Игрушки словно совокуплялись всю ночь, а наутро размножались. Роды проходили в предрассветный час пока этого никто не видел. Во всяком случае, такая версия их необъятного количества казалось Александру Васильевичу самой правдоподобной. Переступая пучеглазых зайцев и противно пищащих медведей, он прошёл на кухню. Замер около холодильника. Прислушался. По всей его квартире стелилась простыня тишины.
«Ну, значит, получилось, никого не разбудил» - Рассудил немолодой мужчина. В дальней спальне смотрела цветные сны его супруга. В зале, по совместительству комнате сына, которая два года назад превратился в ещё одну спальню, спала невестка и внучка.
Уже скоро, буквально через полчаса квартира станет невыносимо тесной. Она наполнится перезрелым смехом его внучки и шумом её быстрых ног. Хотя нет, ножек. Конечно же, это ещё никакие не ноги. Ноги – это у девушки, которую привёл два года назад его сын. Длинные, растущие невообразимо откуда. Такие ноги обычно бывают у женщин с подиума. И зачем его сыну только такие понадобились? Чего с ними делать-то? Ведь ещё вчера он играл в солдатиков, а тут теперь эти ноги, внучка, шум и гам. Впрочем, слово «вчера» Александру Васильевичу не нравилось. Он прекрасно помнил, что это было никак не вчера, и даже не позавчера. Детство сына осталось где-то далеко за поворотом растянутым на годы.
Бывшие коллеги Александра Васильевича регулярно удивлялись, когда успели вырасти их дети. Он сам напротив удивлялся невнимательности коллег.
- Ну как когда? Тогда же когда и ты состарился. Смотри, сколько всего было-то. – Пробовал он возражать.
- А что было-то? Работа, работа и работа.
- Ты не прав. Помнишь, как вёл сына в детский сад?
- Ну, помню.
- А в школу?
- А то.
- А уроки с ним как делал? – Насмешливо косился он собеседника.
- Ты к чему клонишь?
- Я клоню к тому, что были и пелёнки, и горшок, и садик, а потом первый класс. – Увесисто перечислял Александр Васильевич. - И если ты чего-то не успел заметить, то это исключительно твоя личная беда.
- Ай, да я не о том.
- Ну-ну. – Посмеивался в свои седые усы Александр Васильевич. Он прекрасно знал, о чём говорил его бывший коллега, нанизывая червяка на крючок. А говорил он о лысине, которая словно полянка образовалась на его голове. На ней не хватало мухоморов, но зато вместо них, была какая-то стерильная яркость. Яркость вместе с лысиной хотелось протереть тряпочкой. Он говорил о морщинах, которые как борозды усеяли пашню лица. Оставалось только щедро швырять в них зерна, и зёрна обязательно проросли бы. Он говорил обо всём том, что умещается в тяжёлое, но ёмкое слово – старость. И она была не за горами.
Пять лет назад, когда Александра Васильевича проводили на пенсию, дыхание этой самой старости он ощутил особенно отчётливо. Единственное, что приглушило дуновение грядущей дряхлости, было рождение его внучки. Она словно что-то отодвинула напоследок своими непослушными и пугливыми ручками. То ли дождливую осень жизни, то ли следующую за осенью студеную зиму.
Чиркнув спичкой о коробок Александр Васильевич поднёс её к конфорке. Тут же вспыхнул холодной огонёк газа. Пламя облизало решётку плиты. На неё мужчина водрузил старый серебристый чайник. Раз в год он заботливо оттирал его от нагара и каждый раз раздумывал о том, что пора бы купить новый. Порывшись на полке, выудил оттуда свой стакан, щедро сыпанул в него сахар, плеснул заварки и стал дожидаться, когда закипит чайник. Хотелось включить по привычке телевизор, но шум новостей мог разбудить внучку.
Удивительное дело как столь маленькое существо, которое ещё и мысли-то связно излагать не научилось, умудрялось им командовать. С сыном было всё как-то иначе. Нет, он не забыл свой внутренний трепет, когда забирал Юрку из роддома. Помнил он и как стирал пеленки вручную, и как гладил их. Он всё помнил. Но с Юркой было всё как-то иначе. Внучка же с первых дней ещё ничего не умеющими руками сумела создать атмосферу безвольного подчинения. И с каждым месяцем её власть только множилась, подобно деньгам на счету в банке.
