– Что там у тебя за старикан со скрыпочкой бегает, как потерпевший? То у входа всегда стоял, пиликал, а теперь решил моционом заняться? – Большой Человек лениво сощурился, покрутил в пальцах рюмку дорогого коньяка, отпил глоток.
– Это один тут блаженный, бывший какой-то профессор, что ли...– Хозяин Ресторана предупредительно наклонился поближе, чтобы Большому Человеку не пришлось его переспрашивать.
– Да ну? И что, он у тебя здесь вместо оркестра?
– Какой там! Это идеалист, бессребреник, интеллигент вшивый! Возле входа стоит, сам по себе что-то пиликает. Я, говорит, музыкой не торгую! Мы его не гоним, на это пиликанье иногда народ заглядывает. Гости, бывало, его вызывали, просили сыграть для души. Бабки сулили хорошие бабки. А этот упёрся и всё. Идеалист, говорю же!
– Идеалист, говоришь? – Большой Человек не сводил глаз со скрипача, который то подходил к эстраде, то вновь возвращался к дверям, словно не решаясь взобраться на возвышение. – Хо! Да пойми ты, нет идеалистов, бессребреников и прочей херни. Продаются все, только сто́ят по-разному. Таким нищебродам, как этот дед, красная цена сто баксов. Но здесь – стержень чувствуется, кажется, не совсем дешёвка.
– Так я же говорю...
– А ты не говори, а смотри. Просто он сто́ит больше, чем ему давали.
– Нет, не больше! Ему хоть тысячу дай, он не пойдёт на это! Я таких идеалистов долбаных, как облупленных знаю! – Хозяин Ресторана слегка горячился.
– Не пойдёт, да? Хорошо, тогда забьём на пятихатку баксов – если он 'Семь-сорок' мне сбацает, ты бабло отстегнёшь. Если нет, то я.
Хозяин Ресторана пари принял. Однако находился в больших сомнениях. Он очень хотел проиграть, так как Большой Человек должен всегда быть прав. Но далеко не был уверен в проигрыше, потому что давно знал старика со скрипкой.
***
А старик этот был – Маэстро. Когда-то окончил консерваторию с отличием и играл в Лучшем одесском оркестре. Ездил на гастроли, давал концерты, ему аплодировали полные залы.
И все годы рядом с ним находилась его верная Муза. Когда-то и она подавала надежды, говорили, что у неё прекрасный голос, и оперные арии в её исполнении тоже достойны Лучшей сцены. Но в таких семьях Маэстро всегда бывает только один, а другой просто поддерживает его во всём, встречает по вечерам, выслушивает, утешает, ободряет. Так получилось, что он стал Маэстро, а она его Музой.
Что поделать, у Музы не оказалось Большого Таланта. Она написала своему Учителю и спросила, стоит ли ей стремиться к вершинам. И однажды, когда Маэстро вернулся с гастролей, окрылённый, радостный, ликующий...
– …Ты представляешь! – его глаза сияли, причёска растрепалась, казалось, что сейчас он сметёт своими рукавами всю посуду со стола, – сам Беренштейн сказал, что это неплохо! Пожал мне руку после концерта и важно так произнёс: «Ну что же, неплохо, молодой человек, весьма неплохо!»
– Подумаешь, «неплохо!» – она скептически поджала губы, – тоже мне, похвала! Вот если бы он сказал «гениально!»
– Милая, да ты что? Это ж Беренштейн! Обычно он говорит: «Ужасно, бездарно, плохо!» В лучшем случае: «Так себе, пойдёт, более-менее». Его «весьма неплохо» в переводе на нормальный язык и значит «гениально»! – он наконец-то перестал бегать по кухне и уселся за стол. Накинулся на жаркое, быстро опустошил тарелку. Не дожидаясь его вопросительного взгляда, она положила вторую порцию, налила в большую кружку крепкий, свежезаваренный чай с лимоном, как он любил, поставила на стол, чтоб немного остыл.
Ей пришлось ещё раз выслушать, как прошёл итоговый концерт, как ему аплодировала публика, сколько было цветов. Как его поздравляли, хвалили, и даже сам Беренштейн сказал своё веское слово.
Когда муж наконец-то умолк и принялся за чай, она задумчиво сказала:
– А я позавчера письмо получила, от Учителя.
– Да? И что же он пишет?
– Он пишет, что стал хуже себя чувствовать, что недавно прослушивал новых учеников, что никто из них его не порадовал. А потом ответил на мой вопрос.
– Какой вопрос? – он рассеянно отхлёбывал чай.
– О моих способностях, – она терпеливо пыталась привлечь его внимание, – ты помнишь, я писала ему, спрашивала, что мне делать. Учиться дальше, готовиться к сцене или забыть об этом. Ты ведь знаешь, я не смогу быть посредственной певичкой. Нет ничего ужаснее арии Кармен, исполняемой посредственностью! Это на эстраде можно петь кое-как, под фонограмму!
– Так что он тебе написал?
– То, что я и ожидала! Что способности, мол, есть, надо много работать, и тогда, может быть...
