Картинки с выставки
Не знаю, по какой причине, но Германию я не любил и попасть туда не стремился. Наверное, это родовая память, последствия Второй мировой войны. Но побывать пришлось. Позвонил заказчик из Москвы, Юрий Викторович, с которым мы работали много лет:
– Валя, наше министерство формирует делегацию для участия в международной выставке по информационным технологиям CeBit-93 в Ганновере. Мы попали в этот пул. У нас есть два месяца, чтобы подготовить рекламные материалы и презентации, которые будем представлять на выставке. Эти материалы за тобой.
Выставка оказалась очень кстати. Именно там можно себя показать и завязать нужные контакты.когда связался с рекламным отделом Министерства науки, мне сообщили, что рекламные листки будут делать профессионалы, а от меня требуется сжатый и хорошо организованный текст объёмом в одну страницу и графические иллюстрации. Я выбрал для демонстрации два пакета программ по электронной оптике, быстренько набросал текст, выслал в Москву и через месяц получил по пятьсот экземпляров отпечатанной рекламы на каждый пакет. Это было сделано, действительно, на профессиональном международном уровне. С одной стороны листа текст был на английском, с другой – на немецком языках. Министерство оплачивало нам поездку, и я решил взять с собой жену. В Москве мы купили приличные костюмы, чтобы не ударить в грязь лицом перед Западом.
Одна из важных проблем, которую решает каждый советский путешественник – что взять с собой, поскольку наличных денег у него в кармане всегда в обрез, и покупать продукты в магазинах слишком накладно. С Юрием Викторовичем мы разделили обязанности таким образом: я отвечаю за напитки, он – за закуски. Москвичу намного легче достать копчёную колбасу, чем провинциалу, а водка – она есть везде. В итоге, в поезд Москва Ганновер я взял восемь бутылок водки доступных сортов, а он вёз две палки салями и что-то из консервов.
В Бресте наши пограничники забрали паспорта для проверки, выгоны переставили на европейские колёсные пары, затем мы получили свои паспорта обратно и поезд перегнали на варшавскую сторону. Перед этим по вагонам прошли проводники с увещеваниями:
– Граждане пассажиры, знаете ли вы, что беспошлинно можно провозить только литру алкоголя на человека. Лишний алкоголь лучше сдать нам. При обнаружении излишков таможней вам придётся заплатить штраф.
Я слегка сдрейфил по поводу излишков, но трезвый разум мне подсказал, что это может быть наколкой проводников, и, благоразумно запрятав бутылки под матрац, притворился спящим. Жена подала наши паспорта, пограничники посветили фонариками, козырнули и прошли дальше по коридору. В Ганновере мы взяли такси и подъехали к забронированному для нас отелю, представлявшему собой маленькое двухэтажное здание, на первом этаже которого был бар, кухня и ресторан, а на втором восемь номеров для постояльцев.
Когда мы говорим, что номер мал, обычно имеется ввиду малая площадь, теснота. Здесь было и это. Новым для нас было то, что нет привычного плоского потолка, он повторяет треугольный профиль крыши. В изголовье кровати высота потолка составляла около полуметра, и мы, вставая утром, непременно стукались о него головой. Это бодрило спросонок и увеличивало циркуляцмю крови, а вместе с ней и мыслей, что способствовало ускоренному пробуждению.
Устроившись с жильём, мы с женой и Юрием Викторовичем отправились обозревать окрестности славного города. К этому времени мы уже знали, что выставочная часть города даёт ему основной доход, поэтому различного рода выставки сменяют друг друга непрерывно, круглый год. Выставочные павильоны представляют собой огромные здания из стекла и бетона. Каждое из них непохоже на другое, чтобы приезжим было легче находить нужный павильон по внешнему виду. Туда мы и направились, чтобы ознакомиться с маршрутом и назавтра утром не плутать.
