Хорошая рецензия Андрея Плыгача
Во всей обширной библиографии Лимонова "Другая Россия" - пожалуй, самое спорное, радикальное и бескомпромиссное произведение автора, по сей день вызывающее ожесточённые дискуссии как в среде привычных оппонентов Лимонова, так и среди партийцев, к которым данные лекции были обращены.
В этой книге Лимонов подвергает критике всё и вся: русскую нацию ("Вокруг всё время говорят: "русские", "мы - русские", "я - русский", "для русских". А под этой этикеткой скрываются самые разные люди. И Ельцин оказывается русский, и сизый алкаш, и грязный бомж, и активный сперматозоид Кириенко. Если они - русские, то я тогда нерусский"); семью, который Лимонов метко называет "монстром с заплаканными глазами"; школу, которую Лимонов не без оснований считает инструментом подавления, частью репрессивного государственного аппарата; "русский адат" (в путинской пропаганде данное понятие фигурирует под названием "скрепы"); русскую культуру (Лимонов пишет о "трупном яде XIX века", называет Пушкина "поэтом для календарей", а из всех поэтов Серебряного века "радостными" считает лишь Гумилёва и Маяковского); и даже Великую Октябрьскую Социалистическую революцию, которую пламенный Лимонов считает "недостаточно радикальной".
Вопреки распространённому заблуждению, данная книга, несмотря на то, что именно она дала название будущей политической коалиции, а позже - и одноимённой политической партии, её не следует считать политической программой нацболов. Это именно что - мечта, сладкая dream самого Лимонова, о чём он прямо говорит в предисловии.
Эдуарду Вениаминовичу - как писателю и как мыслителю - всегда было присуще ярко выраженное анархическое начало. Альтер-эго его первых книг - "Это я - Эдичка", "История его слуги", "Дневник неудачника" - вполне можно назвать анархоиндивидуалистом.
В позднем Лимонове, который, томясь в Лефортовском СИЗО, обрушивается на "русский адат", явственно проступает тот самый Эдичка из дебютного романа писателя: "Нам надоело защищать ваши старые вылинявшие знамёна, ваши ценности, которые давно перестали быть ценностями, надоело защищать "Ваше". Мы устали от Вашего, старики."
Это тот самый Эдичка, который обещает установившемуся порядку: "Я разнесу ваш мир вместе с этими ребятами - младшими мира сего", который ходит на лекции анархистов, плачет от "восторга, зависти и надежды" над "Историей русской революции" Троцкого и который "всю свою жизнь связывает с революцией".
В Лимонове, критикующем русский адат и рассматривающем революционные преобразования как "феномен борьбы поколений", отчётливо виден Эд из "Молодого негодяя": "Как все молодые люди, Эд в самой глубине души презирал стариков и относил их к категории слепых и горбатых".
Лимонов, пишущий о том, что "наиболее революционным типом личности является маргинал: странный неустроенный человек, живущий на краю общества, талантливый изувер, фанатик, поэт, психопат, неудачник", ни разу не лукавит. Ведь прежде всего он пишет о себе самом молодом. А кого ещё, если не Лимонова и его нацболов, можно назвать олицетворением политического радикализма в современной России?
Будет нелишним сказать, что для Лимонова, как для писателя, поэта, политика и мыслителя чрезвычайно характерно эстетическое отношение к жизни. Без этого невозможно понять гипертрофированный культ молодости, так свойственный Эдуарду Вениаминовичу. В книге "В плену мертвецов" Лимонов неслучайно делает безапелляционное заявление: "Если тяга к свежести, юности, к здоровью, к красоте есть извращение, есть разврат, то называйте меня старым развратником".
Лимонов по своему внутреннему устройству - несомненно более радикал, нежели консерватор. Как мне кажется, именно в этом кроется подспудная причина того, что в своё время разошлись его пути с Дугиным, а позже - и с Прилепиным. Ведь Дугин и Прилепин, каких к ним симпатий не питай, - очевидно более консервативны, нежели радикальны, и вследствие этого гораздо более склонны к "примирению" с властью.
Думаю, не будет большим преувеличением сказать, что в Лефортовском СИЗО тот самый Эд/Эдичка пережил второе рождение. "Другая Россия" - не столько результат неких "метафизических откровений", пережитых автором в стенах следственного изолятора, сколько - результат впитанных и переосмысленных им на протяжении всей жизни самых радикальных и экстравагантных политических теорий.
Кому-то может показаться, что Лимонов противоречит данной книгой самому по себе. Ведь совсем недавно он представал в своём "Убийстве часового" завзятым государственником, сформулировавшим железобетонное: "Всё, что хорошо для моего государства, - хорошо для меня. Всё в государстве, ничто помимо государства." Ведь это он писал в "Лимонке", что "Нации нужна новая жестокая мораль. Нам нужен свой "шариат", чтобы загнать наших бесов и пьянства в больницы и лагеря, а девок - на место, в семью, в постель мужа, к колыбели ребёнка."
На самом деле противоречие тут - только кажущееся. В том же самом "Убийстве часового" Лимонов провозглашает необходимость "героического отношения к жизни", а что представляет собой лимоновский идеал вооружённых кочующих общин, "воюющих в южных государствах", как не чаемую Лимоновым "нацию героев"?
Лимонов - безусловно страстная, фанатичная и, вследствие этой страстности и фанатизма, - чрезвычайно склонная к крайностям натура. Поэтому в его устах одинаково аутентично звучат как и призывы к "нашему шариату", так и клич "адат должен быть разрушен!". Национал-большевизм в некотором смысле можно считать идеологией крайностей (ультра-правые+крайне левые), и неслучайно Лимонов выбрал именно её.
