День, что называется, не предвещал, но стал одним из самых важных дней во всей моей жизни. Такие дни меняют жизнь или наполняют ее светом, или смыслом. Но никогда не проходят бесследно.
Воскресное утро выдалось немного хмурым и прохладным. С вечера зарядил дождь и нудил всю ночь, стекая по большим окнам бара неровными плаксивыми дорожками, разгоняя и без того редких в ночную пору гостей и лишая меня радости общения. Сегодня я в баре один. Нинка забрала Витьку, хоть тот и порывался остаться со мной в ночь, но домашние дела никто не отменял. Игорь до этого двое суток подряд работал, не выходя из кухни, и я просто выгнал его отсыпаться. Эрика вечером вернулась из очередной московской командировки и сейчас тоже смотрела десятый сон.
Один в ночном баре. На самом деле не так уж и плохо. Есть время без лишней суеты помолчать с самим собой, подумать о делах, вычистить закоулки души от разного хлама. У меня, правда, ни разу не вышло. Но пробовать стоит. Мне сегодня думалось о баре. Я смотрел вокруг себя и видел место, куда людям хочется приезжать. Место, откуда легко уезжается и куда радостно возвращается. Место, которое каждый гость с полным правом может считать своим. Потертая местами мебель, теплый свет, блестящая барная стойка с рядами бутылок на стене за ней, небольшая уютная сцена… Если бы меня спросили, где сердце бара, я бы не смог ответить. Я настолько с ним сросся, что мое сердце и есть его сердце.
На стене рядом со входом мы вывесили визуальную часть проекта мотеля, который теперь уже точно будем строить. Третий день техника готовит площадку под строительство. Мы спешим, до дождей нужно успеть залить фундамент, пусть отстоится, усядется за зиму, и весной начнем стройку. Подрядчик на стройку у меня давний, проверенный, и сейчас он вовсю занимается комплектацией материалов для стройки, так что с этой стороны спокоен. Для нашего с Эрикой домика место тоже нашлось, и по вечерам мы с ней смакуем наше будущее жилье, она шарит в сети в поисках мебели, белья, люстр, посуды, кухни и еще миллиона разных вещей. Я обожаю смотреть на то, с каким серьезным видом она это делает. Не иначе планирует захват вселенной. Потом поднимет на меня взгляд, вспыхнет на миг улыбкой и вновь погружается в мир домашнего обустройства.
Ночь прошла в полной тишине. Ни одной машины на трассе, музыку я выключил, выключил везде свет, оставив только дежурный светильник над входом и свет над стойкой. Подумал-подумал да и налил себе виски, распечатал сигару и устроился у окна. Дождь тихо шелестит по крыше и по асфальту, навевая раздумчивое настроение. Но мыслей больше нет, хватит на сегодня. Я просто наслаждаюсь вкусом любимого виски и хорошей сигарой, просто смотрю в ночь и радуюсь приятной пустоте в голове. Такое вообще бывает крайне редко, и каждый раз я от души наслаждаюсь этим состоянием, когда не нужно говорить, достаточно просто быть…
Ближе к утру я перебрался в подсобку и почти моментально уснул, с удовольствием вытянувшись на диване. Идеальная ночь.
А вот утро не порадовало. Хмурое, серое, промозглое, оно вызвало во мне желание поглубже зарыться в плед и спать до тех пор, пока солнце не придет сюда лично и не похлопает меня по плечу со словами «Друг, хватит дуться, я уже здесь». Но работу ведь никто не отменял. Четыре часа прекрасного сна после половины флакона хорошего виски все же недостаточно для того, чтобы я желал творить мир во всем мире. Нужно срочно приводить себя в порядок. Умыться, проветрить бар, навести порядок перед первыми гостями, сварить себе кофе и стать человеком – вот план минимум этого утра.
Игорь приехал к восьми часам, когда все уже было сделано, бар сиял чистотой и пах утренней свежестью, а я стал похож на человека.
- Как прошла ночь?
- Отлично. До утра пил виски, а потом спал как младенец – честно ответил я ему.
Он кивнул понимающе и спросил:
- На вечер полная посадка, а?
- Наверняка. Народ Ваньку любит.
