Бандитские девяностые
Задачка как-то «не вытанцовывалась». В голове не были ни единой мысли, что с этим делать. Я сидел по пояс голый, в одном трико и тапочках на босу ногу и мучительно вглядывался в экран компьютера. Было около одиннадцати. День был почти обычный – старый Новый Год. В большой комнате дочка играла в кубики, жена с утра ушла на работу. В это время раздался звонок у входной двери.
– Кого там чёрт несёт? – с досадой подумал я, – сильно недовольный тем, что меня отвлекают от дел в самый неурочный час.
В принципе, друзей и прятелей у меня было достаточно, и все они могли заявиться в любое время без особых церемоний, поскольку телефона у меня не было, и заранее договориться о визите было не просто. Погружённый в свои мысли о задаче, я подошел к двери, спросил: «Кто там?» – и даже заглянул в глазок. Впрочем, ничего особенного я в том глазке разглядеть не мог, поскольку на лестничной площадке вечно было темно, и лампочка не горела. Мне ответили: «Открывай, свои», и я автоматически отодвинул защёлку замка. Картина, котрая мне открылась, достойна отдельного описания.
В проёме двери стояли две фигуры по всём чёрном: сверху вязаные шапочки, на лице чёрные маски с узкими прорезями для глаз и рта, на груди чёрные куртки, ниже – чёрные ватные штаны и чёрные валенки. Я изумлённо застыл, решив, что меня посетили «марсиане», и подумал с досадой: «Какого чёрта нужно этим клоунам, когда человек занят работой?». Один из «марсиан» сказал: «Спокойно, не дёргайся, это ограбление!».
В этот момент адреналин мощной волной ударил мне по венам, и я за долю секунды оттолкнул правым плечом одного из них в сторону кухни, а левым протаранил вскользь второго и оказался на лестничной клетке. Драться в узком коридоре им двоим оказалось очень несподручно, там негде было ни повернуться, ни размахнуться как следует. Дорога к свободе оказалась открытой, а бежать мне босиком и налегке было гораздо легче, чем этим упакованным увальням в валенках. Когда я миновал коробку лифта и приготовился скакать вниз по лестнице, за моей спиной раздался детский плач. Это дочка заревела, выглянув в коридор и увидев чёрные страшные фигуры. Вот тогда мне в спину и прозвучал короткий злой окрик: «Вернись, иначе ребёнка зарежем!».
Я вернулся, и один из них попытался схватить меня за плечи, чтобы я не вырвался и потерял способность оказывать сопротивление, но я успел резким рывком сорвать у него с головы чёрную маску. Мой взгляд «сфотографировал» небритое скуластое лицо мужика лет сорока. Взгляд его был звериным, не оставляющим сомнения, что он убьёт, не задумываясь. Через пару секунд я уже лежал на полу в коридоре лицом вниз. Мужик плотно оседлал меня и вязал мне руки за спиной висевшим на вешалке шарфом. Весу в нём было не менее ста килограмм против моих шестидесяти пяти. Закончив вязать, он просунул свои толстые короткие пальцы мне в углы рта и резко растянул рот, чтобы я не смог крикнуть. Краем глаз я успел заметить, что второй, более худощавый проскользнул в большую комнату и удовлетворённо крикнул напарнику:
– На месте!
Сидевший на мне хряк злорадно протянул:
– Кончилось ваше время, паря, теперь наше время!.
Я только иронически хмыкнул:
– Если это так, то стране, действительно, кранты.
Я понял, что квартиру они взяли по наводке, шли взять конкретные вещи, о которых знали от наводчика заранее. А самыми дорогими вещами на тот момент у нас были два японских видеомагнитофона фирм «Сони» и «Тошиба», каждый из которых стоил как автомобиль «Москвич». Связанного, меня отнесли в дальнюю комнату, в которой я всего деять минут тому назад работал за компьютером, положили на диван, набросили сверху одеяло, а рядом поставили дочку, которая хныкала: «Папочка, папочка!». Сами бандиты орудовали в квартире недолго, торопливо засовывали вещи в принесённые с собой сумки. Лёжа под одеялом, я довольно быстро пришёл в себя. Мысль работала чётко: «В драке я сорвал с бандита маску, значит, в принципе, я могу его опознать. Если они не дураки, то перед уходом могут и убить. “Мёртвые не кусаются”, – говорил старый пират Флинт. Но главное – они могут убить дочку, поэтому я должен приготовиться к последнему рывку, чтобы продать жизнь подороже».
