Продолжение. Начало здесь.
– Начну издалека, ты уж прости.
Люба качнула пузатый бокал в ладонях, взбивая тягучую густоту Бейлиз - на стекле остался бежевый сливочный след. Пошелестев ледяной шугой на дне, сделала глоток. Отставила бокал на стол, потянулась, как кошка - сладко, до хруста в косточках:
– Ох, как я устала сегодня!
Выдохнула с наслаждением. Откинула блестящую шелковистую гриву за спину, сверкнув нежной белизной рук. Округлые груди заколыхались под туго натянутой прозрачностью батиста. Света прежде не раз потешалась над тем, как мужчины, разговаривая с Любой, замирали, сглатывая слюну, загипнотизированные глубокой ложбинкой меж упруго покачивающихся округлостей. А гурия лишь насмешливо поводила смоляной бровью: таких парнокопытных бери под уздцы и веди куда хочешь.
До чего же хороша! Сама женственность и непринуждённость. И как только Сашка отказался от такого чуда? - Недоумевала Света, невольно залюбовавшись пленительной картиной.
А девушка устроилась поудобнее на широком диване цвета шампань. На миг призадумалась, собираясь с мыслями. Люба всегда такой была, сколько Света её помнила: никогда не ляпнет от балды абы что. Сначала подумает, выдержит паузу. И лишь затем выскажется - если её об этом попросили. Поэтому к словам Дружининой прислушивались.
Вот и Света забралась с ногами на диван, угнездилась в уголке. Приготовилась слушать.
Словно прочитав её мысли, Люба вдумчиво произнесла:
– Когда муж отказывается от жены, по разным причинам, он, фактически, бросает её на произвол судьбы. Подожди, не протестуй. Сейчас поясню. – Добавила она поспешно, заметив Светино недовольное ёрзанье. – Да, мы все такие сильные, самодостаточные и независимые. Но в глубине сердца – трепетно-ранимые. Все, без исключения. Просто кого-то жизнь сильно побила – у таких кожа загрубела, покрылась панцирем – это самозащита. Иначе не выдержать. Приходится быть сильной. Ещё раз повторю: приходится.
Люба наклонилась к столику, отпила Бейлиз, хрустко раскусила льдинку. Вернула полупустой бокал обратно на пробковую подставку с глянцевыми московскими видами. Откинулась на спинку дивана – волосы разметались сзади шелковым веером. Продолжила после небольшой паузы:
– Но! Когда женщина оказывается в безопасности, за широкой спиной любящего мужа, она расслабляется. Обнажает свою суть. И суть эта – всегда нежность. Желание любить, заботиться и оберегать. Тогда женщина расцветает. Она чувствует поддержку, защиту, абсолютную любовь – так о чём ей волноваться? Она дома.
Окинула повеселевшим взглядом комнату, коснулась Светиной руки:
– Тебе надо находиться в защитной стойке дома? Нет. – Девушка развела руками, покачала головой.
– Дом – это то место, где можно быть самим собой. Приходя домой, человек поднимает забрало, снимает доспехи, вешает на стену щит и ставит в угол копья. Дома вся эта амуниция ни к чему. Так и женщина, любимая и оберегаемая мужем, оттаивает, становится мягче. С любящим мужчиной женщина чувствует себя дома. Её поддерживают и одобряют. Она защищена. Ей нет нужды щетиниться колючестью, злостью и цинизмом. Незачем закрываться панцирем. В этом просто нет нужды. И тогда она наливается светом женственности. В оберегаемой мужем женщине эти красивые энергии хорошо заметны. Передо мной всегда был пример моей мамы. Она за отцом – как за каменной стеной, а потому ни капли злобы или жестокости в ней я не замечала. Всё с любовью.
Люба вздохнула, но без грусти или сожаления. Скорее, философски – мол, из песни слов не выкинешь. Что было – то было.
– Вот и я вступила в брак с такой же открытостью – сердце нараспашку. Полна надежд и светлых ожиданий. Неопытная и нежная, готовая дарить любовь одному единственному мужчине, избранному раз и навсегда. Развод не просто казался чем-то крамольным – такого понятия попросту не существовало в моей вселенной. Но у жизни были на меня другие планы.
Ведь я вынашивала ребёнка… с такой любовью… так трепетно – лучилась счастьем. Мы с Сашкой так сблизились в то время – он чуть не на руках меня носил, старался быть рядом неотлучно. Всё кончилось так страшно…
Люба судорожно вздохнула. Тонкие, почти прозрачные пальцы её задрожали. Ноздри затрепетали.
– Не стану вдаваться в подробности – эти трагичные страницы я перелистнула, отплакала и отболела во всех смыслах. Больше не хочу... Слишком много было слёз. Не могу заставить себя вернуться туда. Не могу, прости…
– И не надо, не надо!
Но вдруг заметила, какой болью налились тёмные Любины глаза, брови страдальчески изогнулись. Повинуясь порыву души, Света обхватила подругу за плечи, привлекла к себе, забаюкала:
– Любушка… как же ты это пережила, маленькая моя?..
Что-то горячее коснулось Светиной шеи: кап… кап…
Люба всхлипнула… и вдруг плечи её затряслись в беззвучном плаче.
– Я потеряла всё тогда. Всё потеряла, Светочка…Понимаешь?
Тело девушки сотрясалось от рыданий. Она билась в Светиных руках, как раненая птица, исходя сдавленным криком… И чем горше она рыдала, тем крепче прижимала Света к груди мокрое от слёз лицо подруги, тем ласковее гладила горячие волосы, отводя их от вспотевшего лба.
– Всё в прошлом, милая. Всё уже прошло.
Слёзы постепенно иссякли. Рыдания утихли – и Люба затихла, как ребёнок, всё ещё баюкаемая с любовью.
Можно быть сильным, почти железным. И идти по жизни с гордо поднятой головой. Но сердце человеческое – не камень. И любое, даже самое сильное сердце порой плачет. И тогда не нужны никакие философские мысли, никакие нравоучения и морали. А нужна просто любовь. Немного живого тепла и участия.
И чтобы кто-нибудь прижал к себе и баюкал, позволяя слезам стекать на грудь. Чтобы боль утекала вместе с ними, высвобождая место для радости.
Продолжение здесь.