- Он меня удивляет, конечно. Ты заметил, что он чем дальше, тем больше артист?
- Конечно. Он вообще очень сильно меняется, когда берет гитару в руки.
- Я подумал тут… если на роду тебе написано быть музыкантом, ты можешь хоть на тракторе работать, хоть в космос летать, но рано или поздно возьмешь в руки инструмент… и изменишься. Ваньку уже грех на трактор сажать, ему творить и творить для всех для нас.
Не замечал я раньше за Игорем склонности к таким вот измышлениям. Он всегда казался мне человеком, крепко стоящим на земле и в высшие сферы не смотрящим. Ошибся, выходит.
- Думаю, ты прав на сто процентов. У меня есть один знакомый там, в городе. Он всю жизнь в бизнесе, крутится, деньги зарабатывает. Так вот он в один прекрасный момент начал писать книги. Романы, рассказы, повести. Представляешь? И теперь уже не мыслит себя без этого, остальное просто ушло на второй план. Пишет и счастлив от того, что пишется ему. Тоже на роду написано, видать.
- Это как бомба замедленного действия – хмыкнул Игорь. – Живешь и не знаешь, в какой момент тебя настигнет то, что на роду тебе написано. Представляешь, если ты в душе какой-нибудь флорист или, не дай Бог, стилист. Как жить с этим?
- Нормально жить. Если ты кайфуешь от того, в чем себя реализовываешь, то и не останавливайся. Возьми Эрику. Какие стихи девчонка пишет, а? Это – искусство, настоящее. То же и с Ванькой. Он когда на сцене, он тоже творит искусство. Таких людей мало.
- Да может, каждый человек таков, просто протащила его жизнь мимо призвания, вот и тянет лямку.
- Может, и каждый. Но везет единицам.
За разговором мы еще на раз прошлись тряпками по всему залу, протерли стекла. Гостей пока не было, хотя трасса уже отошла от ночного оцепенения и шумела покрышками проносящихся мимо машин.
- Может, чайку? – Игорь направился в кухню.
- Давай, а то кофе я уже обпился с утра.
Сидим на нашей скамейке и пьем чай. Молчим. Говорить не хочется. Дождь, которым пугает нас серое огрузлое небо, все не начинается, и мы никак не можем подняться и уйти внутрь. Наконец, на парковку медленно и как-то значительно вкатился здоровенный «Кадиллак» из американских шестидесятых, с красивыми задними крыльями и хромированными дисками. За рулем этого мастодонта, к моему искреннему удивлению, сидела девчушка лет двадцати в огромных солнцезащитных очках, в яркой помаде и с прической а-ля Roxette. Она с шиком вышла из машины, небрежно хлопнула дверцей, но та аккуратно закрылась с негромким клацанием. Девчонка довольно улыбнулась и прошла мимо нас, выписывая пятой точкой такие амплитуды, что Игорь нарушил молчание:
- Могёт.
- Не могёт, а могет – в полном соответствии с требованиями классики поправил его я и поднялся.
Полное отсутствие кого-либо в баре гостью не смутило. Она вальяжно устроилась на диванчике и поправляла прическу, глядя в маленькое зеркальце. Заметив нас, она достала помаду и принялась малевать и без того раскрашенные губы. Затем обернулась и послала мне воздушный поцелуй. Вот же шалаболка. Видно было, что девчонка прямо-таки наслаждается собой, своей крутой тачкой, произведенным впечатлением, и никакая небесная хмарь ей в важном деле самолюбования не помеха.
Я подошел к ее столику:
- Доброе утро! Кофе?
Она окинула меня взглядом поверх очков и небрежно бросила:
- Естественно.
- Конечно же, латте без сахара и побольше сливок?
Снова взгляд поверх очков:
- Американо, двойной.
Ах какая кокетка! Играет и любуется собой, радуется своей молодой бесшабашности. Умница, пусть играет, пока играется.
Я кивнул с серьезным видом и сказал:
- А у нас кофемашины нет. Мы варим натуральный кофе в турке. Это вам подходит?
- Как нет кофемашины? Как вы вообще работаете? – тщательно выверенное возмущение в голосе, которое, впрочем, тут же сменяется капризным:
- Ладно, давайте натуральный.
