МАРКЕТИНГ ПО-ДЕРЕВЕНСКИ.
Глава 1
Ровно в девять ноль ноль на крыльцо модного офисного здания выходила Царица Тамара. И, окинув взглядом окрестности, устанавливала на пьедестал ярко разрисованную тележку, больше похожую на трибуну, на которой трафаретом было написано: горячие, мол, пирожки. Первым «приложиться к ручке» Тамары ФеОдоровны подбегал Иван Иваныч. Личность, у которой и личности уже не осталось, а один сплошной синдром похмелья. Но, с его легкой руки, а вернее, с его пьяного языка приклеились к ней прозвища Царица Тамара или Тамара Феодоровна. Иван Иванович, историк по профессии, застрял где-то между шестнадцатым тире восемнадцатым веком и поэтому на полном серьезе каждое утро лез «поцеловать ручку-с». За что в благодарность получал два пирожка бесплатно. Так сказать, «за верную службу». Свидетелей тому было много, так как желающих купить утренний горячий пирожок хватало в избытке. Очередь состояла сплошь из лиц мужеска пола, которым дома подавали на завтрак полезную пищу офисные жены, целеустремленно, никогда не оглядываясь, проносившиеся мимо на свои рабочие места. Эти разновозрастные «девушки» были все стандартно ухожены, тощи до прозрачности. У всех как на подбор были африканские толстые губы и похожие на арбузы груди. Груди тянули к земле их детские тельца и, когда они пробегали на своих высоких каблуках, согнувшись от тяжести вымени, создавалось впечатление, что на работу торопятся кузнечики. Охотники до пирожков, желая быть не узнанными этими «кузнечиками», отворачивали лица и начинали роптать, если Иван Иванович слишком долго «лобызал» ручку Царицы Тамары. Но все же очередность никто не нарушал. Первый горячий пирожок должен был согреть пищеварительный тракт верноподданного Иван Иваныча. Каждое утро Татьяна ФеОдоровна совершала определенный ритуал перед тем, как явиться народу. Она надевала ярко-красный фартук с фениксами на груди. На голову водружала народный убор, заменяющий ей корону, и, горделиво взойдя на тронное место, пятитысячной купюрой махала над пирожками. Многие подозревали, что купюра куплена в магазине приколов, который находился в этом же здании. Но то ли купюра все же была неподдельная, то ли пирожки слишком вкусные, к десяти ноль ноль Татьяна ФеОдоровна объявляла всем расходиться и оглашала оставшимся голодным ртам, что теперь надо пройти в кафе, в котором выпекалось это национальное блюдо. Все устремлялись туда. И для многих завтрак плавно переходил в обед. Потому что надо было набить ЖКТ, пока эти добровольно-принудительные последователи ЗОЖа не оказывались дома. Только час царствовала Тамара ФеОдоровна.
После десяти к зданию подъезжали «мерседесы» и прочие «бенцы». Из них важно вываливались владельцы заводов, газет, пароходов. Свита очищала от присутствующих вход в здание. Однажды царица замешкалась. Тогда реальные пацаны подхватили Федоровну под микитки и вместе с «трибуной» отнесли на задний двор. Да, видно, несли без почтения. Вырвалась Царица Тамара, схватила тележку своей царственной рукой и — «эх, раззудись плечо» — вырубила ею обоих обидчиков. Они ж не знали, что перед ними чемпион по пауэрлифтингу среди лиц преклонного возраста. Офисный народ уже снимал на сотовые всю битву титанов и с подобострастием нес начальству ее показать. Очнувшись, реальные пацаны уважительно предупредили, что начальство не потерпит на их крыльце всякую деревенщину. И Тамаре пришлось смириться и строго соблюдать очередность царствования. Мол, поцарствовала один час и будя.
