Александр Блок — гениальнейший поэт серебряного века русской литературы, родившийся на стыке двух эпох. Его лирика — классический символизм, да и он сам остался в памяти символом эпохи перелома и Революций. Он был мистиком и поэтом, роковым мужчиной и невротиком— сказывалось негативное влияние матери, актером и позёром, гением и первопроходцем. Сейчас, в ещё более знаковые времена, как никогда кстати будет вспомнить того, кого привычно видеть в учебниках младшей школы. И наконец узнать о том, каким же он был без ширмы "угодности", и о чем действительно хотел сказать.
Воспоминания об Александре Бориса Зайцева:
Я встретил Блока в первый раз весною 1907 года, в Петербурге, на собрании "Шиповника". Он мне понравился. Высокий лоб, слегка вьющиеся волосы, прозрачные, холодноватые глаза и общий облик — юноши, пажа, поэта — все показалось хорошо. Носил он низкие отложные воротнички, шею показывал открыто — и это шло ему. Стихи читал как полагалось по тем временам, но со своим оттенком, чуть гнусавя и от слушающих себя отделяя — холодком. Сам же себя туманил, как бы хмелел.
В те годы Блок переходил от "Прекрасной Дамы" к "Незнакомке". То, первое, весеннее от него впечатление более связалось с ранней его настроенностью (именно с настроением души, а как художник он вполне уж отходил от "первоначальной" своей манеры).
Июль 1908 года мне пришлось жить у Г. И. Чулкова, на Малой Невке. Осталась память о воде, прохладе, влажном Петербурге, запахах смоленых барж, рыбы, канатов. О взморье, о ночах туманно-полусветлых, о блужданьях – и о Блоке. Не глубокое воспоминание, и не скажу, чтобы значительное. Все-таки, осталось. Блок заходил к нам, мы бывали у него. Его образ, ощущение его в то лето отвечали кабачкам, где мы слонялись, бледным звездам петербургским, бродячей, нервно-возбужденной жизни, полу-искусственному, полуестественному дурману, в котором полагалось тогда жить "порядочному" петербургскому писателю.
Помнится, у Блока резче обозначились уже черты, вес в них прибавился, огрубел цвет лица. Уходил юноша, являлся "совсем взрослый". В этом взрослом что-то колобродило. Каким-то ветром все его шатало, он даже ходил как бы покачиваясь. И на сердце невесело— такое впечатление производил. Мы ездили в ландо на острова, в ночные рестораны, по ночным мостам с голубевшими шарами электрическими, с мягким, сырым ветром. Много и довольно бестолково пили, рассуждали, разумеется, превыспренно, особых незнакомок, впрочем, не встречали. Блок был довольно хмур, что-то утомленное, несвежее в нем ощущалось. Он нездорово жил, теперь-то это ясно, а тогда мы мало понимали.
От вина лицо его приняло медный оттенок, шея хорошо белела в отложных воротничках, глаза покраснели, потускнели. Но стеклянность взгляда их даже и возросла.
Странные вообще были у него глаза.
Сам же Блок знал, какое производит впечатление. Он писал о себе, своих взглядах и жизни следующее:
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее - увековечить,
Безличное - вочеловечить,
Несбывшееся - воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне,-
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство - разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь - дитя добра и света,
Он весь - свободы торжество!
Угрюмство — одна из черт современного нам общества. Переоценка всех взглядов и концепций, разочарование во всех ценностях, душевный поиск происходят также, как и в Блоковские времена. Также как и торжество свободы, внутренняя безграничность и дух Нового времени.
Дмитрий Менделеев, зять Александра и отец жены и музы поэта Любови тоже ощущал внутреннюю противоречивость и сложность Блока:
«Сразу виден талант, но непонятно, что хочет сказать».
По воспоминаниям Ивана Менделеева, брата Любы , отец относился к поэту с нежностью, понимал его дарование, брал его под защиту от нападок и критики, говоря:
«Об этом нельзя рассуждать так плоско. Есть углубленные области сознания, к которым следует относиться внимательно и осторожно. Иначе мы не поймем ничего.»
Из воспоминаний Чуковского:
«Никогда ни раньше, ни потом я не видел, чтобы от какого-нибудь человека так явственно, ощутимо и зримо исходил магнетизм. Трудно было в ту пору представить себе, что на свете есть девушки, которые могут не влюбиться в него... Печальным, обиженным и даже чуть-чуть презрительным голосом читал он свои стихи о любви. Казалось, что он жалуется на нее, как на какой-то невеселый обряд, который он вынужден исполнять против воли.»
А как вы относитесь к Блоку?