Центр космического материаловедения
Никогда бы не подумал, что судьба меня занесёт в Калугу. Как же я там оказался? Я прожил в новосибирском Академгородке с 1968-го по 1997-й год. В последние годы работа в научных институтах городка даже не замерла, а как бы умерла или впала в летаргический сон. Не было ни международных, ни даже российских конференций. Иностранные журналы перестали поступать в библиотеки, прекратились и институтские семинары. Можно было ходить на работу, а можно и не ходить – этого всё равно никто не заметит. На всех пяти этажах института зараз находилось пять-шесть сотрудников да пара испуганных аспирантов. Зарплату обычно задерживали на три месяца, да и зарплата эта была похожа больше на вдовьи слёзы, ибо ни прожить на неё было невозможно, ни, тем более, семью содержать. Числясь в институте, я ходил на разгрузку вагонов на товарную станцию Новосибирск Южный. Хорошо ещё, что нашёл себе контракт с Сандийской лабораторией, а то бы совсем вымерли.
В это славное время обращается ко мне Петька Вилков с интересным предложением. Вообще-то, его принято было называть Петром Константиновичем, поскольку он доктор физмат наук всё-таки, но за многие годы я уже привых к более простой форме обращения с ним. Работал раньше Петька много лет в Академгородке в Институте теплофизики, и всё это время занимался проблемой всплывания пузырька в жидкости. Несмотря на кажущуюся легкомысленность названия, проблема эта довольно сложная в теоретическом исследовании и имеет массу практических применений.
Тем временем, ситуация в академгородке становилась всё хреновее. Отец и защитник Сибирского отделения академик Коптюг умер от инфаркта в Москве, где он занимался выбиванием денег на сибирскую науку. Вот и Петька, защитив докторскую, укатил в Калугу, в Центр космического материаловедения, где ему были обещаны большие перспективы роста. Получил там трёхкомнатную квартиру, собрал контейнер и отбыл. А перед отъездом пришел ко мне с разговором: «Давай, мол, рванем вместе. Там нужно поднимать новую фундаментальную науку, которая должна объяснить сложные процессы роста кристаллов сверхчистых полупроводников из расплава в условиях невесомости». Я обещал подумать, поскольку из привычного за многие годы академгородка уезжать хотелось только в цивилизованную страну, которая имеет деньги на научные исследования. На обратном пути из Ганновера мы заехали в Калугу в гости к Петьке. Тут он на меня вплотную насел с переездом, и даже показал нам четырёхкомнатную квартиру, которую держали для нас. В общем, он меня дожал. Естественно, я его проинформировал, что уже многие годы занимаюсь проблемой выезда за границу, чтобы не было обиды, если вдруг перееду сюда на работу, а потом неожиданно придется уезжать. Петька, видимо, прикинул, что если человек много лет уезжал и не уехал, то он может ещё долго уезжать, а мы, всё равно, теперь живём одним днём.
Друг мой, Игорь Прокудин, с которым мы когда-то работали в транспортной компании «Шерл» на разгрузке вагонов, присмотрел себе подругу Эвелину. Эва была врачом-кардиологом в кардиологическом центре академика Мешалкина, готовилась к написанию диссертации, но в эти смутные времена решила, что хлопоты того не стоят: все важные события происходят в Москве – вот туда и стоит стремиться, тем более, что у неё там жила сестра Ива, которая, поработав какое-то время в туристическом бизнесе, сумела раскрутить свой бизнес и построить себе трёхкомнатную квартиру с евроремонтом. Сначала Эва поехала с Игорем присмотреться к обстановке. По приезду обратно у обоих были выпученные от восторга глаза. Эвелине сестра обещала пристроить её в московскую аспирантуру, а Игоря обнадёжила должностью менеджера в своей фирме. Когда они уезжали уже насовсем, я предупредил Игоря, что Москва – город жёсткий: скольких удальцов она пережевала и выплюнула, но он был в полной эйфории открывающихся ему невиданных перспектив и слушать меня не стал. На первое время они решили остановиться у сестры Эвы.