Странно, но она так подняла мне настроение своей этой детской игрой и непосредственностью, что я пошел на кухню, насвистывая мотив какой-то веселой песни. Сварил кофе, на блюдце рядом с чашкой положил сушку и понес получившуюся композицию гостье. Дождавшись, пока я поставлю кофе на стол и развернусь, чтобы уйти, она капризно спросила:
- У вас есть завтрак «Манхэттен»?
Я изобразил самую отеческую из всех возможных улыбок:
- Ну что вы, право слово, откуда в нашей глуши такие изыски. Могу предложить вам прекрасный деревенский завтрак.
Она сморщила носик, но я не собирался останавливаться:
- Поджаренная до хруста картошечка со шкварками, пара кусочков обжаренной до красной корочки колбасы, свежий хлеб, горчичка. А на десерт кусочек «Медовика» и теплое молоко с медом.
Она невольно сглотнула слюну, но пересилила себя и спросила:
- А «Медовик» можно без всего остального?
- Конечно, минуточку…
Она уехала, и мы снова остались вдвоем.
- Видал какая? – спросил я у Игоря.
- Выдерга – фыркнул он.
- А, по-моему, замечательная. Подрастет и будет совершен прекрасная девушка. А пока пусть балуется в свое удовольствие, безобидная ведь.
Мы снова выбрались на скамейку, на этот раз уже с кофе. Погода потихоньку разгуливалась, в сером небе появились просветы. Прямо над головой на мохнатой сосновой лапе устроилась какая-то птичка-невеличка и принялась старательно выводить звонкие рулады, окончательно превращая этот день в замечательный. Противный звук мопедного мотора мы услышали одновременно.
- Сунулся ж кто-то на трассу – проворчал Игорь. – Уж лучше на велосипеде, для здоровья полезней.
Звук становился все ближе, и птаха не выдержала, улетела. Уши бы надрать этому мопедисту…
О, сейча и надеру. Мопед въехал на парковку, за рулем сидел счастливый Витька. Он подкатил к самой скамейке, заглушил мотор, поставил мопед на подножку и соскочил на асфальт.
- Здрастье, дядь Дим, здрастье, дядь Игорь!
- Шлем где?
- А? – Витька явно ожидал другого приема.
- Б. Я говорю, шлем где? И какого рожна ты выперся на трассу?
- Я ж это… на работу… - забубнил Витька.
- Рановато тебе мопед, Витька. Назад пешком пойдешь.
- Почему? – возмутился юный мотогонщик.
- Потому что ты безответственный раздолбай. На этой балалайке нельзя на трассу выезжать! Без шлема нельзя ездить! Без прав нельзя ездить! Первая же фура на колеса намотает, не заметит. В общем, я все сказал.
Витька повесил было голову, но потом вскинулся и выпалил, глядя мне прямо в глаза:
- А кто вы есть, чтобы мне что-то запрещать?
Сказал и сам испугался своих слов, отвел взгляд.
- Друг. Я твой друг, помнишь? – я улыбнулся.
Витька тяжко вздохнул и молча зашагал в бар.
- Вот так… – после недолгой паузы сказал Игорь.
- Ага. Пойдем, поработаем?...
Зал постепенно наполнялся людьми. Сначала приехали развеселые старички на модном джипе. Одеты они были как типичные грибники, и разговоры все были о грибах. Две семейные пары, лет по семьдесят всем. Я почему-то сразу решил, что они дружат с юности, и очень за них порадовался. Это нелегкий труд – пронести дружбу через всю жизнь. Пожалуй, угощу их тортиком за такую верность дружбе.
Следом подъехал на старом американском пикапе здоровенный дядька лет под шестьдесят. Объемистый живот, большая голова, могучие плечи, ладони размером с совковую лопату. Он молча устроился за столиком, заказал половину меню и принялся методично уничтожать припасы продовольствия.
Почти сразу следом за ним на парковку въехала маленькая машинка, раскрашенная под божью коровку. Из нее выпорхнули четыре девчушки лет по девятнадцать-двадцать. Одеты они были так, как обычно одеваются в лес неопытные городские жители. Все вещи были новенькие, подобраны по цвету и стилю, хоть сейчас на обложку. Весело щебеча, они ворвались в бар, привлекая к себе всеобщее внимание. Устроились за столиком, заказали салаты и коктейли и принялись щебетать пуще прежнего.
