Продолжаем публиковать статью Анатолия Муравлева (Газета "Деловой Бийск" №50 (839) 15 декабря 2010 г) о старых местах поклонения православных христиан Алтая. Начало читайте здесь.
В кельях — камеры
Самым началом прошлого века — 1902-м годом, отмечено создание Богородице-Казанского общежительского женского монастыря в Барнауле. Здесь, на правом берегу Барнаулки, еще 8 июля 1899 года был открыт одноименный храм.
Вот что писала газета «Сибирский вестник»:
«Место для храма очень красиво — на высокой горе, среди соснового бора».
Храм и монастырь были основаны на средства Евдокии Судовской, совладелицы Иткульского винокуренного завода. Вскоре Барнаульская женская община выросла до ста человек, обеспечив себе право на воспитание сирот.
С именем Богородице-Казанского женского монастыря, между прочим, связано имя последнего российского императора Николая II.
В 1914 году царь передал для его нужд пригородные земли Барнаула. В эпицентр политико-революционных событий монашеская обитель попала 9 декабря 1919 года — этот день считается датой взятия Барнаула партизанами. Единственным местом, где они получили отпор, оказался монастырь. Нет, воевали, конечно, не монашки, а сохранившие боеготовность воины полка голубых улан и 3-го Барнаульского стрелкового полка.
Утром 9 декабря 1919 года пост белых встретил в нагорной части наступавшие колонны пеших и конных партизан пулемётным огнем и заставил их остановить наступление на город. Всю вторую половину дня 9-го декабря 7-й полк «Красных орлов» также не мог взять женский общежительный монастырь Святой чудотворной иконы Казанской Божьей Матери, откуда вёлся пулемётный огонь. Но к ночи всё было кончено. В 7-м полку было убито три человека и пятеро ранено, в других полках потерь не было. Известный алтайский художник Геннадий Борунов вспоминает, что в Павловске, где он провел детство, позже жили две монашки из барнаульского Богородице-Казанского женского монастыря — Еленушка и Вера. Он утверждает, что «во время погрома монастыря партизанами в 1919 году многие монахини были убиты, изнасилованы, а тете Лене с подружкой тетей Верой удалось полураздетыми (уже лежал снег) бежать».
Воспоминания художника опубликованы в газете Павловского района «Новая жизнь» 2 октября 2004 года. Несколько десятилетий пропаганда рисовала героический штурм Барнаула. На самом деле все оказалось страшней и прозаичней... Церковные владения были национализированы. Выживших монашек вынудили разъехаться.
3 августа 1920 года президиум Алтайского губисполкома рассмотрел вопрос о переводе в женский Богородице-Казанский монастырь лазарета из дома Полякова. Чрезвычайной жилищной комиссии было предложено в наикратчайший срок переселить барнаульских монахинь в Улалу (ныне Горно-Алтайск). Для того чтобы определить, какое имущество им необходимо взять с собой, была создана комиссия из представителей отдела управления, отдела юстиции и губернской милиции. Но уже на следующий день, 4 августа, президиум губисполкома изменил решение относительно судьбы монастыря. Велено было предоставить здания Барнаульского женского монастыря для лагерей разных принудительных работ. 6 августа на расширенном заседании президиума губисполкома вновь обсуждался вопрос о монастыре. Принятые ранее решения о переселении монахинь в Улалинский женский монастырь пополнились постановлением о выселении из помещений монастыря: школы — в Барнаул, детского дома — в Бийск. Мастерскую инвалидов следовало перенести в верхние дома, находившиеся у монастырской церкви. Все освободившиеся помещения внизу надлежало занять под лагерь принудительных работ и под военный госпиталь, пока еще располагавшийся в доме Полякова. А в здании, занимаемом госпиталем, пожелал расположиться аппарат губисполкома: своя рука — владыка!
Игуменья Мариамна всеми силами пыталась спасти обитель. Ее неоднократно арестовывали, а в начале 1938 года приговорили к расстрелу. Она разделила участь более шестисот человек — священнослужителей, горожан и крестьян, расстрелянных под стенами монастыря. После революции «царское место» было подвергнуто поруганию безбожников. Монастырь теснили, переименовывали в «городок просвещения», в нем размещали курсы учителей, «Сельхозтехнику», детский дом, а с 1925 года — и поныне — там находится тюрьма, она же СИЗО — следственный изолятор временного содержания. В настоящее время здесь сохранилась лишь притвора, а также часть монастырской стены и угловая башня. Неподалеку от монастыря в лесу в начале 90-х годов прошлого века установлен камень в память жертв сталинских репрессий.