Начальство же, войдя в свои роскошные кабинеты, начинало трезвонить зожным секретаршам. Секретарши были во всеоружии. Они вносили подносы, на которых стыдливо прикрытые белыми салфетками лежали те самые горячие пирожки, купленные через подставных лиц. Вечером зожные жены обнюхивали одежду своих мужей и, прежде чем подать овощи на пару, горько уличали их в измене здоровому образу жизни. Объезжал как-то «воевода» дозором городские владенья свои и увидел на крыльце подвластного ему здания толпу с пирожками. Непорядок!!! Набрал управляющего и строго спросил, что пирожки делают в его здании. Ладно бы куда ни шло — пицца. А то пирожки. Управляющий, чтоб дать понять, как борется с народными промыслами, отправил видео, где тетку несут под микитки на задний двор. Как увидел «воевода» богатыршу, как пушинку поднимающую деревянную тележку и опускающую ее на голову «черных квадратов», так полдня хохотал. А видео в интернете уже набирало лайки и со всех концов мира приходили значки палец вверх и две ладошки с аплодисментами.
Вызвал управляющий владелицу кафе, а по совместительству свою жену и грозно спросил ее слово в слово, как его вопрошал «воевода»: — Что пирожки делают на этом крыльце, Лариса? Жена гневно сдвинула брови и перешла в наступление: — А ты что, забыл, что кафе мое находится в подвале этого дома? И что никто в него не ходил, пока Федоровна на крыльцо не встала и не заставила твой офисный планктон найти ко мне дорогу. — А что ж не пиццу-то продаешь, все ж цивильней как-то? — миролюбиво поинтересовался управляющий, а по совместительству муж. — Да не будет она пиццу иностранную стряпать. Помешанная она на всем простонародном. А без нее у меня весь бизнес загнется. И буду я сидеть в твоих хоромах и со скуки на стенки лезть. А то, что на крыльце постоит, от вас не убудет. Зато какой маркетинговый ход я придумала. Она за один час пол дневной выручки делает. Взмолился тогда управляющий: — Воевода же меня места лишит! — А ты подумай, чтоб и волки сыты, и жена довольна. Кстати, ты утром свой йогурт выпил? Или опять о диете забыл? — Ну что ты, дорогая, конечно! Я только водой и пробавлялся. Когда жена ушла, управляющий в сердцах сплюнул: — Ма́ркетинг, твою мать. Он сел в большое кожаное кресло и стал думу думать. Чтоб не мешали, дверь на ключ закрыл. И чтоб лучше думалось, вытащил припрятанные пирожки и начал закусывать ими свой ЗОЖ.
Сильно «воеводу» зацепила деревенщина. Решил он ее извести. Придумал ярмарку устроить. И обязательное присутствие всех кафе города. Приказал много устрашающих правил ввести. Придирками задумал задавить своеволие. Порекомендовал всем пиццу да прочее иностранное настряпать. И конкурс объявил. У кого больше народу будет. И кто самую большую выручку сделает. Тому — телевизор. Руки начал потирать, представляя, как от пирожков народ начнет нос воротить. Открылась ярмарка. Стоит наша Тамара Феодоровна, скрестив на груди полные руки, в русском наряде среди прилавков и буфетов резных. А возле — большой сундук. А на нем сидит сухонькая столетняя старуха, тоже в народном платье, и держит гармонь. Это мать Феодоровны решила тряхнуть стариной. Грянула старушка в гармонь. Да на два голоса с Тамарой запели: «Как родная меня мать провожала-а-а, тут и вся моя родня набежа-а-а-ла..." Так и повалил народ песню послушать. Вот и иностранцы подошли, начали подпевать и пританцовывать. А народ все прибывает и прибывает. Помощницы только успевали пирожки и всякую снедь продавать. А потом Феодоровна вытащила бутыль настоящего, настоянного на травах да на лимонной корочке самогона и давай потчевать бесплатно всяк желающего стопкой с наперсток. Иностранцы тоже приложились и пирожком закусили. А один их старик аж прослезился — так ему понравились и песня, и стопка, и пирожок. А больше всего Федоровна с мамашей-гармонисткой. Все лопотал: «Бьютфул, оф коз бьютифул, рашен вумен» и так далее. «Воевода» тоже, грозно сверкнув очами, подошел. Видно, соображал, к чему бы придраться. А Федоровна подплыла в своем кокошнике-короне к нему с подносом, на котором стояла чарочка и пирожки разные горкой. Выпил «воевода», крякнул и закусил пирожком с мясом. И тоже начал подпевать толпе. Вскоре все, что было настряпано, продалось. Недовольный отсутствием пирожков народ зароптал. Велела Федоровна матери свернуть гармонь. Вызвала проверяющую. Записали выручку. И побыстрей с ярмарки уехали.
