К музыке я неравнодушен. Не то, чтобы люблю, так, интересуюсь. И надо же было мне бабушке проговориться!
— Баба Валя, мне в жизни чего-то не хватает, — сказал я ей. — Наверное, музыки.
Я тогда не знал, что баба Валя родилась в деревне, а там из музыки только один баян на всю округу. И то для развлечения и потех деревенских: или войну вспомнить, или частушку разучить. А баба Валя хотела по-серьезному, на пианино играть. Но ему неоткуда было взяться. Такой инструмент только в городе был, в музучилище. Баба Валя туда собиралась, ноты, аккорды учила по рваному песеннику, но не тут-то было.
— Только через мой труп, — сказал бабе Вале мой прадед и не умирал до ста лет.
И пришлось бабе Вале выучиться на инженера и пойти работать на завод. Так она и оказалась в городе.
— Не до музыки мне было. Детей поднимала, производство.
На прадедовых похоронах играл оркестр — это даже я помню. И бабушка так плакала: то ли из-за музыки, то ли из-за другого. Оркестр замолкал — бабушка тут же переставала плакать. Только заведут мелодию — она снова в слёзы. И так раз пять. Пока всё не выплакала.
Прадедовы соседи стали шептаться, что кто-то там в гробу перевернется от такой карусели. Но я не расслышал, кто, и стал напевать про себя: «Карусель, карусель...» Прадеду бы моё исполнение вряд ли понравилось.
После этого бабушку как подменили. Наверное, поднимать производство поручили кому-то другому, дети моими родителями стали. В общем, бабушка взялась за себя. В филармонию — каждый месяц, выступает симфонический оркестр — идёт, народный — тоже, альтернативный — берёт билеты на последний ряд, заслуженный — садится в первый, не заслуженный — поддержит балконом.
Так бабушка и меня приобщила. Едем с ней обычно долго. Бабушка кряхтит, но терпит пересадки, жёсткие сиденья, холодные залы и снова пересадки. Любовь к музыке сильнее ее. Когда перерыв в сезоне — идем в ближайший центр культуры смотреть отчётный концерт самодеятельности работников пищевой или другой промышленности.
— Главное, что близко идти. В автобусе меня укачивать стало, — уговаривала себя бабушка.
— Давай не поедем в следующий раз, — предлагал я.
— Как это не поедем? Это же тебе надо. А я как-нибудь.
Так я и привык, что это, оказывается, надо мне. Тут, как назло, ещё и мой скучающий внутренний мир подвернулся. Заполнить его звуками стало новой бабушкиной задачей.
— Тебе бы в музыкальную школу, Лёша. Я схожу и узнаю, как там что.
Бабушка так хорошо узнала, что я без экзаменов пошёл в музыкалку. Педагог мне попался мужчина. Думаю, это бабушка подсуетилась, чтобы не жалел. А он и взялся за меня безо всякой жалости. И за мои пальцы тоже. Хорошенько так, деревянной указочкой.
— Дно клавиши надо чувствовать, а не стучать молотком, — жужжал надо мной голос Василия Петровича.
Я снизу на него смотрел и всегда хотел что-то ответить, но слова все куда-то проваливались. Так и учился: он меня по пальцам и ушам, а я его уважал и играл, играл, играл.
И что-то такое он в моей игре услышал, что я... весь сон растерял. Бывало проснусь посреди кухни, и кто его знает, как я там оказался. Или у родительской кровати ошиваюсь: туда-сюда марширую, пока мама меня не разбудит и спать обратно не уложит.
А играть я старался, чтобы бабушку не расстраивать. Друзья на стадион, а я в музыкалку. Все уже из музыкалки, а я ещё два часа гаммы играю. Все спать, а я за уроки. У них сны вовсю, а у меня — походы по дому.
Василий Петрович для меня даже специальную зарубежную комиссию вызвал. Никто сроду музыкантов иностранных у нас в музыкалке не видел, а они слушать меня за тысячу километров приехали. И я играл, сидя на толстой книге по теории музыки. И чужое, и своё, и очень они хотели меня на родину Моцарта, в музыкальную столицу Европы забрать, в интернат. Но после концерта я совсем далеко зашёл: без шапки, по снегу, метров 15 до дороги оставалось. Наверное, в ту столицу собирался.
— Лёша, Лёшенька, куда ты! — кричала мама в тёмную ночь.
Но я её не слышал — шёл себе и шёл в полосатой пижаме, скрипя снегом. Хорошо, что у мамы чутье на меня есть — материнское. В общем, не суждено мне было в интернат попасть.
— Только матери ничего не говори. Она не вынесет, — говорил папа, пока мама растирала мне ноги горчицей.
Но мама молчать не умеет — она ведь диктор на радио. А бабушка всем на зависть всё вынесла. Это нам просто кажется, что старики слабые и им рассказывать ничего нельзя.
Бабушка как узнала, что я по ночам блуждаю, сразу узрела музыкальный корень проблемы и говорит:
— Завтра, Лёшенька, я сама тебя в музыкальную школу отведу.
И мы пошли. Я — за инструмент, а она — под окном незаметно караулит. И увидела она, конечно, всё от начала до конца. Точнее, конца она ждать не стала, а как вбежала в класс да как стукнула Василию Петровичу его же указкой по рукам. И тут я понял, что силы в ней как в концерте №1 Чайковского.
— Хватит его терзать! — твердо заявила она.
— У него талант, — также твердо заявил Василий Петрович.
Тогда бабушка повторила ход указкой. Моим щекам стало горячо, словно это меня огрели. Может это от стыда — не стоило таким талантливым быть. Хотя музыку я действительно люблю.
Домой мы с бабушкой почти бежали.
— Талант надо чувствовать, а не обтёсывать как бревно, — сказала она мне на прощание и поцеловала в обе щеки.
С тех пор я больше не выхожу из дома ночью. Если только с друзьями на костёр или бабушку проводить. Теперь мне в жизни всего хватает. И прадед был бы мной доволен.
Спасибо за чтение!
Аудиоверсии моих рассказов для детей и подростков на Дзене:
Загадка, ФИО, От улыбки, Ёлка, Моя музыка, ДэРэ, Отец, Любовь есть,
Купить электронную книгу "Эскимосскины истории" тут.
Бумажную - здесь.
Поддержать мена на Patreon. Это важно, чтобы я продолжала писать для вас.