В коридоре послышались неспешные шаги – Жена встала - понял Александр Васильевич. Через секунду она должна показаться, и точно вот она вошла в кухню из коридора. Коридором они очень гордились. Большинство знакомых жило в похожих квартирах, но только у Александр Васильевича получилось выбить себе квартиру без проходной комнаты. С появлением внучки гордость приобрела ещё и оттенок удобства.
Два с лишним года назад, когда Юрка привёл длинноногую девицу знакомиться с родителями, отец не возлагал больших надежд на их союз. Он так сразу и окрестил про себя отношения сына – Союз. Союз должен был обязательно распасться как страна, изображенная на огромной карте в комнате сына.
Избранница Юрки никак не подходила под двухкомнатную квартиру пусть и без смежных комнат, а с коридором. С такими ногами ей было негде там разместиться. Она выглядела там инородно и излишне роскошно. Всё равно, что старый шелудивый дворняга посреди породистых ухоженных собак с родословной.
Девице обязательно требовался потолок повыше, а комнат побольше. Возможно у парадной, да, именно парадной, а не подъезда, ну какой, в самом деле, подъезд с такими ногами и маникюром? Вот именно возле парадной её и должен был встречать лакей. Слово «лакей» особенно нравилось Александр Васильевичу. Подобрав его, он обрадовался, будто разгадал кроссворд. Девица ассоциировалась именно с тем сортом людей, которые любят прислугу. Кроме своей уже немолодой жены и наивного мальчишки сына других кандидатур на роль прислуги он не видел. Ну не ему же отставному капитану обслуживать такую дамочку?
- Где ты её нашёл-то? – Спросил он тусклым вечером после того как сын проводил девицу в такси.
- На дефиле, бать. Ну, знаешь где девушки. – Отец махнул рукой. Он прекрасно знал, что такое дефиле. За тридцать лет службы в транспортной милиции он не только много чего узнал, но ещё и увидел.
- Знаю. Я много чего знаю. Но на что ты ей сдался-то со своим фотоаппаратом?
- Ну как на что? – Недоуменно выпалил сын - У нас любовь.
- Она откуда приехала-то твоя любовь? – Сын потупил взгляд. – Чего молчишь? Я ж вижу по говору, что неместная.
- С Харькова. – Выплюнул Юра.
- По возрасту вижу, что после школы она решила рвануть в Москву. Где посытнее, тут же ведь посытнее? – И не дожидаясь ответа, продолжил рассуждать - Устроилась вертеть одним местом, а тут ты на неё свалился. Взяла тебя в оборот. – Отец хлопнул в ладоши с щелчком то ли напоминающим звук хлыста, то ли мухобойки.
- Она модель и не вертит никаким местом.
- Манекенщица. – Перебил отец. – Модели в детстве ты клеил. Но речь не о том. Жить, на что вы будете?
- Ну как на что? У меня съемка знаешь, сколько стоит? – Возмутился сын.
- Сегодня твоя съёмка есть, завтра нет. Нигде официально ты не числишься. Пенсия тебе не светит. – Отец подмигнул сыну. – Я же прав?
- А почему завтра съемки-то может не быть?
- Может не только съемки не быть, может вообще ничего не быть. Ты вот родился в одной стране, а она раз – Александр Васильевич нарисовал руками в воздухе овал – И лопнула. – Руки он при этом уже разбросал в стороны, словно разорвал какую-то ленту.
- Ну – медленно начал сын, растягивая букву «У» как звук самолёта.
- Вот тебе и ну. – Перебил отец. Звук самолета оборвался, словно он куда-то спикировал и в этом куда-то превратился в груду тлеющего железа - Сегодня что-то есть, а завтра нет. Хотя у тебя и сегодня нет профессии.
- Бать, ты к чему клонишь? Я жениться хочу.
- И жить значит у нас тут?
- А где ещё? – Удивился Юрка.