Когда мы спросили местных, как пройти к выставке, они лишь махнули рукой, обозначая направление. Из рекламного буклета мы знали, что наш семнадцатый павильон располагается на правом краю выставочного комплекса, поэтому сразу взяли правее. Через некоторое время вышли на какой-то мост. На въезде у арки была прикреплена табличка с надписью и изображением силуэта танка. По-немецки читала только жена, она объяснила, что по этому мосту могут проходить танки весом не более тринадцати тонн. Мы поняли, что город к войне с Россией всегда готов, потому что другим странам нападать на него не придёт в голову. На деле оказалось, что пройти на выставку можно только с центрального входа. В одиннадцать часов было уже довольно темно, улочки города на удивление были совершенно пустынными. Ещё более удивительным было то, что они не освещались. Впрочем, подумав, мы решили, это как раз понятно: раз нет людей, зачем же практичным немцам освещать улицы. Проходя мимо очередного дома, мы вздрогнули. Из тёмного окна, поблёскивая стёклами очков, на нас глядели неподвижные глаза старухи. Хищный профиль носа и эти глаза напомнили нам: именно так должны выглядеть ведьмы в средневековых сказках братьев Гримм. Долго гадали, что могла делать старуха, часами разглядывающая тёмную и пустынную улицу. Потом решили, что она дежурит, наблюдая, не писает ли ночной прохожий на тротуар. В случае нарушения порядка немедленно вызывает полицию.
Мы вернулись в отель и решили заказать в баре по кружке пива. Спросили, какие сорта они нам могут предложить, и встретили непонимающие взгляды. Переговоры вела жена, единственная из нас сносно владеющая немецким, который изучала в школе и в университете. Лишь через пять минут оживлённого русско-немецкого диалога мы выяснили, что разные сорта пива есть лишь в магазинах и ресторанах, а каждый отель варит своё фирменное пиво, которой называется по имени отеля. Нам подали по высокому бокалу пива с пенной шапкой. Сам бокал был не стеклянной ёмкостью для жидкости, а настоящим произведением искусства. На его боку красовался пышный разноцветный старинный герб, как бы намекающий, что хозяин заведения не простой бюргер, а из рода пивоваров, корни которого теряются в складках веков. С бокалами мы поднялись к себе наверх по крутой лестничке, ширина ступенек которой в точности равнялась ширине ступни, поэтому подниматься можно было только бочком. Все эти детали – крыша, ступеньки и многое другое – наводили на мысли о том, что Германия после Второй мировой войны – страна маленькая, и пространство в ней нужно экономить, а лучше всех экономить могут именно немцы.
Собственно, бокалы да и пиво нам были не нужны, нас устроили бы и стаканы, но в номерах не было даже намёка на стаканы или графины. Это оттого, решили мы, что в немецких правилах – не загромождать номера лишней посудой, которую можно на время взять внизу, в баре. Потом мы поняли, как глубоко заблуждались. В немецких традициях было не пить и есть в номерах, ибо для этого существуют бары и рестораны, которых уйма на каждом углу. Западный сервис – то, чего так не хватало в Советском Союзе все годы его существования.
У нас же всё было с собой. Опростав бокалы с горьким немецким пивом мы наполнили их наполовину сладкой русской водочкой, складным ножом на обёрточной бумаге нарезали хлеб, колбасу и огурцы. Крякнув, выпили за приезд на чуждый нам Запад, – чтоб им было пусто, – смачно хрустнули огурцами. Второй тост не замедлил появиться за первым, но после третьего скудность нашей закуски показалась нам излишней, и мы отправили жену в бар принести чего-нибудь для разнообразия, поскольку она единственная была способна произнести названия блюд по-немецки.
Вернулась она нескоро с двумя огромными тарелками в руках. На тарелках горой громоздились подрумяненные хрустящие ломтики картофеля, кусочки аппетитной свинины, приправленные овощами и каким-то соусом.
– Да-а-с-с, – дружно загудели мы с Юрием, – это вам не плавленый сырок «Дружба». Это Запад, детка!