А наутро вызывает «воевода» всех победителей и вручает телевизор Тамаре — за самый оригинальный маркетинговый ход. Когда последовало рукопожатие, наклонился к ней и говорит: — А помнишь Томка, как приезжал я вручать тебе грамоту в таком-то году. — А я думала не узнал ты меня, Василь Василич. Посмотрел на нее «воевода» и ласково так сказал: — Томка, Томка. Я еще вчера тебя и твою песню узнал. Потому сегодня и награждение назначил. Жди меня после вручения. Свита подхватила его, и мероприятие продолжилось. А Тамара Федоровна ждать не стала. Убралась подобру-поздорову. Присела на лавочку в тихом скверике. Достала сложенный вчетверо газетный листок. Разгладила. Долго глядела в него с легкой улыбкой и тихо напевала: «Я когдай-то была молодая, и мне тоже светила луна…»
Глава 2
Жила была Томка в деревне Петрушино. Жениха ее звали Петька. И песню они вместе пели «Прокати меня, Петруша, на тракторе». Катал ее Петька на тракторе. И до околицы провожал. Вскоре свадьбу сыграли. С песнями, самогоном и с... трактором. Пьяный Петька посадил невесту на трактор, повез кататься... За околицей трактор перевернулся. Вылезла невеста из кабины. Звать было некого. Пришлось свою силушку напрячь и жениха наружу вытаскивать. Потом перевязывать фатой волокуши и тащить его до деревни. Вместо брачной ночи сидеть в районной больничке и ставить судно под полуживого супруга. С трактором инвалиду Петьке пришлось распрощаться. Томка боевую машину восстановила. Приставала ко всем трактористам, чтоб помогли с ремонтом. Жалея ее, никто зубы не скалил и всем миром трактор наладили. Потом всем миром учили Томку на тракторе работу работать. На права она сдала с первого раза. Потому что и там сочувствующие нашлись. Трактор свой МТЗ 80 она выкрасила в ярко-зеленый цвет и по нему васильки голубые нарисовала. Благо краска от наличников осталась. Каждое утро пристраивала к зеркалу цветочки полевые. Звать свою восьмидесяточку стала «тачанкой». Потому что одной из любимых песен была у нее «И-и эх, тачанка д ростовчанка, да наша гордость и краса. Пулеметная тачанка, все четыре колеса». Песню эту, бывало, в своей «тачаночке» сто раз за смену перепевала. Уставшая с посевной или с уборочной, она приезжала домой, где ждал ее молодой муж-калека. Пьяный, сраный, больной, но... живой. Он пытался учить ее кулаком уму-разуму, чтоб показать, кто в доме хозяин. Томка миролюбиво уворачивалась. Но однажды что-то накатило на нее, и, развернувшись она вдарила со всей силы любимому супругу. Тот отлетел и замер. Томка бросилась к нему, начала баюкать, как ребенка, и причитать.
Муж очнулся полез к ней с мужскими объятиями. И брачная ночь наконец состоялась. Или подобие брачной ночи. Неискушенная Томка так и не поняла, что это было, но что противно — сделала для себя заключение. Муж редко требовал исполнения супружеского долга. А она, конечно, и не настаивала. Всю свою любовь она отдавала трактору в васильках. Когда выезжала до околицы вся деревня говорила: «Вон Томка на своем васильковом коне». Она скребла его и без конца ремонтировала. И он в благодарность работал без сбоев. Трактористка Томка выполняла и перевыполняла все планы и промфинпланы. Грамота за грамотой вручались ей за разные достижения. Вскоре ее, молодую деваху, трактористы уважительно стали звать Федоровной. Муж потихоньку спивался. Не раз она снимала его с петли. Плакала вместе с ним. Убаюкивала, как ребенка. Потом Петька стал запугивать ее, что пойдет и замерзнет на улице. Или повесится в сараюшке. Со временем это стало привычным, и она говорила мужу, который собирался замерзнуть:
— Зачем тулуп новый одеваешь? Одень старую телогрейку. Какая тебе разница, в чем помирать. А я потом хоть продам тулуп и на эти деньги сороковины по тебе справлю.