Уже через пару месяцев его звонки ко мне стали далеко не радужными, а потом и вовсе грустными. Перспективы роста фирмы Ивы оказались сильно преувеличенными, а работу Игорь смог найти только в московском отделении той же фирмы «Шерл», причём на должности рядового экспедитора. Зарплаты этой явно не хватало, чтобы снимать жильё в Москве. Эвелина с трудом смогла устроиться в онкоцентр, где у неё была сумасшедшая нагрузка с суточными дежурствами. Сестра посчитала Игоря не слишком перспективным и расторопным, поэтому должность менеджера уже не предлагала, а намекнула, что мол загостились, не пора ли найти себе жильё на стороне. Тогда я и предложил Игорю пожить пока у меня, когда я приеду на новое место работы и получу обещанную квартиру.
Река Ока разбивает город на две неравные части. Старый город располагается на правом берегу, а на левобережье построено нечто вроде академгородка. Обе части соединяются мостом, через который на левый берег из старого города ходит Газель единственного маршрута. Именно здесь и располагается Центр космического материаловедения, который является филиалом московского Института кристаллографии АН СССР. Здесь же до перестройки располагалось НПО «Гранит» оборонного и космического профиля, в котором работало около двенадцати тысяч сотрудников. Оно не пережило многочисленных экономических кризисов, и все эти тысячи инженеров и конструкторов высочайшей категории пополнили армию безработных, становясь челночниками, стекольщиками, слесарями и плиточниками.
В общем, я переехал в Калугу, а Игорь переехал ко мне, чтобы помочь сделать ремонт, потом привезти мли вещи и семью. В Новосибирске мы разменяли свою трёхкомнатную на две других. Одну квартиру оставили старшей дочери, другую купили для средней, которая училась в архитектурной академии. У меня после всех этих финансовых операций остались ещё тринадцать тысяч баксов. Квартира в Калуге была в ужасном состоянии. Делать нужно было практически всё заново. До меня там было что-то вроде институтской гостиницы или общежития для командированных сотрудников. У меня был выбор: или сделать косметический ремонт, а денежки припрятать до лучших времен, или пожить, наконец, по-человечески. Петька рисовал огромные перспективы космической тематики. Из Америки от Георгия, готовившего нам документы для переезда туда – ни звука, и я сделал выбор в пользу второго варианта. Ремонт сделал по полной программе: потолки и стены оклеил импортными обоями, сменил все двери на германские, в ванной и туалете положил кафель до самого верха, а на потолок наклеил специальные плитки. На пол положил ковровое покрытие, а в кухне цветной линолеум. Помня о трёх предыдущих ограблениях в Новосибирске, первым делом поставил решетки на окна и балкон, установил металлическую входную дверь, а также сменил все краны, распылитель в ванной и декоративные пластинчатые батареи отопления на чугунные.
Потом настал черёд мебели. Та, что была у меня в Новосибирске, за многие десятилетия превратилась в хлам. Здесь я купил белоснежный польский кухонный гарнитур, французскую мойку, шведскую газовую плиту, сверху навесил вытяжной шкаф. Эту кухонную красоту завершал огромный немецкий холодильник Bosh. В ванной стояла новенькая стиральная машина тоже фирмы Bosh. В Анжелкину комнату поставил диван и детский гарнитур. Самый шикарный диван поставили в нашу спальню. В каждой комнате была подвешена люстра, непохожая на все остальные. В целом купил семь люстр, одна из них была даже с вентилятором, что было весьма необычным для нас. Главным же для меня было то, что впервые в жизни у меня был свой кабинет. Одна из его стен была целиком заставлена книжными стеллажами. Их полки были тут же забиты папками с моими архивами, на каждой из папок скотчем приклеен ярлычок. Сверху стеллажей рядами стояли все пятьсот видеокассет моей коллекции, а собственно книги размещались на многочисленных полках в каждой из остальных комнат. Так что в моем кабинете присутствовали только книги по специальности и издания бардов. Вот теперь можно работать по-человечески.
