В последнее время наблюдается явное изменение в трактовке образа вампира. Он стал более сложен, психологичен, часто даже лиричен. И, в конечном счете, более человечен.
И часто это часто вызывает негативные отзывы: мол в современном обществе идет размывание границы добра и зла, нежить перестает вызывать страх, интегрируется в современное общество (пусть и виртуально), мораль падает. Ну, короче, все плохо.
Кстати, подобную реакцию часто вызывает любая попытка деконструкции классических сюжетов, где канонические мерзавцы оказываются не такими уж мерзавцами. Ну а герои, соответственно, не такими уж героями.
Но так ли это плохо?
Считается, что страх перед вампирами отражал страх людей перед теми, кто не похож на них. Ведь вампира — внешне вроде человек, а по сути совсем другое существо. Чем более архаично сознание человека, тем настороженнее и агрессивнее относится он ко всему, что не укладывается в привычную для него культуру. И чужаки приобретали в фольклоре демонические черты.
Изменение образа вампира связано с готической литературой, и первый опыт в этом направлении предпринял доктор Полидори, личный врач Байрона. Именно он создал бледного притягательного аристократа с горящим взглядом, списанного с самого эксцентричного поэта. Есть версия, что Полидори иносказательно описал под видом вампира человека нетрадиционной сексуальной ориентации.
С этого времени малоприятный мертвяк становится жутко загадочен и притягателен. Классические фольклорные упыри никогда так изящно не кусали своих жертв в сонную артерию. Потом было создание Брэмом Стокером самого известного вампира всех времен графа Дракулы. Таким вампир и оставался долгие годы — аристократичным притягательным красавцем и холодным злодеем. Новые черты появляются у него только в конце двадцатого века. Это нашло выражение и в романах Энн Райс, где классический готический сюжет вернулся на новом уровне, и в романтической экранизация романа Брема Стокера, и в саге «Сумерки».
Теперь вампир уже не запредельное зло. Его поступки понятны, ему доступны человеческие чувства, он любит и страдает. Вампиры, остались личностями все же неоднозначными, но теперь они получили наше сочувствие. Мы сопереживаем вампирам, они нам интересны, они становятся даже образцами для подражания. Вероятно в этом сыграл свою роль ускорение смены поколений, когда дети перестали принимать ценности родителей. В такой ситуации «иные» перестали вызывать страх, а стали атрибутами бунта.
Естественно, что борьба с ними стала уже не актуальна.
Кстати, подобное происходит далеко не только с вампирами. Их я привожу, скорее, как наиболее популярных персонажей литературы ужасов. Смягчились злокозненные черты и других злодейских архетипов. Появились попытки сделать романтическим героем даже зомби.
И это, как мне кажется, вовсе не компромисс со злом. Это только следствие усиления в современном обществе тенденций толерантности, терпимости к «другим», не похожим на нас, воплощением которых и стали литературные вампиры и оборотни. А значит явление «очеловечивания» вампиров полностью позитивно и говорит лишь о расширении культурных горизонтов современного человека.
И под конец я скажу про Ван Хельсинга. Прототипом этого героя была реальная историческая личность — лейб медик Австрийской императрицы Марии-Терезии Герард ван Свитен. В 18 веке в Трансильвании вспыхнула эпидемия борьбы с вампирами. Массовая истерия достигла небывалого размаха. Вскрывались могилы, целые деревни снимались с места, часты были расправы над заподозренными в вампиризме. Ван Свитен был отправлен в Румынию, чтобы разобраться в ситуации на месте. Врач изучил проблему и заключил, что все это просто фейк. Императрицу это обстоятельство расстроило и она назначила наказание за раскапывание могил и осквернение трупов. На том вампиры как-то вдруг исчезли.
Не знаю, как вам, а мне этот герой симпатичен именно в таком виде. На фоне рассказов про жидкие чипы из вакцины против коронавируса и поджогов 5G – вышек особенно. И если что-то и заслуживает ярлык абсолютного зла, так это дремучее невежество и узколобая нетерпимость, которые частенько прячутся под тем самым знаменем твердокаменной классической морали.