В первом же таком полёте у одного из членов экипажа в невесомости началась рвота.
Ещё у одного, у опытнейшего, много летавшего на разных самолётах авиационного инженера Евгения Евсеева, в первые секунды каждой невесомости возникал дикий страх. Он с ужасом чувствовал, что проваливается куда-то вниз, в чёрную, как ему казалось, бездну. Женя кричал, судорожно хватался за что попало. После полёта не мог вспомнить всего этого. Смотрел на себя, снятого кинокамерой — изумлялся.
Он стал одним из очень важных моих подопытных. Специальными приборами я изучал при невесомости у него и у многих других людей зрение, вестибулярные реакции, работоспособность. После многих полётов Евсеев адаптировался, и невесомость вызывала у него только хорошее настроение.
Рвота и страх в невесомости обеспокоили руководителей ЛИИ, а может быть не только их. Ведь тогда о реальном физиологическом действии невесомости было почти ничего не известно.
Американские авиационные врачи предполагали, что кровь, которую сила тяжести не будет оттягивать вниз, к ногам, зальёт сердце, пища не сможет задерживаться в желудке, и начнёт отрыгиваться или, хуже того, выбрасываться рвотой. Из-за неё астронавт поперхнётся, захлебнётся, подавится! Так они думали, основываясь на своих кратких пребываниях в невесомости — по 8–10 секунд в сравнительно небольших военно-транспортных самолётах.
Руководство ЛИИ стало посылать меня в различные инстанции Комитета авиационной промышленности СССР (он тогда не был Министерством), чтобы утверждать («пробивать») особые условия оплаты участникам авиационных полётов с созданием невесомости, — боялись, что мало кто захочет оказаться в ней. Я был новичок и мало что смыслил в хождениях по уровням власти. Потому смело пробивался к высоким начальникам и даже дошел до Финансовой комиссии при Совете Министров СССР. Почему именно мне было поручено такое задание, я не знал и не задумывался над этим. Все необходимые разрешения были даны, довольно большие «лётные» вознаграждения участникам полётов — утверждены.
В первых же полётах (в мае-июне 1961 г.) я заметил, что у таких, как Женя Евсеев, пугающихся в невесомости, в полётах не бывает ни тошноты, ни рвоты, ни отрыжки. А их «ужас падения» быстро сменялся (на 3-й — 5-й секундах невесомости) бурной «радостью спасения». Обобщив свои наблюдения, написал статью.
После многих очень хлопотных представлений её на разных «рассекречивающих» комиссиях, добился разрешения опубликовать статью в открытой печати. Помог мне Марк Лазаревич Галлай, Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель, он доказал, что моё «открытие» не имеет военного значения, и что нужно отстаивать, «застолбить» приоритет нашей науки.
Статья была отослана в «Военно-медицинский журнал», в нём печатали научные статьи о подготовке к космическим полётам; этим занимались тогда военные врачи. Через три месяца из редакции журнала пришёл ответ. В нём сообщалось, что мной наблюдались лишь частные случаи, что они не соответствуют современным научным знаниям об эмоциях и публиковать мою статью нет смысла. Думаю, что основной причиной отказа было то, что я не был военным врачом.
Позднее мои статьи стал публиковать полковник медицинской службы Олег Георгиевич Газенко в многочисленных сборниках: «Проблемы космической биологии».