Когда Петька объявлял, что идет вешаться, она ворчала:
— Положи папиросы. Зачем всю пачку берешь? Тебе и одной хватит. Перед смертью не накуришься.
Так и жили-были молодожены под одной крышей.
Приехал как-то из области райкомовский работник. Проинспектировать и вручить грамоты победителям соцсоревнования.
Косая сажень в плечах. Грамотный. Председатель про таких говорил: «Ничего тяжелее ручки в руках не держал». Одет по-городскому. Обращался ко всем победителям на «вы» и по имени-отчеству. «Вручается Тамаре Федоровне Ивановой грамота...» Руку крепко пожал и долго еще говорил про достижения и про светлое будущее. Статная Тамара благосклонно отвечала крепким рукопожатием. После которого поздравляющий встряхивал и дул на руку.
После председатель отвел богатыршу в сторонку и наказал ей приготовить угол для командировочного. Не к кому было его поселить. У всех семьи... Да и грязновато. К Томке же не стыдно на постой определить. Хозяйство она содержала в идеальной чистоте. На руки была мастер. Сама пристрой соорудила, новую печку сделала. Во дворе всяких цветов насажала. В доме и на майские, и на ноябрьские белила. Широкие доски пола охрой красила. Не изба, а загляденье. А пирожки Томкины вся деревня хвалит. И самогон чище всех Томкина мать гонит. На всяких травах настаивает. К кому, как не к ней, проверяющего поселить.
Томка отправилась домой стол накрывать, а председатель с проверяющим позже подтянулись. Как полагается на столе тебе разносолы разные. Пирожки всякие. Сало и картошечка молодая. Глазунья на сале и с помидорами. В чистое окно цветы заглядывают. После третьей чарочки председатель запел «Как родная меня мать провожала». Тамара взяла свою гармонь и подхватила песню. Проверяющий слушал и даже пытался подпевать. Потом она завела «Прокати меня, Петруша, на тракторе». Петька заплакал, и Томка свернула гармонь. Выпив одну за другой несколько стопок, муж быстро набрался и уснул за печкой. Председатель попрощался и пошел, напевая, домой. Постояльца Тамара провела в пристройку, где уже постелено было накрахмаленное белье. То ли волны какие от Томки шли. То ли сама Томка повод дала. Только оказались они в постели на накрахмаленных простынях и высоко сбитых подушках. Первый раз в жизни каждая клеточка ее тела хотела этой мужской ласки. Первый раз она что-то нежно ворковала в его мужское плечо. Впереди были еще два дня счастья. Утром она садилась на своего «коня» в васильках и уезжала пахать положенные ей гектары. Проверяющий шел производить с председателем свою инспекцию, в которой ни одного отрицательного отзыва не находилось. Председатель радостно подкручивал ус и мысленно настраивался на премию. Вечером за богатым столом она подливала мужу спиртное. Он быстро успокаивался. И Томка уходила в пристрой. Ночи пролетали, как одно мгновенье. Днем счастье перло из нее, и что скоро оно закончится — не мешало радоваться ее телу.
Даже после его отъезда Томка радостно погружалась в воспоминание о трех чудных днях. Вскоре жить стало еще радостней. Томка забеременела. Когда рвота лезла из нее, Петька приносил тазик и сам же выливал содержимое и мыл, не брезгуя. Ни он, ни она не говорили на тему «откуда берутся дети». Тамара до последнего не слезала со своего василькового «коня». Будто три силы были заложены в ней. Пузо росло, и все вокруг спорили, чей ребенок. Уборочная страда заканчивалась. Когда Томка возвращалась с поля, Петька топил ей баньку. Ставил на стол еду. Потом мыл посуду. А она шла спать до следующего рабочего дня.