Чулышманская коммуна
История этой коммуны долгие годы была образчиком того, как «нехорошие белогвардейцы» расправились с «хорошими коммунарами». В марте 1920 года в Ойротии (современная Республика Алтай) создали первую сельскохозяйственную коммуну «Свободный труд». Ее члены проживали в Средней Тырге. Бийское земельное управление предложило коммунарам на выбор земли одного из двух ликвидированных в Ойротии монастырей: Никольского в КызылОзёке или Благовещенского в Чулышмане. Еще 6 марта 1918 года (21 февраля по старому стилю) в Улале (ныне город Горно-Алтайск) под председательством В.И. Анучина открылся Горно-Алтайский краевой съезд, на котором присутствовали 133 делегата с мест. Съезд принял постановление о Никольском женском и Благовещенском мужском монастырях.
Монастырь на реке Чулышман, согласно постановлению, ликвидировался, а все его хозяйство и земли надлежало передать для культурно-просветительных целей и нужд местного населения. Но потом на богатое, дармовое Продолжение. Начало в № 49Святые места Алтая I. Судьба м онастырей монастырское имущество стали претендовать коммунары. Они решили перебраться в Чулышманскую долину, располагавшуюся неподалеку от Телецкого озера. В августе 1920 года крестьяне перегнали по тайге скот к Чулышману, преодолев реки Сары-Кокшу, Таймень и другие. В монастыре, несмотря на официальное постановление о его ликвидации, продолжали жить монахи. Они встретили коммунаров неприветливо. Вот как описывал это в очерке, опубликованном в газете «Алтайская правда» в 1965 году Марк Юдалевич. Руководитель коммуны Пётр Попов пожелал говорить с игуменом Никандром, но тот послал для переговоров монаха Пимена. «Отец игумен не даёт вам своё благословение», — заявил он. — И велит не медля убираться отсюда». Ответом был дружный, весёлый хохот коммунаров. Их не убедил и представленный царский указ о даровании земель монастырю. «Отошло время твоей бумаге, — сказал Попов, — читай теперь другие указы, советские». Он разорвал документ и бросил обрывки бумаги по ветру. Новоселы забрали в собственность коммуны монастырское имущество. Причем руководствовались при этом постановлением правительства. Но монахи угнали в горы почти всех лошадей, коров и овец. Долгое время не отдавали коммунарам и монастырские постройки. Обе группы продолжали сосуществовать на одной территории, но отношения становились все напряженней. У монахов было отобрано почти всё имущество, а у коммунаров исчезал реквизированный ими скот, и горели стога сена. Они замечали, что иногда во внеурочное время звонят колокола. Некоторые семьи не выдержали таких отношений и покинули коммуну. В начале 1921 года в горах открыто стали появляться повстанцы. Посевную коммунары вынуждены были проводить с оружием за плечами. Не радовал даже хороший урожай. Пришлось принимать меры на случай нападения, выставлять дозоры. В декабре коммунары захватили скот и имущество у жителей соседних сел. Это переполнило чашу терпения местного населения. В ночь на 20 декабря монастырь осадила группа вооружённых повстанцев во главе с Афанасием Манеевым. Но коммунары успели отправить за помощью к пограничникам, в Чибит, Павла Волкова, который, однако, был захвачен в пути и убит. Осаждённые какое-то время спасались за монастырскими стенами, отстреливались, но у нападавших был огромный перевес. Когда повстанцы ворвались во двор бывшего монастыря, их предводитель Афанасий Манеев забил до смерти коммунара Осипа Чуприянова, приговаривая: «Вот тебе чёрная корова!» Оказывается, Чуприянов как раз и реквизировал его скотину. Всего было убито в перестрелке и после захвата бывшего монастыря одиннадцать коммунаров. Вскоре в низовье Чулышмана прибыл из Бийска отряд частей особого назначения и добровольческий отряд совпартшколы. Одновременно ворвалась группа добровольцев из Улагана. Её привел вернувшийся с Южного фронта гражданской войны старший сын Тимофея Волкова Александр. Число жертв среди повстанцев неизвестно. Однако Марк Юдалевич подчеркивал, что «лишь немногим бандитам удалось бежать к Кайгородову». Ныне на месте величественного Благовещенского Чулышманского монастыря, как сообщил мне горноалтайский журналист Николай Витовцев, не сохранилось даже развалин. Приключения немцев в Кызыл-Озеке Не менее трагична и поучительна история Никольского женского монастыря. Он был основан в 1840 году в восьми верстах от Улалы вверх по реке Майме, на склоне горы у села Кызыл-Озёк. Официально открыт 17 мая 1863 года. Монастырю принадлежал надел в 6444 десятины земли. Но к августу 1921 года ни землей, ни имуществом монашки уже не владели. Здесь была осуществлена попытка создания образцово-показательного совхоза. Причем силами ... германских коммунистов. Но истинно говорят: «Что русскому — хорошо, то немцу — смерть!» Эта история приведена в книге Владимира Бруля «Немцы в Западной Сибири». Итак, летом 1921 года из Германии в Москву приехала группа немцев — 21 человек. Они были наслышаны о революции в России, предварительно списались с руководством Советского правительства, прося разрешить им создать совхоз или коммуну.
