Слухи о моей смерти были несколько преувеличены! (с) Марк Твен
Ну вот наконец мы и добрались до того, что же на самом деле случилось с Фивами. Корнем зла в очередной раз послужил греческий Чанакья Демосфен, вновь начавший мутить воду в Афинах. Непонятно, сам ли он это придумал, подхватил ли возникший сам по себе слух, персы ли подсказали, но он даже умудрился притащить откуда-то "очевидца", клявшегося, что видел гибель Александра собственными глазами.
Демосфен утверждал, будто все войско македонян вместе с царем уничтожено трибаллами, и даже привел на собрание свидетеля, который говорил, что он сам был ранен в том сражении, в котором пал царь. Этот слух, как узнал Александр, изменил настроение почти во всех государствах, и македонские гарнизоны оказались в осаде. (с) Юстин
Менее всего повезло македонскому гарнизону в Фивах. При известии о якобы смерти Александра в город мгновенно вернулись все изгои, выдворенные по настоянию македонского царя. Македонский гарнизон не просто осадили в его цитадели -- Кадмее, но еще и лишили двоих командиров. Аминту и Тимолая, еще ничего не подозревавших, выманили из крепости и убили. После чего Кадмею по всем правилам блокировали, чтобы запертый в ней отряд не смог прорваться или получить помощь извне. Тех фиванских повстанцев, у которых не нашлось оружия, снабдил оным все тот же Демосфен, закупив его на персидские деньги.
К слову, о том, что деньги "великому борцу за свободу и демократию" отстегнул Дарий, все вокруг прекрасно знали. Противник Демосфена оратор Эсхин открыто говорил, что тот "купается в царском золоте". В конце концов афинское собрание постановило оказать помощь Фивам... и на том успокоилось, выжидая, что будет дальше. Собирать войска и топать на помощь союзникам никто не спешил. То ли афинянам не хотелось связываться с Македонией, даже потерявшей царя, то ли не шибко доверяли Демосфену, и здраво полагали, что если он наврал или ошибся, расхлебать кашу будет непросто. Это ж какой гром грянет!
И гром грянул! Александр промчался от Иллирии до Фив за тринадцать дней.
Главари восстания заявили тогда, что это пришло из Македонии войско Антипатра; на смерти Александра они настаивали и косо глядели на тех, кто заявлял, что войско ведет сам Александр; по их словам, это был другой Александр, сын Аэропа. (с) Арриан, "Поход Александра"
Надо сказать, поначалу молодой царь вовсе не жаждал ничьей крови, и просто расположился лагерем в виду Фив, как в прошлый раз, вновь давая мятежникам возможность одуматься и сдать назад. Вместо этого фиванцы сделали вылазку и обстреляли передовые посты, убив несколько македонских солдат.
Те из фиванцев, которые понимали, что будет лучшим для общего блага, хотели отправиться к Александру искать у него прощения фиванскому народу за его отпадение. Изгнанники же и те, кто к изгнанникам склонялся, считали, что от Александра они не увидят ничего доброго; среди них особенно беотархи всячески склоняли народ к войне. Александр все еще не нападал на город. (с) Арриан, "Поход Александра"
На что рассчитывали фиванцы? Ну, справедливости ради, кое-что за душой у них было. Во-первых, на тот момент они считались, и по праву, лучшими солдатами Греции, превосходя даже македонян, не говоря уже об афинянах, или о Спарте, плотно утонувшей в грезах о своей прошлой славе. Во-вторых, на счету у них действительно были блестящие сражения, когда их "изумительная храбрость помогла им одерживать победы, которых они и не ожидали". Фиванцы забыли об одном: тогда у них был Эпаминонд. Сейчас военный гений -- духовный внук Эпаминонда -- тоже был, но у противника.
Фивы изготовились к бою. На помощь им шло войско из Аркадии, но оно могло не успеть (и не успело). Фиванцы пошли на крайние меры: раздали оружие метекам (негражданам) и освободили пригодных к войне рабов, чтобы поставить в строй. Надо представлять фанаберии граждан полисов и их отношение к рабам и "понаехавшим", чтобы оценить. Пожалуй, это наилучшим образом показывает: фиванцы прекрасно понимали, что отступать некуда и терять нечего. Александр продолжал ждать, попутно готовясь к сражению.
