В Ростове есть поселок, дитя самозастроя, в балке, в самом начале Александровки. Каждую весну ее затапливало. И газета об этом каждую весну писала. Нужен был снимок, срочно обморочно. Мне дали камеру и я поехал. О том, как неожиданно для себя я попал в редакцию газеты, можно прочитать здесь.
Через час я стоял перед огромной лужей воды. Шириной она была метров шесть, а длинной — в метров двадцать. Маленькое озерцо упиралось в чахлый домик. В центре лужи тоскливо плавал стол. Тогда я ничего не слышал о Роберте Капе, но был полон энтузиазма и хотел подойти максимально близко. Стоял я, значит, и думал, что эта лужа на снимке будет плоской. И как показать, что она глубокая? Я стоял по щиколотку в грязи. Ноги начинали мерзнуть.
Озарение часто сравнивают с сияющей лампочкой. В моей голове ул огонек зажигалки. Дело в том, что в окошке чахлого домика я заметил чье-то усатое лицо.
— Эй! — я замахал руками, как робинзон проплывающей шхуне. — Я из газеты!
Показал фотоаппарат, висящий на шее. Мужчина вышел. Я рассказал, почему здесь оказался (мне и самому в тот момент это было неочевидно), и о том, что ну надо, очень надо сделать с ним кадр. Мужчина задумался.
— А это не мой стол. — сказал он.
— Но дом-то ваш?
— Ну, мой.
Он ушел и когда вернулся, стал похож на сказочного кота. Во-первых, усы. А во-вторых, на нем появились шикарные заброды, рыбацкие резиновые сапожищи до самой попы. Потом Кот в Сапогах начал входить в воду, плавно, так космонавты летают по станции. Я вскинул камеру, начал наводить резкость. В голове скакали цифры, выдерка, диафрагма — фотик-то был пленочный (новый мне не дали). Кот подошел к столу. Теперь он был по пояс в воде, и ура, глубина лужи сомнений не вызвала. Шелчок, взвод затвора, еще щелчок. Поменял диафрагму. Еще два кадра.
— Может хватит? — спросила усатая модель. Я не возражал.
В редакцию я пришел через час, оставляя по коридору комья грязи.
— Ого, вот сразу видно настоящего фотографа! — округлив глаза сказала Журналистка. — Наш прежний бы в грязь ни зачто не полез!
В тот момент я был настолько горд собой, что не оценил двусмысленность этого комплимента.
Пошел в туалет, кое-как отмыл ботинки и джинсы. Потом — в фотолаб, печатать пленку. Редактор довольно хмыкнул, увидев карточки.
— Пиши заявление.
На следующий день я гордо показывал родным газету. Там был напечатан черно-белый снимок размером с пачку сигарет. Под ним была надпись, ради которой стоило простоять в грязи хоть сотню раз: «Фотограф Михаил Малышев».
Так я стал репортером.