«Так вот, — начал визирь, — в стародавние времена, когда праотец Ибрагим изгнал в пустыню свою служанку Агарь с прижитым с нею сыном Измаилом, явился им, уже погибающим от горя и бедствий, светоносный ангел и вывел их в Египет, где потомство Измаила расширилось, процвело, обросло городами и селениями, и стали они жить пышно, богато и счастливо. Однако не знали они истинной веры, а, стало быть, не были людьми Книги и Закона и потому не ведали, что такое грех и нарушение священных заповедей, да помилует нас Аллах всемогущий от этого несчастья. А потом случилось так, что от дальнего потомства Ибрагима, в доме праотца Якуба родился мальчик, настолько красивый, что, как повествует предание, Аллах собрал воедино всю красоту земную и разделил ее пополам, отдав первую часть всецело Юсуфу (ибо так назвали мальчика), а вторую — разделил между бедными детьми человеческими. И рос мальчик в пустыне, потому что кочевал дом Якуба от селения к селению по лицу земли, и становился он всё прекраснее и разумнее, ибо помимо красоты Аллах наделил его умом гибким и проворным, а также умением видеть вещие сны и, таким образом, провидеть сокровенное и закрытое от суетного глаза человеческого.
И любил его Якуб любовью великой и беспримерной, так что ни минуты не мог прожить без него, а так как ко дням своего юношества Юсуф был уже сведущ в Законе Бога и понимал, что Ему угодно, а что противно, то был он Якубу лучшим советником, помощником в делах и поистине правой рукою во всех начинаниях. Но за все эти великие дары: красоту, ум, знания и прорицания, а также за особую его чистоту, ибо он берегся греха и избегал запретного, возненавидели его единокровные братья (а было у Якуба, помимо Юсуфа, еще 11 сыновей) и схватили его, избили великим боем, а затем, утолив свои злобные сердца, продали его в Египет простым рабом, а деньги, полученные таким святотатственным образом, поделили между собой.
И всё же, по великой милости Аллаха не погиб Юсуф Прекрасный в Египте, а попал в дом к знатному царедворцу, который, как когда-то отец его Якуб, всё управление делами передал в его руки, ибо Юсуфу во всем сопутствовала удача, и дом стал процветать под его началом.
Однако не дремлет лукавый шайтан и время от времени предуготовляет для людей свои козни. И случилось так, что узрела Юсуфа жена царедворца Зулейха и полюбила его без всякой меры, так что, в конце концов, обезумела от этой любви. Три года любила она Юсуфа: первый год она томилась и лишь желала его постоянно видеть рядом с собой; второй — дала ему понять, что любит его и начала неустанно требовать, чтобы он утолил её страсть; а на третий год (ибо Юсуф Прекрасный уклонялся от всего греховного и связь с госпожой дома представлялась ему как измена господину, так и предательство переселившего его в Египет Бога) решилась рассказать о своей любви всему миру, ибо у неё не было больше сил скрывать её.
«Ах, какой стыд! — воскликнула Марьям. — Да неужто женщина может так забыться, чтобы воистину снять одежды с души своей перед всем миром? Какое ужасное поведение, и поистине оно порочит весь женский род».
«Не суесловь напрасно, великая госпожа моя, — отвечал ей мудрый визирь. — Знай лишь, что, кто одержим любовью сверх всякой меры, не знает и не понимает обычных человеческих чувств: ни стыда, ни приличия, ни, быть может, даже обычного смущения, ибо им владеет уже священное безумие, дар великий и редкостный, и, покоряясь ему, он живет и поступает уже согласно этому священному наитию. Слушай же дальше и не перебивай меня, потому что история должна идти своим чередом и только тогда мы извлечем из нее надлежащие уроки».
«Слушаю и повинуюсь», — отвечала Марьям, — и что же было дальше?»
