потому что, невзирая на обстоятельства, драма в природе всякой жизни. И жар жизненной драмы очень ощутимо припекает сквозь мастерски невозмутимое бытописание Трифонова.
Я не знаю другого автора, который бы так переиграл цензуру, превратив исполнение цензурных требований в художественный прием: виртуозно переданную советскую скороговорку с оглядкой, бормотание на людях или опрометчивую разговорчивость, пресекаемую репликой «не телефонный разговор» и т. п.
Недомолвки Трифонова красноречивы и осмысленны:
«Эта тихая, длинная старуха с несчастной судьбой — все ее близкие, муж и дети, погибли кто где — хотя прописана была постоянно в Александрове, в ста километрах, но подолгу жила в Москве у сестер Жени, Вероники, у брата Коли в Измайлове или, реже всего, здесь, у тещи…»
Берусь за «Предварительные итоги».