- Живите. – Отец хлопнул себя по коленкам, показывая, что разговор окончен. Грузно встал и пошёл из комнаты. Уже у двери он остановился. Окинул взглядом карту на стене, не заправленный диван, где спал сын, ряд пластиковых моделей висящих под потолком. Модели они клеили вместе больше десяти лет назад. Почему-то сын предпочитал самолеты. – Живите – наконец продолжил отец – Но имей в виду. Прописки ей не видать. – И не слушая сына, пошёл на кухню ставить серебристый старый чайник.
- Доброе утро, пенсионер.
- Уже пять лет как пенсионер. – Отреагировал тут же Александр Васильевич на супругу.
- С праздничком тебя.
- Ух ты. Помнишь? – Голос его потеплел.
- Ну а как не помнить? Раньше ж каждый год в этот день ты на бровях приходил.
- Но-но! Как-то и грамоты получал, и даже благодарность.
- Твоими грамотами можно весь сортир увешать. Это да. – Ласково ответила жена.
- Гражданочка Маргарита Петровна, попрошу вас без вот этого.
- Да не буду, не буду. – Всплеснула руками жена и, наклонившись к мужу, поцеловала его в щеку. – Я кстати сегодня и ужин буду готовить, мы с невесткой ещё вчера купили и курицу, и сыра. Всё как ты любишь.
- Ещё скажи, бутылку купили.
- А как же? – Усмехнулась жена.
- Ладно, ты потише, а то разбудишь эту принцессу на горошине. – Вместе со словом «горошина» начал сипло бурчать чайник. Маргарита Петровна перекрыла газ. Чайник успокоился.
- Наш-то там как? Пишет чего?
- Пишет. Хорошо говорит всё. Фактуры много. Слов набрался умных. Вишь вырастили. – Последнее Александр Васильевич добавил беззлобно, скорее, по привычке.
К его удивлению длинноногая красавица, а теперь уже жена его сына не нуждалась ни в каких лакеях. Почти сразу исчезли длинные накладные ресницы, потом пропал и маникюр, остались лишь ноги. Невестка оказалась хозяйственной и трудолюбиво мыла то полы, то посуду. Напоминая иногда паука с тряпкой, а временами какое-то многорукое божество. Постепенно она вытеснила Маргариту Петровны с кухни. На столе стали появляться непостижимые блюда вроде кальмаров с рисом или каких-то рагу. Для порядка Александр Васильевич поворочал на непривычные блюда, но всё же признал, что готовить избранница сына умеет. А потом у невестки появился живот, который и превратился во внучку. Шумную как товарняк и звонкую как пожарная сигнализация.
Сын опять же к удивлению Александра Васильевича оказался заботливым отцом и если не пропадал на работе, то спокойно занимался с ребенком. Его диски с музыкой и играми теперь пылились где-то на антресолях. Компьютер же работал только по ночам, когда неугомонный ребенок ложился спать.
Юра похудел, в глазах его появился заостренный блеск от недосыпания, но при этом вид у него был всегда довольный. Он своими руками собирал кроватку, сам перевесил карнизы и шторы. Когда сломалась старая стиральная машинка поспешил купить новую и самостоятельно подключить.
- Да ты рукастый малый я так посмотрю? – Веселился около него отец.
- Бать, ты ж всему учил.
- Это верно. – Несмотря на работу, которой было всегда непозволительно много, Александр Васильевич действительно всему стремился научить сына. В детстве они клеили модельки и вырезали что-то хрупкое лобзиком. Он же и учил держать фотоаппарат сына в руках. Старый, ещё плёночный. Потом пришла новая эпоха, и оказалось, что можно делать за один день не 36 кадров, а хоть тысячу. Этими тысячами Юра и стал зарабатывать на жизнь. Он снимал портреты, снимал демонстрации, бегал на митинги и на какие-то учения. Часто сидя с отцом на кухне и держа дочь на коленках, рассуждал про ипотеку.
- Батя, надо ещё годик подождать, вы же нас потерпите? Надо подкопить деньжат. А там дальше влезем, и будет всё как у людей.