Причём настаивали на выделении им места в Сибири, чтобы доказать, что при умелой организации именно коллективные хозяйства наиболее эффективны в любых природно-климатических условиях. Иностранцы, по согласованию с Алтайским губкомом партии, прибыли в Улалу четырьмя группами в августе-сентябре, не предполагая, какие их ожидают трудности. Часть добровольцев погибла от болезней еще по пути в Горный Алтай. Но то, что они увидели по прибытии на место, привело немецких коммунистов в шок. В совхозе, который уже существовал на базе ликвидированного Никольского женского монастыря, как раз шла антирелигиозная кампания. Эта акция продолжалась несколько дней и сопровождалась пьяными оргиями, с принудительным участием монашек. Немцы искренне никак не могли понять, имеют ли они дело с преступниками или партийно-хозяйственными работниками. Как сообщал лидер коммуны Генрих Ротмунд губернским властям, директор совхоза Полецкий «…устраивал винные гуляния днем и ночью с несколькими милиционерами, женщинами и монашками, во время которых происходили вещи, возможные только в среде бандитов».
Но на том приключения немцев в России не закончились. На руках они имели мандат, согласно которому должны были принять все совхозное имущество на баланс коммуны и управлять им по своему разумению. Но директор совхоза под угрозой расстрела запретил передавать пекарню и кухню, однако через несколько дней, протрезвев, все-таки отдал их коммуне. Но все же приказал конюхам угнать в горы лошадиный табун. Впоследствии животные были им проданы на сторону. Все, что можно было унести, разворовали еще до приезда новосёлов. На новой косилке и молотилке не хватало целых узлов. Не оказалось ни одного кузнеца, колесника, каменщика, плотника и вообще знающего сельское хозяйство работника. Обо всем этом руководитель коммунаров Генрих Ротмунд сообщал в Алтайский губисполком. Прибывшая для изучения жалобы комиссия наблюдала такую картину: немцы сами не работали в поле, а только руководили мобилизованным русским населением.
До 5 октября третья часть хлеба все ещё стояла на корню. Исчерпав все меры воздействия на нерадивых работников, немцы вынуждены были прибегать даже к рукоприкладству. Русское население стало рассматривать немецкую группу как бывших помещиков. А мобилизованные рабочие совхоза стали говорить, что работают на каких-то иностранцев. Как ни бились германские коммунисты, создать образцово-показательное хозяйство им не удалось. Полными хозяевами совхоза им не позволили стать власти, а местное население продолжало жить и работать так, как привыкло. Эксперимент со строительством социализма в отдельно взятом совхозе закончился неудачно. Понадобилось еще более полувека, чтобы окончательно убедиться, что и в масштабах страны подобная практика не дает ожидаемых результатов. О неудачной попытке революционной экспансии, сегодня напоминает посёлок под названием Карлушка, расположенный у Чуйского тракта, неподалеку от бывшего монастыря. По крайней мере, мне рассказывали местные жители, что основал это селение Карл — один из германских коммунаров. Позже помещения бывшего монастыря приспособили под тюремно-исправительное учреждение. Техникум Шукшина и Кугультинова О бывшем Свято-Тихвинском монастыре, располагавшемся в посёлке Боровой Бийского района, было известно немного. Пока Артём Кудинов не опубликовал документальную повесть «О чем молчат колокола. Страницы истории церкви и религии на Алтае. 1918-1928 гг.» в журнале «Алтай» (1990, № 3, с. 17-48). Свято-Тихвинский женский монастырь находился в семи верстах от Бийска, недалеко от села МалоУгренёвское Енисейской волости. Основан был в 1908 году. Имел большое хозяйство: луга, пашни, огороды, мастерские — сапожную, одеяльную, рукодельную, шальную, портняжную, переплетную, и даже небольшой свечной заводик. Занимались монахини и животноводством. Здесь после революции насчитывалось 28 коров, три быка, четыре тёлки, двенадцать лошадей. К коням имелся неплохой инвентарь: сани, кошёвы, полусанки, сани, телеги, хомуты, веялки, косилки, жнейки.