– Так что же тут плохого? – его кружка опустела, он отодвинул её к середине стола. – Конечно, работать надо, а способности...
– Милый, не забывай, что мой Учитель – это не твой Беренштейн! Он говорит как есть, без перевода. И способности – это не талант. Много работать можно для развития этих самых способностей, а талант развить нельзя. Он или есть, или его нет. В общем, я после этого позвонила во Дворец пионеров, и они с радостью взяли меня вести кружок оперного пения. И не вздумай отговаривать! Я всё уже решила!
– Послушай, может, ты не так поняла Учителя? Как он там писал? Дай, я прочитаю...
– Я сожгла это письмо. Всё, не хочу больше говорить на эту тему! В конце концов, так даже лучше. Вот представь, ты приехал сегодня, а меня нет – я на гастролях! И кто бы тебе заварил твой любимый чай? Кому бы ты рассказывал о своём Беренштейне? Нет-нет, хватит нам в семье одного гения!
***
Так и жили они с тех пор, Маэстро и Муза. Он играл Великую Музыку, а она ждала его с ужином, выслушивала, утешала и ободряла. Но пришли лихие времена, его Музыка перестала быть нужной, Лучший оркестр распался вместе со страной, и однажды тёмным осенним вечером Маэстро избили возле дома какие-то негодяи, отобрали деньги, сломали руку и испортили скрипку. Время было мрачное, все их накопления превратились в прах, и, чтобы вылечить сложный перелом, починить скрипку и на что-то жить, пришлось продать свою квартиру и купить маленькую каморку на Молдаванке, под самой крышей.
Теперь он мог играть только для себя: прежняя техника стала недостижимой, хотя и сохранилось прошлое мастерство. Дома этого делать было нельзя – из-за соседей. Тогда он облюбовал себе местечко на Александровском проспекте, возле входа в дорогой ресторан, потому что Хозяин Ресторана считал его своей достопримечательностью и не давал в обиду. Играл, ни на кого не обращая внимания, не опускаясь до того, чтобы играть по заказу или просить деньги. Их скудных пенсий хватало на еду, лекарства и оплату своей каморки, но ничего больше они позволить не могли, да и зачем им надо было что-то большее?
И всегда его Муза была рядом, ни одним словом не попрекая, а неся тяжесть бытия вместе с ним. Но сегодня её увезли в больницу с приступом почечной колики. И доктор сказал, что необходима лапароскопия. Сейчас сделают анализы, а завтра с утра – на операцию, иначе будет очень плохо. Строго спросил, есть ли у него деньги, и Маэстро ответил, что сегодня снимет их со счёта и завтра утром привезёт.
А дома он сложил свою старенькую скрипку в футляр и, ни на секунду не усомнившись, понёс продавать, чтоб спасти свою Музу. Ведь без Музы он ничто, а Музыка... Что ж, Музыка может звучать просто в сердце. Только ни в одном ломбарде не хотели брать его старую, чиненную, но ещё такую звучную и прекрасную скрипку!
Но ведь она, отвергнутая всеми, была его последней Надеждой! И он решил сегодня не стоять у входа, а впервые зайти внутрь, на открытую площадку. Подняться на эстраду и играть так, как не играл никогда в жизни. Там собирается богатая публика, и кто-нибудь обязательно захочет купить такой чудесный инструмент! Он не будет просить слишком много, только бы хватило на операцию...
А ведь тогда, в Мюнхене, его скрипку хотели купить.
В те годы далеко не каждый мог удостоиться зарубежных гастролей, да ещё где – в ФРГ! Ему разрешили выезд, а вот флейтиста и вторую скрипку не пустили, и пришлось срочно искать им замену. Но всё равно, их Оркестр отыграл блестяще и занял третье место. Учитывая эти замены и общий уровень конкурса, это был отличный результат!
И вот тогда, после финального концерта, к нему пробился толстый пожилой немец в очках и тёмно-синем костюме. Он возбуждённо лопотал что-то по-немецки, показывая на его скрипку, размахивал руками. Затем достал из кармана какой-то продолговатый блокнот и ручку, смотрел на него вопрошающе, спрашивал о чём-то...
К немцу быстро подскочили молодые крепкие ребята, начали тоже по-немецки что-то объяснять, уводя, оттирая его от сцены. Тот спорил с ними, жестикулировал, но его так и вытеснили из зала.
Позже руководитель объяснил ему, что герр Хоффман был восхищён игрой оркестра и хотел пригласить их поиграть у него в особняке, собирался написать в блокноте свой адрес и отдать ему, Первой скрипке. Ну, его и отвели к компетентным товарищам, которые могут решать такие вопросы.
А ему казалось, что в руках у немца была не записная, а чековая книжка (он знал, что это такое!). Тем более, ведь у всех богачей на западе есть визитные карточки со своим адресом, которые они вручают, вместо того, чтобы писать в блокнотах. А зачем богачу трясти перед ним своей чековой книжкой? Ясно же, чтоб купить чудесную скрипку, на которой можно так прекрасно играть.
***
Окончание истории - по этой Дзен-гиперссылке..
С приветом, ваш Ухум Бухеев.