Мое внимание привлек мужик в промасленной спецовке, идущий пешком в нашу сторону. Вот он вошел в бар, осторожно повесил куртку на вешалку, тщательно умылся и прошел за столик. Я подошел к нему, положил меню на стол.
- Вы пешком. Случилось что?
- Да нет, я своего динозавтра в кармане на трассе припарковал. Чего его сюда тащить, грязного, мазутой пропахшего? У вас чистенько, красиво…
- Спасибо – искренне поблагодарил я. Обычно «КаМаЗы» и прочие грузовики оставляют после себя ошметки грязи, которые нам приходится отскребать от парковки.
Нас закрутил привычный круговорот работы, и я не сразу заметил желтый «Мустанг» на парковке. Когда заметил, зашарил взглядом по залу и тут же увидел ее. Эрика. Моя без остатка. Сидит за своим столиком и хитро смотрит мне прямо в душу. Я отнес заказ и поспешил к ней.
- Привет, моя хорошая – я нежно ее поцеловал и уселся напротив. – Выспалась?
- Выспалась – лукавый взгляд из-под пушистых ресниц. – И готова к еще одному прекрасному вечеру.
- Любой вечер с тобой прекрасен.
- Ой котяра, точно баб Варя сказала – рассмеялась Эрика.
Мы поворковали еще немного, и я пошел работать – народ начал подтягиваться, скоро Ваня приедет.
В какой-то момент я поднял глаза и увидел стоящего в дверях парня. Было в нем что-то странное, но я не мог понять, что именно. Высокий, крупный, по виду лет семнадцать-восемнадцать, вполне прилично одет, он растерянно озирался по сторонам, а потом вдруг… заревел в голос. Крупные слезы катились по щекам, он как-то весь сжался. Нинка бросилась к нему, следом рванулась и Эрика. Но в этот момент входная дверь открылась, и на пороге возник парнишка лет пятнадцати, худощавый, весь какой-то растрепанный.
- Отойдите от него! – крикнул он. – Не пугайте, ему страшно.
Он подскочил к парню, приобнял его за плечи и что-то зашептал, заглядывая в лицо. Парень успокоился, улыбнулся и позволил увести себя к столику. Они уселись за столик у окна, но я пересадил их за наш столик. Мест по воскресеньям впритык, а мы потеснимся.
- Есть хотите? – спросил я у мальчишек.
Младший тут же повернулся к другу:
- Юр, ты есть будешь?
Юра, все это время увлеченно ковырявший пальцами столешницу, поднял на друга удивительно детские голубые глаза и энергично закивал.
- Будем – решительно сказал паренек. – Только чтоб не сильно дорого, у нас денег в обрез.
- Разберемся.
Я подозвал Витьку и попросил большую тарелку пельменей, пару порций холодца, горчицы и чайник чая на травах с медом.
Пока ребята ели, бар заполнился окончательно, даже все стулья у стойки были заняты. Мы дружно носились по залу, принимая и разнося заказы, Ванька на сцене вовсю настраивался, готовился, Эрика болтала с пацанами.
Когда, наконец, мы разнесли все заказанное, я присел за столик к Эрике, которая в этот момент как раз расспрашивала Юру о том, что ему нравится.
- Птички… я люблю птичек.
- Ух, я тоже их люблю. А почему ты любишь птичек?
- Они красиво поют.
- Да, это правда. Утром, когда все птицы разом здороваются с солнышком, очень красиво звучит.
И тут зазвучали первые аккорды Ваниной гитары. Юра, собиравшийся что-то сказать, вдруг вскинул голову и уставился на сцену, забыв обо все на свете.
- Чего это он? – я посмотрел на второго паренька. – И, кстати, тебя зовут-то как?
- Саня меня зовут – паренек протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал. Чем-то мне он нравился.
Ваня запел, и Юра принялся мычать, подпевая.
- Юрка музыку любит очень сильно.
