Не стреляйте в Деда Мороза!

Откровения главного волонтера Донбасса

В последнее время в России развелось много лжегероев Донбасса. Увешанные медалями и орденами некоторые даже стоят во главе фондов, организаций, музеев. К счастью, есть верный способ проверить, был на самом деле человек в окопах или нет. Его нужно всего лишь спросить, знает ли он… Деда Мороза? Если ветеран удивится вопросу, значит, перед вами герой-самозванец. Потому что Деда Мороза, главного волонтера этой войны Людмилу Ежунову, знают все, кто, действительно, был на передовой. Долгое время она единственная доставляла ополченцам самую разную помощь. Это потом от желающих поставлять гуманитарку, а заодно и заработать на ней не стало отбоя.

Война поставила на ноги

Когда началась война, Людмиле Ежуновой было 63 года. У нее пятеро детей и пятеро внуков. Но она очень активная бабушка. Еще с 2004 года была на учете в украинской прокуратуре. Тогда случился первый майдан. «Оранжевая» толпа тащила в президенты Ющенко. Людмила, наоборот, была среди тех, кто поддерживал Януковича. Ездила в Киев «под Верховную Раду» протестовать «против Юльки». Жила в Донецке в антимайданном палаточном городке. К 2014 году у нее стало совсем плохо со здоровьем. Только-только перенесла инсульт, да еще ногу сломала. Почти не выходила из дома. Сидела с внуками. И тут — новая заварушка в стране, плавно переходящая в гражданскую войну. Так получилось, что именно эти события быстро поставили Людмилу на ноги.

23 февраля 2014 года вместе с внуками она отправилась в центр города встречать вернувшихся из Киева бойцов «Беркута». А 3 марта поехала на новый митинг. Во время него произошел захват областной администрации.

— Мне стало плохо, поднялось давление. Я села на скамеечку. Меня увидели, увели под руки в здание ОГА, чтобы оказать медицинскую помощь. А в результате я там так и осталась. Начала помогать на кухне — резала бутерброды, разливала чай, кофе. Именно тогда кто-то принес и оставил на первом этаже костюм Деда мороза. Я его примерила и стала в нем разносить еду, чтобы поднимать людям настроение. Домой возвращалась только ночами — помыться, переодеться. И назад. А потом съездила в Славянск и теперь уже там застряла.

Людмила стала возить защитникам Славянска продукты с кухни ОГА, посылки от родственников. Работала почтальоном. Поскольку связь была очень плохой, Людмила принимала от первых ополченцев записки — кому, вернувшись в Донецк, позвонить, что передать. Она взяла себе позывной «Дед Мороз». Подобно новогоднему дедушке, делала людям подарки — приносила весточки и посылки от близких. Прямо в окопы. Кроме нее эту работу не делал никто.

— Поначалу была эйфория. Бойцы ВСУ вместе с техникой переходили на сторону ополченцев. Добровольцы съезжались в Славянск группами человек по 10−12 со всей Украины и из России. Я гордилась этими людьми: раз нас поддерживают, значит, мы правы. Но многие думали, что все закончится митингом, а закончилось большой кровью. Никто этого не ожидал. В одном районе люди еще сидят в домино играют и пиво пьют, а в другом уже снаряды падают, и у кого-то — истерика. Машины, на которых я возила продукты, сперва перестали пускать через украинские блокпосты. Дальше мы начали попадать под обстрелы, но всякий раз успевали проехать. Водители стали отказываться возить меня на передовую. Доставят в безопасное место, выгрузят — и дальше сама добирайся, как хочешь. Но всегда находился кто-нибудь, кто помогал — подвозил, подносил.

Зато все довоенные болезни у Людмилы как рукой сняло. Адреналин — лучшее лекарство.

Оборона Славянска

Поначалу Людмила думала, что оборона Славянска централизованная и единая. Но оказалось, что город защищают разрозненные мелкие группы. А многие добровольцы до Славянска вообще не добрались.

— Их завернули в Донецке возле Дома правительства. Там в палатках на площади записывали новобранцев и многих перехватывали командиры других отрядов. Новая власть — Пушилин, Царев, Бородай — ополчение в Славянск не отправляла. В итоге город защищало не так много людей. Тысячи три. Если бы пришло больше, может быть, все сложилось бы по-другому. Сегодня все шишки валятся на Стрелкова. Я считаю, это неправильно. Как раз Стрелков смог за короткий срок создать в Славянске армию из разношерстной толпы — большинство добровольцев ведь даже срочную не служили. А в Донецке тем временем новая власть распределяла кабинеты, обзаводилась помощниками и помощницами.