Выстроив войско в боевом порядке, он приказал объявить: кто из фиванцев пожелает, тот может явиться к нему и стать причастным миру, установленному для всей Эллады. Фиванцы в своей гордости ответили другим объявлением: с высоты какой-то башни было провозглашено, что каждый, кто желает с помощью персидского царя и фиванцев освободить эллинов и уничтожить тирана Эллады, пусть приходит к ним. Александра это чрезвычайно огорчило; вне себя от гнева он решил страшно наказать фиванцев. (с) Диодор Сицилийский
Освобождать Элладу с помощью персидского царя -- это было, конечно, сильно. И глупо, потому что такие игрища Александра люто бесили. Будучи диким македонским горцем, он упорно не понимал, каким образом непрестанно трындящие о свободе и независимости "светочи эллинской демократии" умудряются регулярно изменять своей драгоценной свободной Элладе с очередным Артаксерксом или Дарием, не видя в этом ничего предосудительного.
Когда фиванцы начали возводить перед городом дополнительные укрепления, стало окончательно ясно, что они не передумают. Что ж! К такому повороту событий Александр был готов, и имел соображения на этот счет. В конце концов, он два раза честно предупреждал и давал шанс.
Перед сражением Александр поделил свою армию на три части: одна должна была атаковать укрепления, вторая -- вступить в бой с пехотой, треть -- в резерве. При нем было 30 тысяч пехоты и около трех тысяч конницы, все -- ветераны Филиппа. Собственно, противнику при таком раскладе рассчитывать было не на что.
...если бы фиванцы, уступая обстоятельствам, отправили к македонцам посольство, прося мира и согласия, то царь охотно пошел бы на переговоры и удовлетворил все их просьбы; ему хотелось покончить со смутами в Элладе и целиком заняться войной с персами. Теперь же, видя, что фиванцы ни во что его не ставят, он решил сравнять город с землей и таким страшным делом отвратить от попыток к отпадению всех, кто собирался на это отважиться. (с) Диодор Сицилийский
Сражение, несмотря на численный перевес македонян, было нелегким, не сравнить с тем, как до этого он гонял фракийцев на Балканах. Фиванские гоплиты героически держали стену щитов, которую фаланга никак не могла прорвать. Они даже пытались контратаковать с мужеством отчаяния, едва не обратив македонян в бегство, которое Александр пресек, бросив на помощь резерв.
В описании взятия города есть расхождения. Арриан пишет, что фиванцы, теснимые свежими македонскими войсками, попытались отступить в город, но не смогли закрыть ворота, и Александр ворвался на их плечах. Диодор упоминает оставленную без охраны дверь. Добавила горя фиванцам собственная конница, при отступлении стоптавшая свою же пехоту. Сражение перешло в уличные бои. Окончательно добил фиванцев последний выживший командир гарнизона Кадмеи Филота (не путать с сыном Пармениона), очень вовремя сделавший вылазку и саданувший противника в тыл.
Короче, ничего общего с тем, что нам показали в фильме: мол, пришел, увидел, походя стоптал, все в ноги повалились о пощаде умолять... Да ничего подобного!
Фиванцы, храня в душе любовь к свободе, настолько не дорожили жизнью, что при встрече с врагом схватывались с ним врукопашную, подставляя себя под удары. По взятии города ни один фиванец не попросил македонцев пощадить ему жизнь и не припал трусливо к коленям победителей. (с) Диодор Сицилийский
В городе началась резня. Вместе с македонским войском шли примкнувшие к нему жители Беотии: платеяне, феспийцы и орхоменцы. Некогда их города были побеждены Фивами и стерты с лица земли, и теперь мстители получили возможность ответить тем же. Именно им Александр предоставил решать участь побежденных. На вопрос, что надлежит сделать с Фивами, ответ у них был краткий: то же, что они с нашими городами. Срыть город к Аиду, а кто жив -- продать!
Оторвались беотийцы так, что Александр, когда поостыли страсти, сам слегка вздрогнул от результата и потом говорил, что сожалеет об участи Фив, ибо это было, пожалуй, слишком. Но цель была достигнута, так как Греция вздрогнула куда сильнее. Около шести тысяч убитых, тридцать тысяч проданных в рабство. На вырученные средства союзники постановили восстановить некогда уничтоженные фиванцами Орхомен и Платеи и обвести их стенами. А Александр позднее, если какому-то уцелевшему фиванцу случалось обратиться к нему с прошением, неизменно вел себя как Карна после молитвы Солнцу...
Говорят, что впоследствии Александр не раз сожалел о несчастье фиванцев, и это заставляло его со многими из них обходиться милостиво… Из оставшихся в живых фиванцев не было ни одного, кто бы впоследствии, придя к царю и попросив у него что-нибудь, получил отказ. (с) Плутарх