Весной 860 года византийский император Михаил III увёл на войну с арабами сорокатысячное войско, а свой флот отправил на Крит бороться с пиратами. В Константинополе осталась практически одна лишь городская стража. Разведка русов сработала великолепно и утром 18 июня русский флот то ли из 200, то ли из 360 кораблей (данные источников разнятся) был уже у стен Царьграда и без каких-либо препятствий высадил десант. Началась осада столицы Ромейской империи. Русские летописи, от ПВЛ до самых поздних, приписывают это предприятие князю Аскольду.
«Неожиданное нашествие варваров», — писал впоследствии патриарх Фотий в одной из своих проповедей, — «не дало времени молве возвестить о нём, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности». Михаил III, оставив войска в Малой Азии, с риском для жизни пробрался в осаждённый город, чтобы возглавить его оборону, но первую свою ночь в столице провёл не на стенах города, а на каменных плитах храма во Влахернах, на пару с патриархом Фотием вымаливая заступничества у Богородицы. Затем духовные иерархи организовали эвакуацию ценностей храма подальше от крепостных стен, в центр Константинополя. В спешке золотой и серебряный наряд раки, в которой хранилась риза Богородицы, рубили топорами, как обычное дерево. Святыню достали и, развернув, показали собравшемуся во Влахернах народу, а затем, не прекращая молений, перенесли в храм святой Софии.
«Ясно покажи, что град укрепляется твоею силою; сколько душ и градов взято уже варварами, — воззови их и выкупи, яко её всемогущая; даруй же и мир крепкий жителям града твоего», — молили греки Богородицу. "Я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит — нивы, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, — всех поражает мечом, никого не жалея, никого не щадя. Всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград, или, лучше, как зной или Тифон, или наводнение, или не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целое поколение жителей" - писал патриарх Фотий.
Семь дней русы грабили близлежащие к Константинополю поселения и монастыри и всю эту неделю греки старались утихомирить неприятеля дипломатическими средствами. «Слово на положение ризы богородицы во Влахернах» патриарха Фотия сообщает, что «начальник стольких тех народов для утверждения мирных договоров лично желал его (императора — Н.П.) увидеть». Но вряд ли Михаил III рискнул явиться на встречу со «скифским» воеводой, скорее всего отправил вместо себя своего фаворита Василия, хорошо владевшего славянским языком (тот провёл значительную часть своей жизни в плену у дунайских болгар). Как бы там ни было, 25 июня русы погрузились в свои корабли и ушли восвояси. «Город не взят по их (русов — Н.П.) милости», — напишет впоследствии Фотий. Он же оценит результаты произошедшего следующим образом: «Народ неименитый, народ не считаемый ни за что, народ поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, — о, какое бедствие, ниспосланное нам от бога».
Как и полагается в проповедях, патриарх, конечно же, сгустил краски, но слава о русах действительно разлетелась по всем окрестным странам. Даже римский папа Николай I позволил себе упрекнуть греческого императора в письме от 28 сентября 865 года за то, что напавшие на его столицу варвары ушли безнаказанно, хотя кому-кому, только не хозяину Рима, разграблявшегося варварскими народами неоднократно, следовало бы так поступать. Под впечатлением от неожиданного набега русов греки позже установят монумент на Таврийской площади Константинополя, один из барельефов которого будет отображать последние дни Второго Рима — апокалиптическое будущее, в котором по мнению ваятелей именно росам-«тавроскифам» предстоит разрушить город окончательно. Памятник не дойдёт до нашего времени, но от X века сохранятся его описания.
