Восьмое стихотворение из цикла "Подруга", который Марина Цветаева посвятила своей любимой женщине — Софии Парнок. Их бурный роман длился полтора года, несмотря на Сергея Эфрона, за которого Марина вышла замуж всего два года назад, по большой любви, и дочь Ариадну.
София, известная как "Русская Сафо" была поэтом, превосходным критиком и переводчиком. Как говорил впоследствии В. Ходасевич:
«Ею было издано много книг, неизвестных широкой публике — тем хуже для публики».
Цветаева видела в ней одновременно и мужчину и женщину, и ребенка и музу, и мать и Прекрасную даму.
Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто — лета,
Кто — край ее, кто — век?
Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.
До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст,
И — в серебре — опал.
Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.
10 января 1915 года
Сестра Марины, Анастасия Ивановна Цветаева так говорила о Софии:
"Как эффектны, как хороши они были вдвоем: Марина — выше, стройнее, с пышной, как цветок, головой, в платье старинной моды — узком в талии, широком внизу. Соня — чуть ниже, тяжелоглазая, в вязаной куртке с отложным воротником. <...> Я была в восторге от Сони. И не только стихами ее я, как и все вокруг, восхищалась, вся она, каждым движением своим, заразительностью веселья, необычайной силой сочувствия каждому огорчению рядом, способностью войти в любую судьбу, всё отдать, всё повернуть в своем дне, с размаху, на себя не оглядываясь, неуемная страсть — помочь. И сама Соня была подобна какому-то произведению искусства, словно — оживший портрет первоклассного мастера, — оживший, — чудо природы! Побыв полдня с ней, в стихии ее понимания, ее юмора, ее смеха, ее самоотдачи — от нее выходил как после симфонического концерта, потрясенный тем, что есть на свете—такое".
Сама же она вспоминала о своей бурной жизни следующее:
«Когда я оглядываюсь на свою жизнь, я испытываю неловкость, как при чтении бульварного романа. Всё, что мне бесконечно отвратительно в художественном произведении, чего никогда не может быть в моих стихах, очевидно есть во мне и ищет воплощения. И вот я смотрю на мою жизнь с брезгливой гримасой, как человек с хорошим вкусом смотрит на чужую безвкусицу».
Тем не менее, в истории она осталась как человек неоднозначного, но первоклассного вкуса. Об этом говорят два свидетеля эпохи, первый Семён Израилевич Липкин:
"С ее сестрой, я был в более близких отношениях. Та пищала, а Парнок говорила очень спокойно. Ничего южного, ростовского, ведь она кажется из Ростова, в ее речи не было. Чисто московский акцент.
В те времена в литературной среде одевались довольно скромно... Но иногда странно, например кто-нибудь мог быть в красивом платье, но пришел босиком. Такое бывало... Парнок же всегда одевалась в белую блузку и темную юбку. Это мне очень запомнилось. Она была аккуратна, но одеждой не выделялась, ее необычность проявлялась когда она говорила... Но часто она молчала".
А такие воспоминания сохранились у маленькой Ариадны Эфрон, дочери Марины:
«...У мамы есть знакомая, Соня Парнок, — она тоже пишет стихи, и мы с мамой иногда ходим к ней в гости. Мама читает стихи Соне, Соня читает стихи маме, а я сижу на стуле и жду, когда мне покажут обезьянку. Потому что у Сони Парнок есть настоящая живая обезьянка, которая сидит в другой комнате на цепочке».
Как скромность и молчаливость могла совмещаться с такой чувственной порочностью? Как вы думаете, кем же была София Парнок, муза, роковая женщина и русская Сафо?
Целиком цикл Подруга можно прочесть здесь.