- Погоди, расскажи лучше, откуда вы вообще взялись? Как познакомились, куда едете?
Санька посерьезнел.
- Мы из детского дома, который в городе, он один там. Меня родители бросили, когда мне было семь лет. Собрались и уехали за границу куда-то, я не стал узнавать, куда – он опустил взгляд.
Эрика охнула:
- В каком смысле бросили?
- В прямом. Просыпаюсь я утром, а дома никого нет. Как-то по-особенному пусто, я сразу понял, что они навсегда ушли. На кухне на столе записка была, под стаканом с молоком. «Мы уехали за границу, не ищи нас. Езжай к бабушке Тоне в Тюмень, она должна принять». И рядом пятьсот рублей. На билет, наверное. Я три месяца один прожил, воровал на вокзале, попрошайничал иногда. А потом кто-то из соседей в опеку позвонил, и я попал в детдом – Саня вздохнул.
- Тяжело было?
- Нормально. Воспитатели, правда, злые как собаки. Чуть что не так, физическое наказание.
- Били?
- Палками по пяткам. Больно очень.
Я стиснул зубы. Каким моральным уродом нужно быть, чтобы вот так с детьми…
- Один был особенно злой, мы его Айболитом звали. Он когда бил, все время спрашивал «Болит? Болит?». Знали бы вы, какие планы по его устранению мы строили – Саня глядел прямо перед собой и вряд ли что-то видел. – Юрка к нам попал случайно. Он должен в интернате жить для таких, как он, особенных. Но такого интерната у нас нет. Он однажды пошел гулять и потерялся. Просто потерялся, представляете? И пришел к нашему детдому. Ночью. Его собаки загнали бродячие. Кидались на него, а он как мог отбивался. Покусали его сильно. И вот он ночью стоит под окном и плачет, громко так. Собаки лают, Юрка плачет, гвалт такой, что весь город слышит. Но никто даже не выглянул, не то чтобы выйти. А он плачет прям под тем окном, у которого моя кровать стоит. Я встал, окно открыл, смотрю, а там он. Поднял голову, смотрит на меня и плачет.
В этот момент Юра неуклюже поднялся из-за стола и пошел к сцене. Саня дернулся было за ним, но Юра остановился, а потом начал танцевать. И у меня слова застыли на языке. Потому что он как будто бы попал в какой-то поток, который заставлял его двигаться, и каждое его движение повторяло мелодию. Это не было красиво или как-то профессионально, но это было прекрасно, завораживающе. Он плыл в этой музыке, растворился в ней.
Саня долго смотрел на него, а потом заговорил:
- Он очень особенный. Он все понимает, я точно знаю. Понимает, но отказывается разговаривать с этим миром. Он слишком жестокий для него. В его мире музыка и птицы.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что он их рисует. Да вы посмотрите на него! – Саня распалялся все больше. – Он же живет музыкой.
- Не горячись, Сань. Что было дальше?
- Дальше я с кровати дужку сорвал и к нему спрыгнул. Разогнал собак и Юрку повел внутрь. Сторож у нас добрый, дед Коля, всегда нам что-нибудь вкусное подкидывает, ну и прикрывает, если накосячит кто. Он нас впустил, конечно же. Посмотрел на Юркины ноги и фельдшерицу нашу поднял. Она старенькая, прямо в детдоме и живет. Она Юрке ноги обработала. Мы боялись, он биться будет и кричать, а он рубаху свою жевал, но терпел молча. В самый разгар процедур появился Айболит, он дежурил в ту ночь. Увидел Юрку, меня увидел, поманил пальчиком со своей вечной ухмылочкой – Санька передернул плечами. – В общем, досталось мне крепко, я три дня на цыпочках ходил.
Мне захотелось немедленно поехать в гости к Айболиту. Санька продолжал, вполглаза наблюдая за Юркой, который уселся на край сцены и внимательно наблюдал за тем, как Ваня играет на гитаре.