Связал меня этот «хряк» непрофессионально, поскольку шарф легко растягивался, и через пару минут я освободил запястья. Затем перевернулся на живот, свернул край одеяла таким образом, чтобы образовалась щель, через которую я мог бы подглядывать за тем, что творилось снаружи. Приятно удивился тому, что входить в комнату они не стали, а срезали в ванной верёвки для сушки белья и замотали ими ручку двери, привязав другой конец к ручке туалета. Когда захлопнулась входная дверь, я выскочил из-под одеяла и рванул ручку двери с такой силой, что она оторвалась, и дверь из комнаты распахнулась. Бандиты с просторными сумками не стали ждать лифт, спустились с пятого этажа лёгкой рысцой и побежали к легковой машине, которая поджидала их в двадцати метрах от подъезда, а я наблюдал за этой картиной через окно. Затем подхватил дочку подмышку и, выбежав в коридор, позвонил в дверь соседям, у которых был телефон, вызвал милицию.
Примерно с месяц я видел по ночам кошмарные сны, в которых я, каким-то образом узнав, где живут бандиты, ночью подкарауливаю их возвращения, зажав в руке ребристую осколочную гранату Ф-1. Они входят с «товаром», раздеваются, садятся за стол, разливают водку по гранёным стаканам, шумно выдыхают и опрокидывают стаканы, а я в этот момент забрасываю гранату через открытую форточку, предварительно выждав пять секунд после выдёргивания чеки. Других снов у меня не было, но этот повторялся каждую ночь. Потом сны стали появляться всё реже и реже. Я привык к новому состоянию.
Меня ещё пару раз вызывали в милицию, чтобы заполнить протоколы. Взяли они у нас, кроме видеомагнитофонов, финские пуховики – мой и жены, что-то из её драгоценностей, в которых я никогда не разбирался, деньги, которые нашли в серванте, захватили зачем-то и мой паспорт, что лежал рядом. Сорванная мной чёрная маска для следствия ничего не дала – обычная самоделка. Не смогли также взять чётких отпечатков пальцев на мебели и замках. В общем, такие дела с квартирными кражами в милиции принято называть «глухарями». Полагаю, составили формальные отчёты и положили их на полку в шкафу. Да и что могла делать милиция в начале девяностых, если самые толковые от нищенской зарплаты ушли в банки и частные фирмы, а страну буквально захлестнул такой вал преступности, что все эти истории с «Чёрной кошкой» двадцатых годов ничем особым не отличались от историй сегодняшнего дня, разве что грабили чаще не магазины с водкой, а более компактные и дорогие компьютеры, видеотехнику и валюту, которую граждане предпочитали хранить дома, справедливо не доверяя банкам и государству, ограбившему трижды всю страну в ходе павловских денежных, гайдаровских экономических реформ и чубайсовской приватизации, а также коховских залоговых аукционов. Приходя на работу в Институт математики, я надевал (зимой!) чёрные пляжные очки, чтобы не так были заметны синяки, которыми наградили меня крепкие ребята, пришедшие ко мне домой без приглашения. Поскольку дома не осталось ни денег, ни зимней одежды, я достал старое истёртое пальто на ватине, которым затыкал дверь на балкон, чтобы не очень дуло.