Поначалу в Славянске не было и оружия. Потом вроде начало приходить, но все ржавое — его надо было перебирать, как картошку. Снаряды часто не подходили. Людмиле запомнился пожилой доброволец из Киева (позывной «Охотник») — то, как он обхаживал, гладил появившийся у ополченцев пулемет «Утес». Обучал ребят, как обращаться с ним, как оборудовать позицию и где находиться, чтобы всем вместе не попасть под обстрел. Он потом погиб, но его уроки спасли жизнь многим.

Когда сына послали из Славянска в Семеновку (самую горячую точку обороны города), Людмила упросила, чтобы ей разрешили ездить с продуктами и туда. Бывало, она узнавала, что сын жив, из телевизора.

— Смотрю репортаж на «России-24», и вижу: сын мой шлепает. Или сама ночью под обстрелом добираешься к нему на позиции. Прилетает снаряд, постоишь за деревом и дальше идешь. А бомбы такие сбрасывали на нас, что воронка от нее — на всю ширину улицы, а в глубину — больше человеческого роста. Потом пришли «кровавая Пасха», «кровавая Троица». Для всех это был шок — как может Украина, «ридна нэнька», убивать свой народ, разрушать свои села и города?

Оборона Семеновки была рассредоточена по всему селу. При обстрелах бойцы укрывались в погребах за домами. Жилые постройки как бы заслоняли собой погреба и люди в них оставались целыми. Был и специальный погреб для журналистов — у здания шиномонтажа. Им пользовались до тех пор, пока сам шиномонтаж не разбомбили. Журналисты часто добирались на передовую вместе с Людмилой.

— Раз проедут со мной и больше уже не хотят. Потому что я вечно попадала под обстрелы. Но я же не виновата, что меня грузили и отправляли не с утра, когда обстрелы заканчивались, а после обеда, когда они возобновлялись.

Телевидение Украины показывало, как торжественно провожают на фронт всушников, а про Донбасс с экранов лилась ложь. Людмиле запомнился раненный украинский летчик, которого ополченцы вытащили из сбитого вертолета. Другие пленные сплошь представлялись людьми мирных профессий — несчастными поварами и парикмахерами, насильно забритыми в армию.

— Я показывала им всем конституцию Украины, 60-ю статью, где сказано: «Никто не обязан исполнять явно преступные распоряжения или приказы. За отдачу и исполнение явно преступного распоряжения или приказа наступает юридическая ответственность». Они только глаза таращили с удивлением на эти строчки.

На войне как на войне

Людмила развозила по блокпостам чай, курево, пирожки, бутерброды. Знала всех на передовой. Среди ополченцев встречались разные люди. И по возрасту, и по боевому опыту (у большинства он отсутствовал) и по морально-волевым качествам. Имело место и мародерство, и пьянство, и самодурство. Повинившихся отправляли рыть траншеи.

— Это правильно, — считает Людмила, — На войне, как на войне. Некоторым за то, что они делали, я бы морды поразбивала. Дисциплину надо поддерживать. Но как быть, если нет ни прокуроров, ни следователей, ни тюрем. А окапываться надо — потому что позиции ополченцев находились на открытой местности. Вот и рыли окопы.

Однажды Дед Мороз привезла бойцам ведро гречневой каши. Только стали выгружаться — обстрел.

— Мы оказалась в укрытии вместе с командиром и бойцом (позывной «Якут»). В разгар обстрела он вдруг сказал, что ему надо куда-то срочно идти. Только выбежал из укрытия — раздался взрыв. А вслед за ним — крики о помощи. Но командир запретил ее оказывать: «Нечего! Из-за одного дурака могут другие пострадать». После обстрела командир сразу куда-то исчез. А «Якута» нашли — он так и умер без помощи. Его лицо исказилось до неузнаваемости, перед смертью он весь поседел. Опознали по тапкам. Вернувшись в Славянск, Людмила рассказала о случившемся знакомым по кухне. Все узнали, что командир бросил бойца.

— Он то все равно выкрутился, но на меня зло затаил. И однажды, когда я привезла его подразделению гуманитарку, тыкал в меня пистолетом, кричал, что сейчас в ноги выстрелит…

Когда была дана команда покинуть окруженный Славянск, Людмила находилась на одном из блокпостов. Мимо пошли машины с выключенными фарами. Проехали Кэп (заместитель Стрелкова), потом Моторолла. Людмила спрашивала, что происходит. Никто ничего не говорил. Опять стала искать сына. Только он объяснил: «Уходим на Краматорск».

У автобуса, в котором уезжала Людмила, отказали тормоза. Прямо на спуске, в колонне. Чтобы не врезаться в передние машины, водитель свернул в посадки.

— Мы брели прямо по полю, впереди полыхало зарево. До Краматорска добрались с грехом пополам, а там до утра просидели в подвалах. Наш прорыв из окружения стал сюрпризом. Никто этого не ожидал — ни на нашей, ни на той стороне. В аэропорту Донецка спокойно приземлялись и разгружались тяжелые украинские военные самолеты. Выход ополченцев из Славянска спас Донецк.