В лучшие времена в монастыре проживало больше двухсот насельниц, но через год-полтора после революции осталось меньше половины. Весной 1920 года монахинь, по решению большевистских властей, потеснил детский дом. Беспризорникам и сиротам пришлось уступить несколько из 39 монастырских зданий. Они, конечно, беспокоили женщин, однако подобное соседство было для них и приятным, поскольку многие монашки сами испытали горечь сиротства. Но вскоре у властей вызрело более коварное решение: приспособить Тихвинский монастырь под место заключения, организовав в нем лагерь принудительных работ, и в срочном порядке выселив оттуда детдомовцев. Однако решение не состоялось из-за возмущения крестьян окрестных сел. Пришлось властям отказаться от реализации поспешной идеи, оскорблявшей религиозные чувства верующих. Однако закон был на стороне местных органов, которые решили в соответствии с Конституцией РСФСР (п. 5, гл. 1, раздел 1) и Законом о земле (ст. 64, гл. VII) национализировать весь инвентарь, а также здания и постройки монастыря, оставшиеся во владении монастыря после размещения в нем детского дома, и передать их во временное пользование коммуне «Единый труд».
Бывшим монахиням разрешалось работать на свечном заводе, заниматься рукодельем, жить в полуподвале старого полукаменного флигеля и непосредственно в церкви. Было голодно, донимали соседи-беспризорники. Ведь воспитатели внушали детдомовцам, что монашки — злейшие враги Советской власти. Все чаще пожилых женщин называли «чёрными воронами», «пугалами» и т.д. К середине 1923 года в бывшем монастыре осталось чуть больше 60 женщин: 32 монахини и 32 послушницы во главе с настоятельницей Иннокентией. Власти неоднократно предпринимали попытки закрыть трудовую общину бывших монахинь.
Например, в конце декабря 1924 года Бийский уездный исполком в секретном письме подчеркивал, что большинство населения поддерживает, с нетерпением ждет закрытия Тихвинского монастыря — «рассадника тихоновщины», «гнезда антисоветских элементов». Но в соответствии с постановлением Наркомата юстиции и НКВД от 19 июня 1923 года необходимо было заручиться поддержкой населения, выявив его мнение на этот счет. Собрания верующих с протестами против намечавшейся ликвидации Тихвинской религиозной общины прошли в середине-конце мая 1925 года в Бийске, в сёлах Ключи, Енисейское, Усятское, МалоУгренёвское. На них отмечалось, что монастырь — это не только религиозное учреждение, но и «оплот... веры, рассадник благочестия и священное место» для местного населения, создававшее определенную духовную атмосферу, но, кроме всего прочего, приют и убежище всех скорбящих и обремененных, где находят пристанище престарелые люди, достаточно поработавшие в свое время, и для которых монастырь является в своем роде социальным обеспечением их старости, с окончательным упразднением которого бездомные инвалиды окажутся на улице». Также верующие крестьяне близлежащих сел отмечали, что монастырское хозяйство является образцовым. «…Монастырь же при всех стеснениях, обезземеленный до того, что нет земли и под огород, до сего времени живёт, да ещё кормит несколько десятков старух и несколько сирот, которые бы были нелегким бременем для ограниченных средств собеса...
Здесь мы видим пример великой силы в единении, которое нас может привести к великому будущему». Кроме того, препятствием к ликвидации общины являлось и то, что выселять монахинь было некуда, да и дома, в которых они жили, являлись их собственностью. Власти не ожидали такого отпора со стороны верующих, сообщив в губернский административный отдел, что «закрытие Тихвинского монастыря в настоящий момент нецелесообразно, так как с политической и экономической стороны нет цели в его ликвидации». Но решением президиума Бийского окружного исполкома от 23 октября 1928 года с Тихвинской религиозной общиной договор был расторгнут. Официальная причина — несовместимость детдома и бывших монахинь. Здание монастырской церкви и личные дома монахинь окрисполком велел передать к началу 1929 года детскому дому. Но ход дела был ускорен непредвиденным событием. 2 декабря в детском доме в огне сгорело одно из зданий, около 50 детей осталось без крова. Горсовет Бийска приказал разместить ребят в помещении церкви, выселив оттуда монахинь. Бийский окрисполком поддержал это решение. Монахиням дали на это три дня. Они должны были уплотниться, отселившись в занятые ими шесть домов. Драконовское решение о закрытии религиозной трудовой общины поддержал 18 декабря 1928 года и президиум Сибкрайисполкома. Имущество бывшего Свято-Тихвинского монастыря разошлось по разным организациям.