Жена с почти немецким презрением глядела на раскрасневшиеся рожи грубых русских мужиков. Нам это понятно, у неё мать – немка Поволжья, и, оказавшись впервые, не просто за границей, а в самой Германии, она уже почуствовала своё сродство с этим далёким от нас миром подлиной цивилизации и настоящего немецкого порядка. Следом она рассказала, как беседовала с поваром, объясняя, что именно ей надо, поскольку названия блюд, да и некоторых продуктов они в университете не проходили. Она сказала, что её мужчинам нужно вкусно поесть. За этим разговором с интересом наблюдали завсегдатаи бара, сплошь одни мужчины, серьёзные, толстые, с пивными животами. Повар не выразил ни малейшего удивления, что у фрау более одного мужчины, лишь спросил, почему бы этим мужчинам не спуститься вниз и не присоединиться к другим, сидящим в баре.
– Русские мужчины ещё не готовы, – ответила она, – и это вызвало здоровый хохот сидящих вокруг завсегдатаев. Они поняли, что у фрау серьёзные, знающие себе цену мужчины, а не кабацкая шелупонь.
– Но самое ужасное, – пожаловалась она, – что мне на каблуках и без тарелок трудно подниматься по этой лилипутской лесенке, а с двумя тарелками в руках показалось просто невозможным. Сначала я хотела одну тарелку пристроить на маленькой полочке под телефоном, но подумала, пока я первую буду заносить в номер, вторую упрут, и, проявляя чудеса эквилибристики, взобралась наверх с обеими тарелками.
Мы похвалили нашу кормилицу и продолжили застолье уже с большим энтузиазмом. Обе тарелки мы опустошили почти мгновенно, и через полчаса решили, что поход в бар надо бы повторить, но перед этим я решил сходить в туалет. На пороге туалета я поскользнулся на натёртом до глянца немецком полу и понял, что спуститься я ещё как-то смогу, но подняться обратно по этой грёбаной лесенке, да ещё с тарелками в руках, совершенно точно не смогу. Юрий Викторович был в той же кондиции, поскольку пили мы наравне, а возрастом он был на семь лет старше, поэтому выбора у нас не было, и ругающаяся жена покорно пошла в бар.
Когда она вернулась с очередными тарелками, с трудом сдерживала смех:
– Моё появление в баре на этот раз вызвало дружный хохот завсегдатаев ещё до того, как я произнесла первое слово. Все приветливо махали мне руками, приглашая русских спуститься из номера и присоединиться к ним.
– Русские мужчины уже не смогут, – ответила я.
Это вызвало такой шквал неудержимого хохота, что повар немедленно протянул мне тарелки с едой, согнулся от смеха и только махал рукой, мол, платы не надо, это подарок русским от заведения.
Работа выставки начиналась ровно в девять. Внутри каждого павильона было около сорока площадок или стендов, представляющих отдельные фирмы или организации. На нашем стенде работали мы с Юрием Викторовичем и две переводчицы для общения с немцами. На английском мы общались самостоятельно. За площадкой отгорожена комнатка для отдыха, в которой несколько кресел и столик с чипсами и прохладительными напитками. Работа несложная, поскольку на экранах двух компьютеров постоянно вертятся презентации нашей научной продукции, на столиках разложены пачки с рекламными листками, остальная реклама расклеена на стендах, но нужно часами стоять и вежливо улыбаться посетителям. Это довольно утомительно, мы сменяем друг друга каждые полчаса, а освободившийся имеет возможность заглянуть поглазеть на другие площадки и павильоны.
Для посетителей стоимость билета на выставку составляет триста марок для взрослых и сто пятьдесят для детей и пенсионеров. Это были немалые деньги, и экономные немцы, проходя мимо стендов брали всё подряд, что выставлялось в качестве подарков, чтобы отбить затраченные деньги. На одной руке у каждого висели десятки пластиковых и холщовых сумок, в сумку на другой складывалось всё остальное – леденцы, шариковые ручки, пластиковые статуэтки и другие сувениры. Поговаривали, что это, скорее всего, специально приехали восточные немцы, но нам в этих тонкостях было не разобраться.
