– Николай Максимович, какой совет вы бы дали молодым танцорам, находящимся в начале жизненного и творческого пути?
– Меньше всего хотел бы быть молодым и начинающим. Это так страшно, потому что неизвестно, что будет дальше.
Мне довелось работать с Галиной Сергеевной Улановой. Я был последним человеком в театре, с кем она возилась так тщательно. Рассказывала, как готовила партию Джульетты в балете Прокофьева «Ромео и Джульетта». В первой сцене ее героиня – девочка. В конце сцены должна выйти замуж за Париса. Здесь ей надо почувствовать, что Джульетта – женщина. Уланова учила меня актерским приемам, потому что в балете законы иные, чем в драме. В спектакле Галина Сергеевна должна была поднять голову, оторваться от собственного отражения в зеркале, взглянуть как бы наверх. Каждый раз, поднимая взгляд от зеркала, она вспоминала свой выпускной вечер: «Тогда были белые ночи, мы гуляли до утра. И вдруг стало всходить солнце из-за зданий. Я поняла, что с этой зарей у меня начинается другая жизнь». Каждый раз, когда Уланова в роли поднимала глаза от зеркала, она вспоминала ту зарю и те свои чувства. Это был ее пример того, как надо из себя «вытаскивать» эмоции.
Я танцевал весь основной классический репертуар. Моя первая заметная роль – партия конферансье в балете «Золотой век». В хореографическом училище на первом курсе нам преподавала актерское мастерство Татьяна Васильева (Гулевич), профессор Школы-студии МХАТ, мама знаменитого историка моды Александра Васильева. Она учила нас по мхатовской системе. Потом появилась другая преподавательница актерского мастерства – женщина с замечательным чувством юмора, бывшая артистка балета, ставшая позже драматической актрисой. Она мне говорила: «Цискаридзечка, ты – такая бездарность. Тебе всю жизнь в арабеске стоять. Твое амплуа – принцы. Там играть не надо. Взял цветочки, положил к могиле, потом пошел к озеру – пострадал про Лебедя. Тебе учиться не надо. Иди, детка, танцуй».
Когда я пришел в театр, мне дали эту самую роль конферансье в «Золотом веке». Это парафраз на конферансье Боба Фосса в «Кабаре». По сюжету конферансье – самый взрослый персонаж: ему лет сорок, наверное. А мне – 18. Я ничего не умел играть. Да еще и жил с убеждением, что бездарный. Правда, со мной репетировали роль хорошие педагоги. А один знакомый привел меня в дом к Борису Львову-Анохину, рассказав, что тот – великий режиссер. Я знал Бориса Александровича как человека, писавшего книги о Галине Улановой. Пришлось показать ему мои мизансцены в спектакле. Львов-Анохин меня немного поучил.
Затем я принес билет на спектакль «Золотой век» той своей преподавательнице по актерскому мастерству, сказав: «Я танцую конферансье и хочу вас пригласить». Она удивилась: «Ты – конферансье?!». Так что моя театральная жизнь началась с гротесковых ролей. Первой сложной премьерской ролью стала партия Принца в «Щелкунчике». В то время никто не писал, что мы – гении («второй Васильев» или «пятый Барышников»). Но так рано обычно в Большом театре премьерские роли не давали!
Отвечая на ваш вопрос, когда я вспоминаю зарю после своего выпускного, становится страшно! Я тогда не знал, что будет дальше. Страна рухнула. Продуктов не было, деньги все время менялись, квартиры не было.
Поэтому совет молодым: когда начинаете, набирайтесь терпения. А над служебным входом в театр я бы написал слова Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий», потому что театр – это шанс необычный. Но непонятно, как ляжет карта. Иногда она успешно «разыгрывается» у самых неказистых выпускников, а талантливые и одаренные не «выстреливают».