После трудов на ниве ремонта мы с Игорем отправились погулять и осмотреть окрестности. Прямо за нашим домов в ста метрах высился ржавый остов гигантского сооружения, на котором когда-то тренировали олимпийскую команду для прыжков с трамплина. После того, как сняли пластиковое покрытие, ржавое железо и сгнившие доски являли печальное зрелище скульптуры «Гибель империи».
По другую сторону, справа от дороги тянулись на несколько километров покосившиеся бетонные заборы некогда могучего предприятия «Гранит». Поскольку никаких следов деятельности на этой огромной территории не обнаруживалось, мы вошли через зияющий проём главного входа, металлические двери которого были давно сняты и отвезены на пункт приёма чёрных и цветных металлов. У проходной двери и окна также оказались снятыми. Внутри нашему взору открылось огромное поле, заросшее бурьяном и высокими травами. На расстоянии пятидесяти метров друг от друга высились громады производственных корпусов. У некоторых массивные пятиметровой высоты двери были закрыты, но у большинства остальных они также были сданы на металл, и сквозь эти проёмы было видно, что все металлические станки и изделия давно разграблены. Территория была настолько огромна, что из цеха в цех работники перемещались по кольцевой воздушной дороге, элементы которой ныне едва угадывались. Предприятие некогда имело три отдельных котельных, снабжавших цеха теплом и энергией. Ныне это был мёртвый город, который правильнее назвать Зоной. Здесь вполне могли водиться сталкеры. Мы пожалели, что у нас не было кинокамеры. Могли бы снять неплохой документальный фильм.
Из одной трубы вился дымок, и мы направились туда. В небольшом сарае светились окна, мы постучались и вошли. Два мужика в кожаных фартуках, склонившись над горном, что-то ковали или клепали. Мы поздоровались:
– Простите, что отвлекаем вас. Мы приехали недавно, забрели сюда из любопытства. Интересуемся, что здесь было и что сейчас есть.
Мужики с видимым удовольсткием оторвались от своего занятия. Видно, их тяготила нудная их работа и отсутствие возможности поговорить с людьми, что характерно для работавших годами в многочисленных коллективах.
– Раньше здесь была мировая фирма, делали лучшую электронику Советского Союза, системы наведения межконтинентальных ракет, а ныне – кооператив «Жесть», – ответил чумазый паренёк, назвавшийся Ярославом. – Делаем вытяжные шкафы для кухонь и профили для оцинкованых кровель. Но заказов мало, едва концы с концами сводим. Торчим на этом пепелище только потому, что на аренду помещения в городе нет средств, а здесь никому платить не надо. Хозяина-то нет. Да и привыкли к этому месту. Как-никак, по двадцать пять лет здесь проработали.
– Кем же вы раньше работали?
– У меня первый разряд токаря-универсала и фрезеровщика, – отозвался Ярослав, а Николай старшим инженером-конструктором был. Нам ещё повезло, здесь мы хоть каким-то боком имеем отношение к накопленным десятилетиями знаниям и навыкам. Другие ушли, кто в строители, кто в пчеловоды. Одни спились, другие уехали.
Когда приехала семья, жена спросила, сколько у меня осталось денег. Я только развел руками:
– Да мелочь какая-то. Ты же видишь, какую красоту я для тебя тут создал. В общем, отпраздновали новоселье, и я втянулся в работу. Летом как-то постепенно начали нарастать финансовые трудности, задержки зарплаты. Большая часть сотрудников жила огородами и дачами, как и всё население средней полосы России. Петька питался одними грибами и овощами. Когда поехал в отпуск, занял у меня полторы тысячи баксов, поскольку отпускные обещали дать только осенью. Половину обещал отдать по приезду, а остальное из средств гранта до конца года.