Глава 3
В конце января муж помог ей родить. Она не успела бы доехать до районной больнички, потому что роды начались раньше запланированного срока. Подозревающие умолкли. По срокам вроде бы не нагуляла от проверяющего. Да и если муж не вопит об измене, значит все путем. Сын — Петькин. Назвали его тоже Петькой. Петр Петрович получается. Как дед и прадед. Вскоре началась посевная и Томка снова оседлала свой васильковый трактор. Председатель отправлял газик, и Петька старший вез Петьку младшего к матери на кормежку. Часто оставался с ним на полевом стане, чтоб не возить через каждые три часа к мамкиной титьке. Потом они втроем садились на трактор и ехали домой купаться, снова есть и снова спать. Потом мать стала сцеживать побольше молока. Отец начал прикармливать протертым борщом. И Петька младший перестал нуждаться в мамкиной титьке. А вскоре ее и бросил. Резались зубки. Он подолгу высасывал кусок сала. Грыз булку хлеба. Как-то приподнялся и пошел на карачках к отцу. И все приговаривал: «Тятя-тятя». «Скажи “папа”», — радостно Петька старший уговаривал сына. А тот все: тятя да тятя. А глазенки умные, как у того проверяющего, подумалось отцу. Каждую минуту Петька старший отдавал Петьке малому. И даже ревновал, когда тот, увидев мать, бежал, растопырив ручки.
А тут еще повадилась теща: давай помогу да давай помогу. Неохотно зять пускал ее на порог. Не хотел делить любовь на троих.
Теща приходила к ним сразу после утренней дойки. Легкий запах навоза, замешанный на парном молоке, вызывал раздражение зятя.
— Моему Петьке, мама, противопоказаны ваши навозные запахи.
Он хватал на руки сына и уносил его подальше, пока теща по-хозяйски садилась пить чай. Ребенок прислонял головку к папкиному лицу, и тогда теща начинала мстительно кидать поговорочки:
— И в кого же ты у нас, Петечка, такой светленький? Не в мать, не в отца. А не в заезжего ли молодца?..
Сколько она ни выспрашивала дочь, в кого ребенок такой светлый пошел, ответ был один: в Петькину мать, царствие ей небесное.
Мать Петькину никто уже не помнил. Она давным-давно покоилась на деревенском кладбище. И поэтому перепроверить было нельзя.
Зять выпроваживал тещеньку совсем не ласковыми словами:
— А не пошли бы вы, мама, куда подальше.
Так и расставались до Томкиного отгула.
Когда Томке давали выходной, для Петьки начиналась вселенская пытка. Теща с утра припиралась доченьке помогать. И, хотя при дочери не допускала в адрес зятя ни одного неуважительного слова, одно ее присутствие выбешивало Петьку донельзя. Убравшись и прополов весь огород, Томка с матерью шли в баню. А потом под стопочку самогона заводили: «При лужке, лужке-е, лужке-е-е, при знако-омом по-о-о-ле... конь гулял на во-о-о-ле...» Теща хватала Томкину гармонь, и веселье разливалось по дому. Маленький Петька начинал куражиться, пританцовывать и петь вместе с бабкой и мамкой: «При лузке, лузке». Когда он слышал слово «конь», то оседлывал швабру и скакал, смешно цокая языком. Мамка и бабка принимались его тискать, пацан громко смеялся и лез к ним целоваться. Наконец умаявшись, все укладывались спать. И только Петька все смолил свою беломорину на крыльце. Когда пацан просыпался, отец бережно нес его на горшок. Во сне Петька младший причмокивал, обвивал папкину шею и никак не хотел расслабить объятия. Так вместе с ним отец и ложился на свою койку. В пять утра Томка уезжала на поле, прихватив собранную мужем котомку.
Едва Петька младший подрос, отец начал заказывать соседям, ездившим в райцентр, книжки для него. Уже в три года пацан писал и читал. А уж когда в шахматы первый раз у него выиграл, решил Петка потешить свое отцовское самолюбие. Пошли с сыном в гости к Томкиным родителям, где продемонстрировали весь арсенал Петькиных знаний.
— Ох и ученый растет наш внучек, — умилился дед.
Пока отец ходил на крыльцо курить, Петька решил подтянуть уровень знаний деда и бабки и посадил их «за парту». Велел писать стихотворение, которое он продиктует.
— Пишите внимательно, — подняв пальчик, командовал внучек. — У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… Что ты деда все время хрюкаешь? Не отвлекайся, кому сказал.
Дед с бабкой опять от смеха зашлись. Петечка грозно сдвинул бровки и произнес:
— Не паясничайте. Не ученики, а дундуки какие-то. Завтра приду доучивать вас.
Когда зять с внуком ушли, дед с бабкой долго еще «хрюкали». Но при этом добавляли: «Весь в отца». Понятно, что не Петьку старшего имели в виду.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...