В этом смысле в Лимонове отразились характерные черты русского народа. Вот что пишет Бердяев в своей прозорливой работе "Истоки и смысл русского коммунизма":
"Русский народ - народ государственный, он покорно согласен быть материалом для создания великого мирового государства, и он же склонен к бунту, к вольнице, к анархии. Русская дионисическая стихия - анархична. Стенька Разин и Пугачёв - характерно русские фигуры, и память о них сохранилась в народе."
Неслучайным кажется и то, что из всех русских революционеров Лимонов питает явную слабость к "Мишелю" Бакунину. Они во многом схожи по темпераменту. Вот что пишет о Бакунине тот же Бердяев:
"Он хочет поднять мировой бунт, зажечь мировой пожар, хочет разрушить старый мир, он верит, что на развалинах старого мира, на пепелище возникнет сам собой новый мир. Бакунин хочет взбунтовать народные, пролетарские массы всего мира. Он хочет обращаться к черни, к низам, и верит, что взбунтовавшаяся чернь, сбросив все оковы истории и цивилизации, создаст лучшую, вольную жизнь. Он хочет разнуздать чернь.
<...>
Бакунин исключительно эмоционален, враждебен всяким интеллектуальным теориям. Он отрицательно относился к наукам и учёным. Более всего ему ненавистна власть учёных. Научный социализм для него есть власть учёных."
Лимонов многими своими чертами (как то: явные симпатии к санкюлотам и "бешеным" и вообще к самым крайним политическим радикалам или явная нелюбовь к экономике и всякого рода экономическим теориям), несомненно, наследует Бакунину.
Неслучайным представляется и то, что Лимонов заканчивает свою книгу цитатой из романа Чернышевского "Что делать?". Ведь лекции Лимонова, его "Другая Россия", равно как и знаменитые сны Веры Павловны и "Новая Россия" Чернышевского, представляют собой варианты Русской Утопии.
Утопия - вообще почётный жанр, имеющий двухтысячелетнюю традицию, и забавно тут сопоставить своеобразные исторические рифмы: Лимонов пишет свою утопию в камере "Лефортово", Чернышевский писал "Что делать" в Петропавловской крепости, Томмазо Кампанелла писал свой "Город солнца" в заточении после неудачной попытки осуществления мятежа в Калибрии, ну а родоначальник утопического жанра - Платон - написал своё "Государство" после того как был продан Дионисием в рабство. Характерно и то, что идеи, изложенные Лимоновым в "Другой России" частично перекликаются с тем, что писал великий греческий философ две тысячи лет назад.
И с этой точки зрения нельзя не отметить интеллектуальную храбрость Эдуарда Лимонова. Ведь XX век, век великих социальных экспериментов, начало которым положила наша страна, вполне можно назвать веком антиутопий, веком массового разочарования в возможности построения идеального общества. Замятин, Оруэлл, Хаксли, даже сам Лимонов в своём "Дисциплинарном санатории" - многие культовые произведения XX века сделали свой вклад в развеивание иллюзии как о социалистическом, так и о буржуазном "рае".
И как же удивительно на этом фоне уныния и разочарования читать проникнутые прямо-таки религиозным мессианством строки Лимонова:
"Другая Россия должна быть создана в осуществление многочисленных древних чаяний и пророчеств. Как Беловодье - земля религиозной свободы; как земля древней русской воли, куда бежали казаки и крепостные; как Срединная империя Востока - форпост против материалистической отвратительной цивилизации Запада, цивилизации человека - производящей и потребляющей; как Шамбала буддистов и теософов; как земля, где осуществится создание новой нации, где произойдёт воссоединение братских близких народов в одну семью и будет создан Новый Человек, в котором будет от всех народов Евразии"
Завзятый скептик, конечно, только поморщится над "очередными фантазиями о земле с молочными реками и кисельными берегами", но автору этих строк думается, что воплощение Утопии является наиболее естественным проявлением человеческой сущности.
Ведь что выделяет человека из животного мира? Способность не просто приспосабливаться, но - преображать окружающую среду, создавать собственную искусственную среду, способность к целеполаганию и воображению.
Человек просто-напросто предназначен для Утопии, для воображения и осуществления собственных идеалов. Вся мировая культура зиждется на этом, начиная от упомянутого платоновского “Государства”.
Человечество не может существовать без идеалов. Вся эпоха Модерна построена на них: Мор, Фурье, Оуэн, Маркс, Сен-Симон, Прудон, славянофилы, Кропоткин, Фёдоров, Циолковский, Вернандский, весь русский космизм, весь русский народ, соборно бросившийся штурмовать небо, взыскуя Царства Божия на Земле. И только грёбаный Постмодерн с декларируемым им презрением к “метанарративам” пичкает нас антиутопиями.
Антиутопическое мышление - один из симптомов кризиса современного мира. И Лимонов - один из немногих, кто не только восстаёт против современного мира, но и осмеливается помыслить пути его преодоления.
"Пусть говорят: "Так никогда не было!" Не было - так будет. Когда-то ничего не было. Нужна дерзость."
Владимир Ильич Ленин- первый в мире воплотитель социалистической Утопии - признавался, что в своё время его "перепахала" книга Чернышевского "Что делать?". Возможно, что когда-нибудь книга Лимонова "перепашет" нового Ленина, и заветная dream Лимонова тоже будет осуществлена.
Понравился текст? Подпишитесь на мой канал, чтобы не пропустить следующие статьи. Никакой клиники - только качественная аналитика.