Музыка жизни умолкнет, если оборвать струны воспоминаний.
Джером К. Джером
В те недалекие пятидесятые годы мебель в деревенских домах не отличалась особым изыском. В основном это были стол, стулья и кровати кустарного производства, выражаясь современном сленгом, исклюзивного изготовления. Если в обстановке дома имелась железная кровать с железной панцирной сеткой и с блестящими шариками на спинках, то такая семья считалась просвещенной, чуть ли не городской и кровать обычно помещалась на самом видном месте. Но таких семей в нашей деревне было очень мало. Хотя, обратившись к современности можно сделать вывод совершенно иной. В тех или иных изданиях частенько приходится читать о пользе сна на жесткой постели. Что делать, развитие по спирали на лицо. Наиболее ценные вещи хранили в сундуках, которые отличались друг от друга по размерам, предназначению, формам, качеству и даже по материалу, использованному при изготовлении. Например, на изготовление сундуков для невест применялись липовые доски, тщательно высушенные, выструганные и отшлифованные. Такие сундуки получались на удивление легкими и изящными. Непортящиеся продукты старались хранить в дубовых сундуках, которые размещались в чуланах, где и в самые жаркие дни стояла прохлада. Они мне запомнились с очень тяжелыми крышками и поэтому при желании воспользоваться отсутствием взрослых обязательно надо было кооперироваться с соседом Раисом, который придерживал крышку сундука, пока я перевесившись через стенки изучал ассортимент его содержимого. Но Раис мог сболтнуть из желания похвастаться нашим пиршеством с употреблением макарон, обладающих способностью аппетитно хрустеть во время их поглощения. Поэтому к такой кооперации я прибегал с большой осторожностью, пытаясь заранее предугадать возможные последствия. Вас удивляет, что мы их ели не отваривая? Поверьте, сейчас я и сам удивляюсь. Ведь не от голода же? Наверное, скорее, оттого, что содержимое продуктовых сундуков не имело большого разнообразия. Продуктовые сундуки по углам обязательно обивались жестью, чтобы их не могли прогрызть мыши и крысы.
Носимые вещи, которые использовались очень редко, тоже хранили в сундуках, но они уже стояли дома на видных местах и от них всегда исходил терпкий запах нафталина, которым перекладывали содержимое для отпугивания моли. Надо признать, что моль была не из пугливых и чувствовала себя полной хозяйкой внутри сундуков, о чем свидетельствовали последствия пребывания нежелательных обитателей. Конечно, сундуки, в которых хранились носимые вещи изготавливались с большей любовью. Они часто обивались кусочками тонкой жести, вырезанных в виде различных геометрических фигур или фигур птиц и животных. Особое внимание уделялось покраске. Обычно использовались немного видов цветов краски, но самых ярких и сочных. Украшались и внутренние стенки: они или тоже красились или же обклеивались цветными открытками. Последним занятием особенно увлекались невесты, что само по себе и понятно – какой невесте не хочется иметь самый красивый сундук с приданым. Тем более, что невеста перебирала свой сундучок с подружками десятки раз, зная заранее что о содержимом и красоте сундучка будет известно всей деревне далеко до свадьбы.