- Влезть придётся. А то мы с матерью как-то иначе старость представляли. – Посмеивался отец. Хотя старость Александр Васильевич вообще никак не представлял. Да и кто её представляет-то?
Жена начала аккуратно копаться в утробе холодильника. Чем-то там шевеля и что-то перекладывая.
- Ты завтракать-то будешь? Мы колбасы взяли. – Донеслось из нутра холодильника. Александр Васильевич откуда-то знал, что супруга сейчас исследует вчерашние закупки и её взгляд перебирает колбасу, яйца, майонез. Ничего этого ему не хотелось.
- Колбасу не буду. Давай бутерброд с маслом и сахаром.
- Сладкое вредно ж тебе.
- Ну и что теперь? Совсем что ли не есть? – Маргарита Петровна молча достала брикет, шелестя пакетом, открыла. Масло можно было бы покупать не на развес, а в заводской упаковке, но Маргарита Петровна предпочитал брать сразу большие куски на рынке. Откуда-то из коридора послышались звуки голоса невестки. «Проснулась» - одновременно подумали супруги.
Внучка действительно проснулась. И, как и ожидалось, через полчаса квартира наполнилась ярким шумом. Он растекался по комнатам куклами, заползал под шкаф игрушечными тараканами и кружился в воздухе пёстрым волчком. Единственное, что радовало Александр Васильевича это индульгенция на просмотр новостей. Он взял пульт, упакованный в целлофановый пакет, и включил телевизор.
По «России 24» замелькал ухоженный диктор с картавой речью. Он с каким-то оптимизмом рассказал о задержанных рейсах в Южно-Сахалинске из-за метели, вскользь упомянул о росте биржевых индикаторов и затем снова с вдохновением переключился на олимпиаду. Об олимпиаде рассказывали много и с упоением.
Покончив с завтраком Александр Васильевич куце оделся и отправился на прогулку. Каждый раз супруга ласково ворчала, что одеваться следует теплее, но он упорно даже зимой ходил в осенней куртке. С тех пор как он вышел на пенсию, у него вошло в привычку ежедневно гулять возле дома. Когда-то по утрам он делал зарядку, отжимался, тягал гирю похожую на неваляшку, но сняв форму, убрал гирю под ванную. Вместо отжиманий теперь предпочитал молчаливо прогуливаться по знакомому району.
Утро встретило его зябкой прохладой. Выдохнув пар, он довольно потёр руки, затем натянул перчатки и размашисто пошёл по тротуару. Вокруг стелилась знакомая и родная ему территория Кунцево. Если пойти по прямой, а он именно так и пошел, то по правую руку будет школа, куда он водил когда-то Юрку. По левую увальни новостроек. Ещё недавно их не было. Но несколько лет назад точно такие же пятиэтажки, как и та в которой он сам жил, но с проходными комнатами, да, там комнаты были проходными, это он знал точно, начали сносить. Вместо них в небо устремились подъёмные краны, а вокруг начали сновать смуглые и подозрительные гости из Средней Азии. По своей работе Александр Васильевич прекрасно знал, что большинство этих строителей безвредны. Если не считать отсутствие регистрации. Нет, у кого-то можно было изъять и наркотики, а некоторые когда напивались, вели себя излишне нагло, но в целом такая публика мало интересовала бывшего оперативника. Его больше тревожили люди вселившиеся позже в новостройки. Прежде он хорошо знал жителей своего района. Не так как участковый, но представление имел. Теперь же вместо пятиэтажек в небо как сорняки вклинилась дома в двадцать с лишним этажей. Запомнить новоприбывших было невозможно. Впрочем, он уже и не запоминал.
Слева от Александр Васильевича шелестели машины. Железных повозок, по его мнению, тоже стало излишне много. Каких-то пятнадцать лет назад Вяземскую улицу было необязательно переходить по светофору. Попробуй теперь провернуть этот трюк и наверняка тебя будут соскребать с полинявшего асфальта.