Соседнюю с нами площадку занимали украинцы. Они лишь недавно образовали самостоятельное государство, всячески выпячивали признаки независимости от России, кичились древностью происхождения и были столь недружелюбны к нам, что называть их иначе как хохлами мы уже не могли. Я хорошо помнил, что ещё во времена Советского Союза на конференциях они всячески подчёркивали: «украинская наука», «украинские технологии», что мы им же рассказывали анекдоты, в которых дважды два в украинской математике – гораздо больше, чем четыре, а самой древней книгой является «евангелие от Грицька».
В шесть часов выставка заканчивала работу для посетителей, и для участников поочерёдно в разных павильонах устраивался банкет. Запомнился первый день, когда банкет устраивал немецкий павильон. Пиво лилось рекой: тёмное и светлое, из бочек, в бутылках и в банках. Из-за огромного числа участников, конечно, очереди. Отдельный стол заставлен бутылками с шампанским. Пока мои соотечественники стояли в очереди за пивом и сосисками, я взял в каждую руку за горлышки по две бутылки с шампанским и занял отдельный столик. Домой мы вернулись, когда мирный Ганновер уже спал.
За день до окончания выставки принимающая сторона раздала участникам выставки приглашения на банкет, в которых подчёркивалось, что банкет состоится в старейшей пивной Ганновера и одной из старейших в Германии. Пивная эта размещалась в огромном двухэтажном здании. Первый этаж этого здания походил на крупный ресторан, в зале которого размещались около пятидесяти столиков, на четыре персоны каждый. Зато второй этаж представлял собой круговую галерею, с которой хорошо просматривался первый этаж. Стены галереи увешаны деревянными прямоугольниками, на которых в примитивной манере намалёваны масляными красками сцены застолья в примитивистской манере. Вдоль галереи располагаются массивные дубовые столы и деревянные же лавки. На двух диаметрально расположенных площадках галереи размещаются два оркестра, играющих поочерёдно. Меню содержит традиционные немецкие блюда: сосиски, свиные рёбра с капустным гарниром и, конечно, разнообразные сорта пива. Пиво приносят в стеклянных литровых кружках, каждая из которых весом в один килограмм. Приносят крепкие девушки, которых по-русски правильнее называть тётками, поскольку каждая за сто килограммов весом. Другие на такой работе и не выдержат. В каждую руку такая тётка берёт по четыре кружки с пивом, крепко прижимает их к боками и передвигается бегом, потому что нести груз в пуд весом на расставленных руках было бы и им не под силу. Так они бегают всю смену.
Мы взяли рёбрышки и тёмное пиво. Пиво оказалось довольно забористым. Пока мы пили и ели, оркестр играл вальсы Штрауса, а разговоры становились всё свободнее и громче. Потом захотелось повторить, но вторую порцию уже ели и пили неторопливо. После небольшого перерыва оркестры заиграли только марши. О, Боже! Это был «Хорст Вессель», «Дойчланд юбер аллес» и другие марши явно фашистского толка. Посетители начали подпевать во всю глотку. Они держали кружки в правой руке и, прижавшись плечом друг к другу, начали раскачиваться волной по кругу. Мне стало казаться, что сплочение немцев в единую нацию во времена пивных путчей в Баварии происходило именно таким образом.
Затем началось невообразимое. Кто-то из посетителей на первом этаже смахнул рукой всё со стола. Зазвенело разбиваемое о каменный пол стекло, загремели тарелки, ложки, ножи и вилки. На освободившуюся крышку стола вскочила женщина в короткой юбчонке и забилась в пляске. Окружающие злопали ей в ладоши и что-то орали. Посетители верхнего этажа начали бросать в нижних свиными рёбрами, стараясь попасть им в лысины. Всем было весело, все хохотали.