Например, 230 церковных книг было отобрано еще годом раньше. А бедным женщинам в конце апреля 1929 года фракция ВКП (б) Бийского окрисполкома отказала даже в сносе собственных домов, принадлежавших им по праву собственности.
Так закончилась 20-летняя история Свято-Тихвинского монастыря. Не могу не поведать ещё один любопытный сюжет, связанный с этим местом. Будущий актёр, режиссёр и писатель Василий Шукшин учился в Бийском автомобильном техникуме. Это учебное заведение некоторое время располагалось в здание бывшего Тихвинского монастыря. Вот как описывал сам Василий Шукшин в рассказе «Самолёт» начало своей учебы в автотехникуме:
«Этот техникум был эвакуирован в Бийск из города Новочеркасска Ростовской области летом 1942 года и размещен в бывшем женском монастыре (ныне посёлок Боровое) в семи километрах от города, вместе с находившейся там школой шофёров Союззаготтранса».
В 1987 году это же помещение описал краевед Василий Гришаев в очерке «Василий Шукшин»: «Здание бывшего монастыря — двухэтажное, потемневшее от времени, деревянное. Ничем не примечательное по архитектуре. В нем по-прежнему учебные классы, но уже СПТУ-14. Цел и двухэтажный кирпичный дом — бывшее общежитие, только живут в нем теперь работники ПТУ. Рядом — Бия. Здесь под берегом любил рыбачить Василий Шукшин...». Василий Шукшин учился в техникуме около двух с половиной лет, до осени 1946 года. Но, кажется, еще никто из исследователей творчества земляка не отмечал, что в 1944-1945 годах работал военруком Бийского автомобильного техникума калмыцкий поэт Давид Кугультинов, демобилизованный из действующей армии в ходе войны «в порядке депортации».
Старообрядческий скит
В Сентелекской волости Бащелакского района (ныне территория Чарышского района) по реке Белой располагался Белорецкий поморский женский старообрядческий скит. Он возник ещё до революции, в 1908 году, но просуществовал недолго. 2 апреля 1923 года скит был зарегистрирован как Белорецкая религиозная община, которая, в свою очередь, заключила договор с местными властями. В представленном Сентелекским волисполкомом списке за 1923 год в общине насчитывалось 26 человек в возрасте от 14 до 82 лет. Из них одна келарь, одна экономка, одна уставщица, две головщины, одна канархистка, остальные были монахинями послушницами. По занимаемым в общине должностям это были и коровницы, и конюхи, и хлебопек, и прялья, и чеботарь. То есть, женщины выполняли и некоторые мужские работы. Во главе общины стояла Иустинья Бобровская, 62-х лет. В общине было только Гилёвых девять человек. А также — Красновы, Сердцева, еще одна Бобровская, Широкова, Тарасова, Плотникова и другие. Архивные документы сохранили такое вот свидетельство.
В ноябре 1927 года Бащелакское райземуправление Бийского округа проводило выставку крупного рогатого скота. Похвальным листом была отмечена Белорецкая трудовая артель (под этим названием в грамоте фигурировал бывший Белорецкий женский скит старообрядческого поморского толка). Но к 1930 году все церкви и молитвенные дома в Бащелакском районе закрыли, общины распустили. Помещения женского скита передали колхозному дому отдыха. Затем их разобрали и сплавили плотами вниз по Чарышу. Сейчас бесполезно обращаться к справочникам, чтобы отыскать посёлок Белорецк — не существует такого населённого пункта. А, между прочим, это было старинное казацкое поселение, входившее в Бийскую оборонительную линию. Утеряны и казачья, и монастырская биографии Белорецка. Есть невнятные сведения о том, что в укромных местах Горного Алтая также были скиты. Например, в 1928 году был закрыт Верх-Ашпанакский скит. Организован он был ещё до революции несколькими монашками - беспоповками. Возглавлял его некто Завьялов. В этом ските якобы скрывались бывший крупный тобольский торговец Ваганов и бийский домовладелец Мажаев.
Источники утверждают, что вокруг Верх-Ашпанакского скита было разбросано несколько мелких скитов.
Анатолий МУРАВЛЕВ (Продолжение следует)