И тут грянул «чёрный август». Курс доллара скакнул сначала в шесть раз, потом слегка снизился, но все равно оставался в четыре раза выше, чем до этого облома. Из магазинов исчезли основные дешёвые продукты, очень много фирм, торгующих импортными товарами, разорились и закрылись. Ясно было, что отдавать долг Петьке нечем. За границей вовсю смаковали «Моникагейт», но наших людей это интересовало мало, они были озабочены элементарными проблемами выживания, уже в который раз. Тут мне один друг с Аляски присылает по электронной почте какую-то смачную картинку с другом Биллом килобайт на шестьсот. Интернет был медленный и картинка качалась часами. У меня в институте тут же вычли ползарплаты за пересылку этой картинки по интернету. Оказывается, у нас за почту платит не только отправитель, но и получатель. Такие вот дела. Все ходят мрачные, грустные и пьют больше водки, чем обычно. Благо, с водкой теперь проблем никаких нет, надо только не ошибиться с заводом, а то можно и жизни лишиться, если потеряешь бдительность. Самые дешёвые сорта чаще всего и оказываются поддельными, поскольку фальшивую водку надо сбывать быстрее.
И вот в такую хмурую минуту приходит нам извещение из Москвы о том, что наши иммиграционные бумаги в полном порядке, мы можем покупать билеты и выезжать в Америку на постоянное жительство. Что мы почувствовали в эту минуту? Апофеоз, взрыв радости, экстаз? Нет. Всего лишь удовлетворение: «Ну и слава Богу!». Мы уже устали от этой затянувшейся эпопеи, в которой было столько обмана, бессмысленных затрат и разочарований. Для меня лично это породило новые заботы. Только расслабился, погрузился в новую интересную работу, отделал квартиру, вложив в неё всю душу, чтобы, наконец, пожить по-человечески. Все это нужно бросить, раздать детям, потому что квартиру быстро не продашь из-за чудовищного кризиса, который так же подгадал «вовремя». С другой стороны, что сказать теперь Петьке, коллегам? Да, дела...
Разговор с Петькой получился таким:
– Я тебя предупреждал, что оформляю документы на выезд в Америку? Так вот, эти документы, наконец, готовы, и мне нужно вскоре уезжать. Сделаем так. Поскольку обещанную работу по созданию алгоритма решения задачи и программы я сделал и даже написал подробный отчёт, мы идём к директору и говорим, что я получил из Америки временный контракт на работу и обещаю, что оттуда по интернету буду руководить отладкой программы и обучением сотрудника, которого должны выделить для данной работы. Что касается денежного долга, я понимаю всю гнусность сложившейся ситуации с дефолтом и не требую возвращения долга немедленно. Здесь будет проживать моя тёща, и ты будешь позвращать ей понемногу. Сколько сможешь, чтобы она только не голодала, поскольку пенсии тоже задерживают.
Петька кивнул головой, и мы изложили ситуацию директору, как договорились. Директор возражать не стал.
Едем, в общем-то в неизвестность. Кто знает, что там нас ждет? Может, и возвращаться придётся, поэтому директору сказал, что мне предложили поработать год по контракту в университете Сан Франциско. Сложность была в том, что мы должны были сдать российские паспорта, получить заграничные с отметкой «для постоянного жительства», сняться с воинского учета, указав ту же самую причину, а перед этим выписаться из квартиры, предварительно прописав в неё, например, тёщу. На всё это у нас ушел месяц с хвостиком. Но вот, куплены билеты, ранним утром поездка в Шереметьево-2, прощальные слезы и поцелуи.
Пока заполняли таможенные декларации, тут же у стойки были написаны прощальные строки:
- Подводя черту конечную,
Что б ты взял, мой друг, с собой?
Что могло служить бы вечною
Путеводною звездой?
- Я из века идиотского
В путь бы взял не для забавы
Беспощадный стих Высоцкого,
Мудрость песен Окуджавы.
Коль таможне не покажется
Лишним весом груз немалый,
Я бы взял с собою Галича,
Чтобы совесть не дремала.
И, себя не муча выбором,
Не жалея ни о ком,
Прихватил бы песни Визбора,
Где про чайник со свистком.
Потом десять часов перелёта, и мы в Нью-Йорке. Наши первые впечатление об Америке, первые неуклюжие шаги – предмет отдельного повествования.