Опозоренным грекам придётся выдумывать отмщение «от Бога». Уже в хронике Симеона Логофета, автора первой половины X века, после молений во Влахернах и омовения в море края богородичной ризы, разразилась буря, разметавшая русский флот, а русы «малем избегошим от беды». Эта версия события будет повторена и усилена в хронике Георгия Амартола, откуда и перекочует в ПВЛ: «абье буря въста с ветром и волнамъ вельямъ въставшемъ засобь, безбожныхъ руси корабля смяте и к берегу приверже, и изби я, яко мало их от таковыя беды избегнути и въсвояси возвратишася». А уже краткая императорская хроника конца XIII века, т.н. «Брюссельский кодекс», ничтоже сумняшеся сообщит: «пришли Росы на двухстах кораблях, которые предстательством всеславнейшей Богородицы были повержены христианами, полностью побеждены и уничтожены». Вот таким образом в старинных источниках триумф Аскольда над греками постепенно превращался в полный крах!
Однако, сразу после ухода «варваров» от стен Константинополя жители имперской столицы ещё не знали о том, что на их стороне Богородица и могущественные силы природы, поэтому прикладывали все возможные усилия к достижению «вечного мира» с агрессором. Им даже удалось убедить «северных варваров» креститься. Продолжатель Хроники Феофана сообщает, что «посольство их (русов — Н.П.) прибыло в Царьград с просьбой сделать их участниками в святом крещении, что и было исполнено». Патриарх Фотий в «Окружном послании» писал: «Поработив соседние народы и чрез то чрезмерно возгордившись, они (русы — Н.П.) подняли руку на Ромейскую империю. Но теперь и они променяли эллинскую (то есть, языческую — Н.П.) и безбожную веру, в которой прежде содержались, на чистое христианское учение, вошедши в число подданных нам (имеются в виду церковные взносы — Н.П.) и друзей, хотя незадолго перед тем грабили нас и обнаруживали необузданную дерзость, и в них возгорелась такая жажда веры и ревность, что они приняли пастыря и с великим тщанием исполняют христианские обряды».
Переговоры с русами вёл, похоже, не император Михаил III, всё более и более удаляющийся от дел, а его фаворит и под конец жизни Михаила III соправитель — император Василий I Македонянин. Поэтому в биографии Василия, написанной в X веке, заслуги подписания мира с русами и их крещения приписываются ему одному: «И народ россов, воинственный и безбожный, посредством щедрых подарков, — золота и серебра и шелковых одежд, Василий привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил сделаться участниками божественного крещения и устроил так, что они приняли архиепископа». Крещение русов состоялось, видимо, в краткий период соправительства Михаила III и Василия I в 866 году, а известие о нём наиболее полно донесла до нашего времени относительно поздняя Ипатьевская летопись: «Прииде Михаил митрополит в Русь, послан от Василия Македона, царя греческого и Фотия патриарха, иже уверяя русь вверже евангелие в огнь и не изгоре. И сим чудом ужаси русь и многия крести». Отныне положение друга и союзника империи обязывало русов помогать «братьям во Христе» бороться с арабами и другими «сарацинами». И такая помощь была оказана: вскоре после крещения русский флот грабит город Абаскун в южном Прикаспии, как о том сообщил нам персидский историк начала XIII века Ибн-Исфендийар в своей «Истории Табаристана».
Мы тщетно будем искать в ПВЛ упоминаний о крещении 866 года. Впрочем, таким же безрезультатным будет поиск в греческих хрониках сообщений о крещении Руси Владимиром Святославичем: для греков Русь крестилась только один раз и произошло это при императоре Василии I. Владимир станет местночтимым новгородским святым в 1240 году, а общерусская канонизация князя состоится и вовсе лишь при Иване Грозном. На этом «карьера» равноапостольного святого закончится — ему так и не суждено будет достичь «вселенского» статуса. Упорное тысячелетнее нежелание Константинопольской патриархии канонизировать нашего Владимира «Красно Солнышко» объясняется просто: для греков не он, а Аскольд, в крещении, видимо, получивший имя «Николай» (не случайно над его могилой ставится церковь святого Николая), был равноапостольным. Однако, на канонизации Аскольда русская церковь не настаивала никогда...