После этого Дед Мороз возила гуманитарку в другие горячие точки войны — в Шахтерск, Саур-Могилу, Дебальцево. Часто находила мирных жителей, сидящих в подвалах — тех, про кого все забыли. Составляла списки, организовывала для них доставку продуктов.

Гуманитарная помощь — больная тема

Журналисты записывали Ежунову в своих репортажах, она рассказывала, что происходит на Донбассе, просила присылать помощь его жителям. Эти видеосюжеты разлетались по соцсетям. И тут Людмила впервые столкнулась с шакалами. Всякие аферисты стали выставлять под ее видеоролики номера своих банковских карт. А доверчивые граждане отправляли на них деньги для Деда Мороза.

— Я считаю, это разновидностью мародерства. Я поудаляла из друзей всех сборщиков гуманитарки.

Гуманитарная помощь для Деда Мороза — тема больная.

— Меня как-то попросили узнать сколько человек нуждаются в ней в Шахтерске. Я собрала документы на 10 тысяч жителей, а мне дали всего 200 пакетиков. Да еще сказали, что нет денег заправить «Камаз», но если я сохраню чек с автозаправки, потом расходы мои компенсируют. Я оплатила, взяла деньги у дочки. Но никто ничего так и не компенсировал. Гуманитарная помощь, доставляемая из России, распределялась между нашими депутатами. У каждого были свой склад, ресторанчик, кухонька. Кому то полмашины из конвоя доставалось, кому-то — целая. Ну, а я сколько ни просила помощи у них, всегда получала только обноски и просрочку — лекарства и хлеб с вышедшими сроками годности. Мы из этого хлеба делали сухари.

До Людмилы не доходила даже помощь, адресованная лично ей. Например, от Никиты Михалкова. Куда-то пропали даже два присланных ей костюма Деда мороза — красный и синий. На украинской стороне с гуманитаркой творится то же самое, но от этого Людмиле не легче.

Зато по ее словам, жителям Донбасса очень помогал Ринат Ахметов.

— Говорят, он нажился на Донбассе. Может быть. Но я хочу сказать, что благодаря гуманитарной помощи, которую он отправлял в регион, выжила, наверное, половина Донецка.

Два Донецка — жирный и нищий

При этом, даже в самое трудное время, в 2014 году в центре города народ развлекался. Работали магазины, кафешки, парковались шикарные иномарки. Людмила называет центр «жирным Донецком». Там проводятся концерты, устраиваются фейерверки.

— Да, людей нужно приобщать к радостям мирной жизни. Но для жителей прифронтовых окраин все это дико. Они уже не улыбаются, у них на лицах — какой-то оскал. Хату разбомбят у человека, он собирается и едет, а куда, сам не знает. Сколько таких сегодня мыкается по Донецку.

— Сейчас на Донбассе происходит много того, что людям не нравятся, — говорит Людмила Ежунова. — Когда шла война, мне казалось, что ДНР и ЛНР — единое целое. Но почему теперь между нами граница и таможня, и очереди почти такие же как на пропускных пунктах с Украиной? Почему нас вынуждают жить с кучей паспортов — российским, украинским и своими республиканскими? Почему представителям власти, пересидевшим войну на Украине, дают вне очереди паспорта ДНР, а те, кто здесь безвылазно торчал под бомбежками, не могут их получить? Меня вот например, записали только на 2022 год. А больше всего душа болит за ополченцев — ветеранов войны, тех, кто отдавал свои жизни за свободу Донбасса. Статуса участника боевых действий и соответственно льгот для них нет. Чтобы хоть что-то получить, надо собрать кучу справок, в том числе на территории Украины. А они туда заведомо приехать не могут. Часть вообще мыкаются без документов, без права устроиться на работу, даже выехать в Россию не могут. А если человек был ранен и стал инвалидом? Пенсия в 4500 рублей, которую ему платят, обрекает его на голодную жизнь.

«Минский договорняк» остановил наступление ополченцев в 2015 году и дал возможность многим заработать на этой бойне, которая длится уже седьмой год. Погибли десятки тысяч людей. И страданиям не видно конца. Вот и меняется у народа мнение о власти. О России. О тех, кто обещал поддержать и кинул.

— Лично я больше не вижу вокруг себя того патриотизма, который был в 2014-м, — с горечью произносит Дед Мороз.

И об этом нужно говорить, а не молчать. Если Россия не хочет потерять Донбасс и обесценить подвиг людей, которые его отстояли.

Внуки «Деда Мороза»

Автор текста: Владлен Чертинов

Читайте также:

На нашем сайте: Штрафбат уполномочен заявить. Военное счастье и послевоенная горечь ополченцев Донбасса
На нашем Дзен-канале: Война на Донбассе глазами американского добровольца. Рассел "Техас" Бентли: «Вернусь в США только на танке Т-90»