- Мы директрису целый день уговаривали Юрку оставить. Мы это я, дед Коля, фельдшерица и пацаны из моего отряда. У нас там команда дружная. Я им сказал, что надо, и они без лишних вопросов вписались. Директриса согласилась на несколько дней его приютить, пока не найдутся родители. Но родители не спешили находиться, а сам Юрка ничего про них сказать не может, он свое имя-то с десятого раза только назвал. Мы обшарили его одежду, думали, может записка с адресом или телефоном есть, но ничего такого не нашли. Но директриса тоже ведь не может взять и вот так ребенка постороннего на довольствие поставить. Она в первый же день в полицию обратилась. Те приехали, нас опросили и уехали. Готов спорить, они никого не искали.
Санька говорил, как умудренный опытом взрослый мужчина, и с ним сложно было не согласиться.
- Короче, прижился Юрка. Через пару месяцев родители объявились. Точнее, мать Юркина приехала, привезла отказную от него и еще какие-то бумаги. О том, что она приезжала, мы узнали только через неделю. Не хотела она сына видеть совсем, обрадовалась возможности от него избавиться. Оставила адрес какого-то Юркиного деда, который в этих краях в деревне живет, Тихий Плес называется. Директриса нам сказала, что как только Юрке исплнится восемнадцать, она обязана будет его выставить за дверь, такой закон. А вот жилье ему не светит, он не сирота. Родителям не нужен, стране не нужен… - Санька вздохнул.
В этот момент Ваня перестал играть, отставил гитару в сторону и потянулся за сигарой и виски. Юра, не согласный с тишиной, громко закричал:
- Пой! Пой пожаласта! Ты как птичка!
Ванька присел на сцене на корточки и успокаивающе заговорил:
- Я немного отдохну и обязательно еще спою, ладно?
Юрка внимательно его выслушал, будто бы понял и кивнул, а затем зашагал к нам.
- Саня, туалет.
Я показал, где у нас туалет, и мальчишки поспешили в ту сторону. Я повернулся к Эрике. Она смотрела на меня полными слез глазами.
- Дим… Этот Айболит…он же больной, он садист, его изолировать нужно. Дим, как они там живут?
– слезы все же покатились по ее щекам.
- Я решу.
- Как? – шепотом прокричала она. – Что ты, голову ему оторвешь?
- Надо будет, оторву. Но думаю, что и без этого все решим.
- Димочка… А мальчишки?
- В Тихом Плесе у меня знакомец хороший есть, дед Матвей, пасечник. Я его попрошу, он над мальчишками шефство возьмет. И ему подмога, и они при деле. Юрке так вообще милое дело с пчелками возиться, птичек слушать, а? – я подмигнул любимой, и на ее лице заиграла неуверенная улыбка.
Вернулись мальчишки, и Юрка сразу полез на сцену, к Ваньке. Ванька усадил его на свой стул, дал в руки гитару. Санька тут же кинулся фотографировать счастливого Юрку, а я включил видеозапись. Юрка осторожно тронул струну, и по бару прокатился низкий вибрирующий звук. Глаза Юрки изумленно расширились, он тронул другую струну, вслушался в звук и рассмеялся. Он просто светился от счастья. Ванька подошел к нему со спины, помог поставить пальцы и заиграл какую-то простенькую мелодию. Юрка зажмурился, и из глаз его брызнули слезы. Бар зааплодировал, засвистел, заставив Юрку испуганно распахнуть глаза. Но увидев, что все ему улыбаются, он тоже неуверенно улыбнулся, потом прижался головой к Ваниному плечу.
- Это он так благодарит – прошептал счастливый Санька. – Юрка очень хороший человек. Его поначалу пытались обижать старшаки из других отрядов. Он ведь безобидный, только плакать может, а они его то пнут, то щелбаном наградят. В общем, били меня часто – он усмехнулся. – Днем старшаки, после отбоя Айболит за нарушение дисциплины. Как-то вечером дед Коля зазвал нас с Юркой к себе чай с конфетами пить, и сказал:
- Ты бы, Санька, у директора бы адрес точный деда Юркиного узнал, да и двигал потихоньку. Не дело ведь так жить. Я вижу, как старшие вас обижают, да и не нужны вы тут никому. Вы это все дети. Выпнут вас за порог, и выживайте как знаете. А тут хоть какой-то шанс. Юрка ведь недееспособный, над ним опеку нужно оформлять, а для этого тебе должно восемнадцать исполниться. Это сколько еще ждать?