Следователь сказал, что мне нужно пройти медэкспертизу. Оказалось, что эта самая экспертиза находится «у чёрта на куличках». Когда мой друг Вовка Крюков довёз меня туда, машина застряла в огромном снежном сугробе, легла брюхом на снег, забуксовала, и нам пришлось долго окапывать её, чтобы выбраться на более твёрдую дорогу. Запыхавшиеся и порядком вспотевшие мы двумя «дедами Морозами» ввалились в прихожую, Вовку попросили остаться в коридоре, а я, освободившись от своего непомерной тяжести протёртого на локтях пальто, прошёл в кабинет. Там было двое медиков: молоденькая симпатичная медсестра и шестидесятилетний сухощавый и крепкий мужчина, которого стариком называть вовсе не хотелось. По скупым движениям рук и редким словечкам в нём угадывался профессиональный хирург старой школы.
Я разделся до пояса, медсестра стала линейкой измерять ссадины, синяки и кровоподтёки на моём теле, а хирург, заметив крестик на моей шее сказал с некоторой долей ехидства:
– Что, не помог тебе твой боженька?.
Фраза эта была столь неожиданной для меня, что некоторое время я просто молчал, пытаясь подобрать более или менее связный и осмысленный на неё ответ, а потом сказал:
– Что Вы? Всё совсем не так. Я бы даже сказал – наоборот. Посудите сами. Вы меня осмотрели и заключили, что все кости целы, переломов и серьёзных повреждений мышц и внутренних органов нет. А синяки и царапины? Так они через неделю сойдут без каких-либо следов. Что же касается материального ущерба – тут вообще нет особых поводов для разговора: Бог дал, Бог и взял – ему виднее, кому и когда давать или забирать. Я здоров, не стар и не ленив, – заработаю снова. Я об этом уже и думать забыл. Труднее было с душой, со снами. Беспокоили мысли о смысле происшедшего и о справедливости. Но и на эти вопросы я, пожалуй, уже нашел ответы. А пришёл я вот к какому выводу. Если предположить, что случившееся со мной не является чистой случайностью, то недалеко и до вывода о том, что оно могло быть дано мне не просто как очередное испытание, а как знак и предостережение. Знак чего? О чём предостережение? Я и на эти вопросы нашел ответ. Как я жил? Правильно ли? Сначала у меня была только одна настоящая и глубокая страсть – моя работа, которая занимала почти всё время. Потом в эти перестроечные времена неожиданно у вечно нищего кандидата наук появились деньги по научным хоздоговорам. Что с ними делать? И я решил изучить мир кино. Наше кино нам еще более или менее знакомо было, а вот заграничное мы знали лишь по очень ограниченному свирепыми советскими цензорами списку сильно «порезанных» лент. Мы даже Феллини знали не более чем на 10%, а о Стенли Кубрике только в журналах читали. За «Греческую смоковницу» или «Мойщика окон» у нас сажали на пять лет. Я посмотрел их и не нашел там просто ничего крамольного, но и второй раз смотреть не захотелось. Моя фильмотека пополнялась с огромной скоростью. Я познакомился с многими владельцами видеосалонов. Мы обменивались лентами, которые давали на один-два вечера. Днём я работал, а писал ночами. На детей, на их воспитание времени у меня не оставалось. И вот мой сын сидит на лавочке с друганами, разговоры они ведут сугубо пацанские: «А вот Шварц ему ка-ак даст ногой в зубы. Тот хрясь... не дышит». Сын мой небрежно: «У нас есть этот фильм». Вступает другой: «Этот Сталонне – трах-бабах... кругом одни трупы». Сын снова: «И это у нас давно есть». А рядом сидит тихий незаметный мальчик, мотает себе на ус, а потом пересказывает «крутым» дядям. Не мудрено, что такие дяди и пришли ко мне в масках. Они просто обязаны были прийти. Вопрос был только в том, когда? Что можно было поделать со мной, чтобы убедить в том, что я живу неправильно? – Только дать крепко по башке, чтобы разом сбить мои суетные мысли на совсем другой путь. Но дать так, чтобы я продолжал оставаться отцом-кормильцем, а не трупом или инвалидом в кресле. Вот Бог и выбрал этот путь. А Вы, умудрённый жизненным опытом, знаете более короткий или более эффективный путь? Так скажите его мне, я не обижусь.
Старик-хирург только крякнул в седые усы и покрутил головой. Он не нашёл, что ответить на мою импровизацию, рожденную у него прямо на глазах.