Навстречу немолодому мужчине вывалились подростки. У одного на шапке красовался значок радиации. «Странно, давно их не было видно». – Подумал Александр Васильевич. Мода на подобные значки действительно кончилась лет десять назад, а то и больше. Это был символ скорее из 90-х. Так же как и свастики, и анархии и прочая нечисть щедро украшавшая стены. Однако мысли поплыли не в 90-е, а в прошлогодние выпуски новостей. Как раз примерно в этих же числах активно обсуждали упавший в неприветливом Челябинске метеорит. Были даже версии, что жители облучились. Но нет. Прошло пару недель и все забыли эту историю.
Если бы такое выпало на детство Александра Васильевича, то стало бы одной из легенд, которые рассказывают внукам. Теперь же время ускорилось настолько, что уже к обеду дети не помнят, что ели на завтрак. И уж тем более они не обращают внимания на какие-то там падающие метеориты.
Впереди замаячила новая эстакада. Её тоже построили совсем недавно. Не раздумывая, мужчина повернул обратно к дому. Переходить дорогу не хотелось, а продолжать идти и слушать шум машин надоело. Дома его ждала всё та же шумная суета внучки и приготовления к вечернему праздничному застолью. Невестка с Маргаритой Петровной уже начали резать салаты.
Картавый диктор на «России 24» сменился девицей с пухлыми губами и декольте, которое скорее бы подошло для откровенной фотосессии. Разглядывая её грудь Александр Васильевич невнимательно выслушал новости о том что движение по фиолетовой ветке прервано. Дальше рассказали о какой-то биатлонистке, которой присвоили звание Героя Белоруссии. Вскользь девица упомянула об активистах с майдана, которые идут мирным маршем к раде, и сконцентрировалась на олимпиаде. Слушать об успехах сборной было скучно.
- Ну что, принцесса? Пойдём играть?
- Деда играть! Деда играть! – Обрадовалась внучка.
- И правда, идите, поиграйте, а там уже и обед скоро. – Разрезая авокадо, подтвердила желание Александра Васильевича жена.
- Идём, идём. – И в ближайший час на немолодого человека обрушился суетливый детский мир кубиков, кукол, колясок и пластиковой посуды. Он успел побыть продавцом в магазине и доктором. Потом ему было велено переквалифицироваться в пациента. Пришлось изображать зубную боль и получать уколы игрушечным шприцом. Затем его бинтовали вязаным шарфом и мазали несуществующей мазью. По телевизору в бывшем зале всё это время фоном измывалась Маша над дружелюбным и добрым медведем.
- Вот мультики пошли. – Уже за обедом завёл разговор Александр Васильевич.
- Чего?
- Да Маша эта с придурью. Кто их такие показывает? В Юрино время другие были.
- Это да. – Податливо соглашалась жена. Они вспомнили и кота Леопольда, и Чебурашку. Потом переключились на обсуждение волка и зайца из «Ну погоди». Затем настал черед послеобеденных новостей. Мелькнул Багдад. Там было неспокойно. В результате теракта погибло семь человек. Неспокойно было и среди небоскребов Москвы-Сити. Там полыхал какой-то склад. В Бангкоке во время беспорядков погибло два человека. А в Киеве полиция применила слезоточивый газ против демонстрантов.
- Ну-ка, дай звук мать. – Засуетился Александр Васильевич. Кнопка на пульте заедала, и громкость прибавлять было проще на самом телевизоре. На экране тем временем показали горящий КАМАЗ, вокруг бегали гражданские люди. Иногда кто-то из них швырял булыжники в полицию. Всё было укутано чёрным дымом от покрышек.
- Как ты с утра говорил? Фактура хорошая пишет Юра?
- Хорошая. Да. – Откликнулся Александр Васильевич. – Теперь и мы видим, какая там фактура. Вот понёс чёрт же его туда. – Новости снова переключились на олимпиаду. В кухне повисла странная тишина.
Александр Васильевич отчётливо вспомнил беспорядки в Москве начала 90-х. Помнил он и о буйстве в 00-х. По телевизору тогда не делали акцента на погибших, вместо них показывали изуродованные машины, выбитые зубы витрин и какие-нибудь незначительные детали. Вроде тлеющих покрышек или растоптанных пивных банок. Но в силу своей работы немолодой мужчина прекрасно знал, что многие подобные акции заканчиваются трупами. Потом уже в холодном морге с ещё советской надёжной кафельной плиткой проходят опознания, льются гроздья слёз и в груди родственников зреет скорбь.