- Три года.
- Вот и думай. А так три года в деревне на молоке да хлебе. Глядишь, и домишко какой-никакой сообразится. В деревне всегда прожить можно, если работы не боишься. Оформишь опеку, будете пособие получать, а там все как-то и наладится.
Ну мы и двинули. На попутках. Где эта деревня, я не знаю, но найду.
- А как деда зовут?
Санька залез в карман, вытащил листок бумаги, развернул и прочел:
- Перегудов Матвей Михайлович, деревня Тихий плес.
Так не бывает! Мы переглянулись с враз повеселевшей Эрикой, и я сказал:
- Завтра к вечеру на месте будете. Знаю я деда Матвея, пасечник он.
Санька удивленно вскинулся, потом немного настороженно спросил:
- А какой он? Не станет Юрку обижать?
- Будь спокоен, дед Матвей хороший человек. Строгий, не без этого, ну так и ты себя веди достойно, от работы не бегай, и будет все хорошо.
Санька кивнул и повернулся к сцене, где Ванька уже начал играть. Юрка так и не ушел со сцены и теперь танцевал там.
- Сань, а ночевать вы где думали?
Санька пожал плечами.
- Прошлую ночь попросились в бар дальше по трассе, но нас не пустили. Пришлось на остановке спать. Замерзли немного, но побегали и согрелись.
Что же такое с людьми произошло вдруг? Как можно двух пацанов выгнать на улицу в ночь? Не знаю.
- Сегодня в тепле спать будете, у нас есть чрезвычайно удобный диван.
- А денег у нас хватит? Нам их всем миром собирали, так что много нету.
- Хватит, не переживай.
Я ушел работать, а Санька остался с Эрикой слушать Ваньку и смотреть на наслаждающегося Юрку. Как же мало человеку надо для счастья. Чем проще картина мира, тем меньше препон на пути счастья. Взять того же Юрку. Мальчишка с особенностями развития, и именно эти особенности делают его открытым для всего радостного. Парадокс.
Вечер закончился, гости разъехались, мы принялись наводить порядок. Санька, успевший подружиться с Витькой, взялся помогать, а Юрка просто уснул прямо за столом. Я унес его в подсобку, уложил на диван. Игорь удивленно посмотрел, но спрашивать ничего не стал. Принес значит так надо.
- Так, Санька, сегодня в ночь остается Игорь, так что знакомься с ним. Место для сна он тебе покажет. А завтра с утра я приеду и отвезу к деду Матвею, договорились?
Санька кивнул и пошел к Игорю. Я повернулся к Эрике:
- Довезешь меня до дома?
- Довезу – промурлыкала она. – Пятьсот рублей.
- Годится. Поехали…
К моему дому мы подъехали в полной темноте. Я потянулся поцеловать Эрику, но она отстранилась и спросила волнующим шепотом:
- Прогонишь меня в ночь?
Я все-таки поцеловал ее и тоже шепотом спросил:
- Пойдем на сеновал? Там открыто, мне обещали.
Она рассмеялась вполголоса и первой выскользнула из машины…
Свет зажигать я не стал. Серебристый свет луны отражался в глазах Эрики, гладил ее медовую кожу, добавлял дому таинственности.
- Я поражаюсь твоему терпению – прошептала мне Эрика и прижалась ко мне всем телом…
- Теперь ты совсем-совсем мой – прошептала Эрика, водя пальчиком по моей груди.
- А штамп в паспорте? Я без штампа не согласный.
- Дурак – рассмеялась она и закрыла мне рот поцелуем…
- Давай поспим хоть немного? Скоро за руль, а ехать далеко…
- Что я слышу? – Эрика приподнялась на локте и посмотрела на меня осоловелыми глазами. – Ты сдаешься?
- Я?! Ну нет…
- Дим, вставай, семь часов уже.
- А ты?
- А я не поеду.
- Хитрюга.
- Чего я там не видела? А тут я еще посплю – она по-кошачьи потянулась и закуталась в одеяло поуютнее.
Я поцеловал ее в висок и выбрался из постели. День будет напряженным…
Продолжение следует
Поддержать автора можно здесь
2202200793435098 Сбербанк
И здесь