Для сельчан всю деревянную мебель, в том числе и сундуки, изготовлял Шакур езней, муж сестры моей матери – Талига апа. Он мог сделать и столы, и стулья, и кровати, и диваны, бочки да мало ли еще чего. Мне кажется, что Шакур мог выполнить любое желание самого придирчивого заказчика. Диваны мог обтянуть каким угодно материалом, ножки столов сделать точеными, а бочки разрисовывал так, что с первого взгляда было ясно, что может и должно храниться в ней: или мед, или соленые огурцы или же красивые, душистые и хрусткие соленые рыжики. Чтобы ни делал Шакур, даже самый маленький заказ, он делал не спеша и очень серьезно. Казалось бы, заказала ему тетушка Сабира изготовить небольшое корытце для рубки капусты в период засолки. Ну что мудреного в его изготовлении? Взял кусок полена, придал ему форму, обтесал и куском стекла слегка подшлифовал. Вот и все, корытце готово. Ну нет, это только не для Шакур езнея. Он долго и скрупулезно будет подбирать материал, то есть подходящее полено. Будет щелкать по нему своими прокуренными желтыми ногтями, прислушиваясь только ему понятным звукам, будет пробовать даже на зуб это полено, причем в разных его местах и после убеждения в соответствии ему известным критериям пригодности в качестве сырья приступит к выполнению заказа. Для этого он выбирает нужные ему инструменты, раскладывает их в определенном порядке на верстаке и при этом мурлычет про себя какую-то мелодию. Казалось, что Шакур езней растягивает удовольствие от предстоящей работы. Для меня только с моими годами начинается открываться смысл всего этого. На совесть и красиво выполненная работа – это залог долгой и доброй памяти о тебе и о твоих делах, а хороший результат зависит от неспешной и вдумчивой подготовки. Семь раз отмерь, один раз отрежь! А еще мне представляется, что не может быть плохих разговоров за столом, при изготовлении которого мастер вложил свою душу и сердце, а в бочку, радующую глаз рисунками аппетитных рыжиков, каких попало грибов не набросаешь для засолки.
Мастерская езнея размещалась в просевшем на одну сторону стареньком домике, а рядом красовался нарядный, весь яркий, и казалось радующийся собственному бытию – новый дом. Помню, как он строился. Запомнилось большое количество людей, единенных одной целью, непрекращающиеся шутки вечернего застолья, организованного прямо во дворе, за наспех сколоченными столами. Мы, детвора, тоже принимали посильное участие в возведении нового жилища, активно собирали всю щепу и относили в сарай. Вы, наверное, думаете – это баловство? Подумаешь, сбор щепы! Однако здесь надо учесть то, что в те годы были мастера способные обтесать бревно не разрывая щепу на всю ее длину, а толщина щепы бывало на две-три ладони мастера. Новый дом Шакур езнея действительно был красивым и высоким, но он почему-то мне не нравился. Меня больше манил домик, где располагалась мастерская, а новый оставлял впечатление хвастливого и толстого человека. Был в деревне у нас такой. Звали его Накиб, но о нем я расскажу чуть позже, а пока хочу рассказать о мастерской Шакур езнея. Она до сих пор мне кажется каким-то чудом, где рождались такие нужные и такие на первый взгляд простые вещи. На стенах висели столярные инструменты и их было бесчисленное множество. Похожие друг на друга инструменты были сгруппированы отдельно. Топоры, например, занимали всю правую стену мастерской. Каких только топоров самых различных размеров здесь не было! Это надо было видеть. Использование конкретного зависело выполняемой работы. Каждый топор обладал собственным звоном и этот звон можно было услышать, если сидеть рядышком с Шакур езнеем, когда он работал с топором. Левую стену занимали пилы и ножовки, их тоже было превеликое множество: большие и малые, широкие и узкие, с крупными и мелкими зубьями, с прямоугольным полотном и с полотном на конус и все они блестели как новенькие. В центре мастерской стояла железная печурка, которую иногда Шакур езней просил затопить стружками, если на улице моросило или было прохладно. Блики огня начинали играть на инструментах в унисон колебаниям пламени, гул которого усиливался по мере прогревания печки. Казалось, что этому гулу начинают присоединяться со своими звуками ожившие инструменты. Это настолько завораживало, что в последствии, будучи школьником приходил читать сказки к Шакур езней, когда ему предстояла работа сырыми осенними вечерами. Конечно, находясь рядом с ним, я коротал время не только чтением сказок. Обычно мне поручалось выполнение несложных производственных задач, которые не требовали больших умений и навыков. Езней мог поручить строгание основания прялки или же расколку заготовки для ножек табуретки. При выполнении последнего поручения обязательно надо было работать топором. Для таких операций он мне подарил топорик, не большой и не маленький, но такой же звонкий, как и все его топоры. Спасибо тебе, Шакур езней, за то, что при необходимости в жизни я умею работать и топором, и рубанком, пусть не настолько, чтобы результат труда мог выступать объектом восторгов, но достаточно для того, чтобы снова окунаться в мир моих воспоминаний – в мир далекого моего детства.