«Так вот, — продолжал визирь, в один прекрасный, но и несчастный день она решилась открыть свою неутоленную любовь миру, то есть своим подругам, знатным женщинам Египта, собрав их у себя для богатого пира и беседы. И тут она придумала такую великую хитрость: велела подать к столу золотые яблоки — апельсины, а к ним остро отточенные ножички, а затем дорогие кубки с вином. И когда все её подруги взяли в руки яблоки и начали их очищать остро отточенными ножами, беззаботно болтая друг с другом и смеясь при этом, как это обычно происходит с богатыми и беспечными женщинами в минуты досуга, в залу вошел Юсуф Прекрасный в белом одеянии кравчего, наклонился над каждой подругой Зулейхи, налил ей вина, а затем, поклонившись, ушел по своим делам.
И тут мстительная и кипящая любовью Зулейха крикнула на всю залу: «Что вы сделали с собой, дорогие мои? Вы ведь обрезали себе пальцы до самой кости и нет ни одной среди вас, которая бы не пострадала!»
Почти все приглашенные закричали наперебой: «Да как же нам было не нанести себе такой урон, ибо мы забыли обо всем и видели только небесную красоту твоего кравчего!»
И возопила тут Зулейха великим криком, идущим из самой глубины её растерзанного сердца: «О трижды глупые гусыни, не умеющие отличить черное от белого! Вы видели его только один раз и вот все вы красны от крови, обливающей ваши наряды. А что же происходит с моим бедным сердцем, когда я вижу его ежедневно и ежечасно и разрываюсь от любовной муки, от которой нет исцеления!»
«Какая красивая история! — воскликнула Марьям. — Но все же я никак не могу взять в толк, какое отношение она имеет к любовным делам моего сына?!»
«Подожди, моя госпожа, — ответствовал визирь. — Мы ведь с тобой хотим, чтобы его любовь проявила себя, равно как и хотим узнать имя той, кто вверг его в любовное исступление. Давай поступим так, как Зулейха, но немного по-другому. Распорядись с вечера, чтобы у ложа Мухтара был с одной стороны натянут прочный и тонкий полог, но с одним секретом: лежащий будет видеть просто ткань, отгораживающую его от докучных глаз, а сидящие за пологом будут видеть всё, происходящее в его опочивальне, как через прозрачное стекло, и ничто не укроется от их внимания. Такие ткани есть в хранилищах Падишаха, и часто они были нужны для особых, секретных дел, а потому по моему приказу такой полог будет изготовлен в кратчайшее время. Затем распорядись, чтобы к ложу Мухтара поочередно явились все красавицы двора, как замужние женщины, так и девицы, и чтобы каждая из них украсила себя сверх всякой меры. И пусть они идут поочередно, блистая насурмленными очами и бровями, скромно прикрываясь чадрами и покрывалами, под звон ожерелий запястий, браслетов на ногах и руках, с колыханием драгоценных серег и запахом волнующих ароматов. И все эти женские ухищрения и прелести, порой нестерпимые для податливого сердца мужчины, рано или поздно сделают свое дело».
«А что же должно случиться?» — спросила Марьям.
«А вот, — продолжал визирь, — мы с тобой, сокровище этого дома, сядем за занавесью, и нам воочию будет видно всё происходящее. И когда они пойдут перед ним, осыпая его дарами, кто — цветами, кто — кушаньями, кто- божественным вином, кто — засахаренными фруктами, не может того быть, чтобы хоть на одну из них он не поднял бы глаза свои, не встрепенулся, не покраснел, не покрылся каплями пота и, наконец, не сделал бы что-то особенное, исключительное, благодаря чему мы с тобой совершенно точно узнаем предмет его любви и изыщем ей исцеление!»
«Ах, как ты чудно придумал, мудрейший из мудрейших, — вскричала Марьям в крайнем нетерпении. — Право же я хочу устроить все это сейчас, без всякого промедления, ибо боюсь, что не перенесу этой ночи от волнения, а Мухтар погибнет от взятого им на себя таинственного зарока!»
«Не спеши, о драгоценнейшая госпожа моя, — возразил визирь. — Всякое большое дело не терпит суеты и делается с рассуждением, а сын твой молод и крепок, и испытания такого рода лишь закаляют юность и делают её ещё краше. Отдай сейчас все распоряжения слугам, а завтра пробудись на рассвете, ибо нам с тобой предстоит воистину великий день!»
Так и поступили.
(Продолжение следует)