- Напишешь ему? – Наконец тревожно выговорила Маргарита Петровна. Она знала, что ответ будет отрицательный, но всё равно спросила.
- Нет. Он же работает. – Как-то понуро протянул супруг.
- Ну да. Прессу обычно не трогают. – В её голосе засквозила надежда.
- А он не пресса. Он у нас вольный стрелок. – И добавил на этот раз едко – Фактуру снимать поехал.
Первая поездка в Киев у Юры случилась ещё в декабре. Он вернулся пропахший ночными кострами, весь в колючей щетине напоминая ёлку и довольный, словно увидел что-то важное. Его фотографии неплохо продавались, несмотря на то, что площадь независимости была перегружена репортерами. Но Юру явно радовали не деньги, а что-то другое. Что-то такое от чего у молодых людей щемит в груди. Такие чувства могут вызывать либо женщины, но их у Юры уже было три. Четверной стала для него революция. Он бродил по квартире, качая дочь на руках, и бубнил себе под нос: «Пой, революция». Если бы Юра умел петь, то точно пел бы. Но в ноты он не попадал и, зная это, предпочитал песни тихонько нашёптывать.
Ко второй поездке Юра начал готовиться сразу после новогодних праздников. Он съездил на съёмку какого-то концерта в Питер. Отснял несколько портретов для очередного глянцевого журнала, но внутри сидел нестерпимый тревожный зуд. Зуд оброс билетами в Киев и три дня назад он улетел снимать революцию.
К вечеру в новостных выпусках события в Киеве начали постепенно смещать даже олимпиаду. За несколько часов операторы успели отснять хорошей фактуры. В кадре тлели покрышки, взрывались петарды и бегали какие-то люди. Сообщали то о двух погибших, то о трёх. На одном из кадров вдруг мелькнул знакомый шарф.
- Это он. Он! – Начала причитать мать.
- Точно он?
- Я ж сама ему вязала. – Не слушая дальше, Александр Васильевич взял телефон и набрал сына. Ответом ему послужил электронный голос предлагающий оставить голосовое сообщение. Сообщений оставлять не хотелось. Хотелось оказаться на киевской площади независимости. Желательно с табельным оружием. К семи часам немолодая супружеская пара уже не отрывала глаз от выпусков новостей.
- А праздник-то отмечать будем? – В дверях кухни стояла невестка. По всей видимости, она до сих пор не понимала, что происходит там, где сейчас бегает (Или уже не бегает? Господи, хоть бы это был не он) её муж.
- Смотри, смотри! – Затараторила вдруг Маргарита Петровна. Она тыкала неизящным старым пальцем в экран. Там крупным планом показывали лежащего на баррикаде человека. Он напоминал сломанную куклу с нелепо подвернутой ногой. – Шарф! Шарф! Это он, господи! – Начала она причитать. Затем всплеснула руками и прижала ладони ко рту, словно собираясь там что-то удержать. Невестка же выронила пластиковую куклу и та упала на пол. Вывернув точно так же нелепо игрушечную ногу. И невестка в отличие от свекрови крик удержать не смогла. Вопль густо разлился в ушах Александра Васильевича, но он его не слышал. Вместо этого его мысли заполнились каким-то вязким как весенний чернозем туманом и неясным шепотом. Кто-то настойчиво и упорно шептал там одну единственную фразу – пой, революция. Увидев перепуганную внучку Александр Васильевич понял, что шепот принадлежит тому парню чьё тело несколько секунд назад показали на баррикаде. Тому парню, которого больше двадцати лет назад он забирал из роддома. Которого учил ползать, ходить, садиться на горшок, пилить лобзиком, быть внимательным и не дерзить матери. Он вдруг отчётливо понял, что вся его жизнь легко пронеслась в голове за несколько секунд и когда она прошла, он не знал.
- Деда, а праздник будет? – Вырвала его из оцепенения внучка.
- Будет. Накрывайте стол. – Махнул он властно рукой. По телевизору снова замельтешили спортсмены из олимпийской сборной.