Ранее мы уже разбирали аналогичные претензии к анкапу со стороны Михаила Пожарского, теперь попробуем отбить аргументы Баженова, благо они больше касаются теории, а не стилистики.
Поехали:
«1. Рыночное взаимодействие по определению добровольно»
Первое что за своими соснами перестали замечать экономисты – булки на деревьях сами по себе не растут. Рыночное взаимодействие и добровольность – это синонимы, просто «рынок» уточняет это понятие для экономических отношений. Однако это не значит, что они существуют сами по себе.
Если одна из сторон обладает безусловным силовым доминированием, то смысла вступать в рыночные отношения для неё не будет. Если что-то можно взять силой, это будут брать силой. Чем мы и занимаемся в отношениях с дикой природой, например или что практиковали европейские колониальные империи пока их не снесли силой национально-освободительные движения.
Т.е. вся конструкция рыночных, добровольных отношений это надстройка над базисом из текущих силовых балансов и насилия. Они не существуют параллельно и в разных измерениях, добровольность логически и практически вытекает и является следствием некоего силового баланса, который принуждает брать что-то не «железной ценой», а в ходе добровольного обмена.
Прекраснодушное отрицание этого сурового факта и попытка верить в некий сферический в вакууме рыночек, где и лисичка, и зайчик будут добровольно обмениваться и сотрудничать, просто потому что пожелали этого – невероятный самообман. Если лисичка может силой сожрать зайца, а не торговать с ним – она так сделает, или не сделает – но лишь по собственной доброй воле или под давлением других, внешних сил.
Понимание этого простого факта в принципе объясняет всё остальное – почему системы добровольного обмена при силовом дисбалансе быстро скатываются в централизованные регуляторные антиутопии перераспределения и насилия, сколько бы либеральные экономисты не твердили о том, как это не выгодно и деструктивно. Ну и, следовательно, наоборот, если мы хотим обеспечить действительно устойчивую сферу добровольного обмена, которая не исчезнет за пару поколений – прежде всего необходимо обеспечивать силовое сдерживание и децентрализацию, демонополизацию насилия (рынка безопасности и силы).
«2. …когда мы говорим о монополиях в экономическом смысле, мы понимаем их в контексте нарушения аллокативной и производственной эффективности, но ни в коем случае не в контексте силы и принуждения»
Только до той поры пока речь идёт о второстепенных потребительских предметах роскоши, без которых потребитель может обойтись.
Если же мы говорим, например о монопольном поставщике еды и воды, то отказ от навязанной сделки с монополистом для потребителя равносилен смерти, таким образом экономические понятия быстро превращаются в неэкономическую силу и принуждение.
Государственная монополия лихо превращает не обязательные монопольные услуги – обязательными, например угрожая родителям детей лишить их права опеки и отнять дитятку в детский дом, в случае если они будут сопротивляться государственной монополии на образовательные услуги.
Мы знаем ряд случаев в истории, когда экономические монополии превращались в насильственные, например в случае с произволом и принуждением Ост-Индской компании в Азии или деятельностью поставщиков опиума конкретно в Китай, когда рынки принудительно открывались, чтобы обрадовать потребителя необходимой ему продукцией от монопольного поставщика.
В современном практике враждебных корпоративных поглощений за примерами ходить далеко не нужно – прямо сейчас в Конгрессе США идут слушания о методах расширения американских IT-гигантов, которые параллельно запускали создание собственных сервисов-клонов интересующих их продуктов, параллельно ведя переговоры о их добровольно-принудительном выкупе у создателей (именно так инстаграм был поглощён Цукербергом, например) по выгодной цене заказчика – таким образом рыночная власть выступает в качестве формы принуждения.
Вообще совершенной конкуренции в реальности не существует, у рыночных субъектов всегда присутствует элемент рыночной власти и когда он достигает критического уровня, он становится не отличим от принуждения, а потом им буквально и становится.
Монопольные поставщики услуг безопасности – ЧВК в лице каких-нибудь варягов, примерно так и создавали свои феодальные монархии, превращая ситуативное доминирование на локальном рынке услуг безопасности, в принуждение.
Чтобы жёстко разграничить рыночную власть от принуждения непроходимой стеной, нужно залезть в очень высокую башню из слоновой кости, отгородившись и от истории и от актуальных корпоративных практики и игнорировать целые рынки где монополия = принуждение сразу, если речь идёт о жизненно важных потребностях, вроде безопасности, еды, воды, медикаментов и т.д.
3. «В данном случае наше поле для обсуждения — «политическая власть», источники которой могут носить совершенно разный характер, но примечательным здесь будет именно что наличие отношений силы.»
Автор почему-то игнорирует понятие «рыночная власть» и тот факт, что совершенной конкуренции не бывает, а следовательно, элементы принуждения существуют в любой рыночной сделке.
Бабулька, являющаяся единственным продавцом самогона у себя на селе, обладает определённой долей «рыночной власти» и принуждения потребителей к сделке, имея возможность разбавлять самогон мочой или повышать его стоимость. В случае более жизненно важного продукта и более масштабной доминации на рынке, рыночная власть и принуждение продавца усиливается, вплоть до классической постановки вопроса «кошелёк или жизнь!».
Фишка в том, что в совершенной конкуренции (которая не достижима) – продукцию продают по себестоимости, вообще без чистой прибыли для продавца, поскольку в ином случае, рациональный потребитель просто сменит поставщика что предложит меньшую стоимость.
Прибыль в рыночной экономике возникает именно из несовершенной конкуренции и того элемента «принуждения» который присутствует в любой рыночной сделке, когда мне лень или нет возможности самому испечь хлеб и я покупаю его по более высокой стоимости у поставщика, который обладает по сравнению с другими теми или иными преимуществами (не отличимыми от «принуждения»), будь то близость, лучшая реклама и т.д.
В результате, рыночные отношения — это всегда ассиметричный обмен, в условиях определённой доли «рыночной власти/принуждения», даже если это принуждение конформизмом и модой.
Когда данные асимметрии проявляются в малых, гомеопатических дозах или мы говорим про инновационные рынки и монополистов, которые вообще новые услуги предоставляют, конкурируя уже между отраслями, проблемы нет и получается взаимовыгодный обмен.
Однако, если асимметрии рынка достигают критических уровней, усиливая чью-то конкретную «рыночную власть» до предела, она неизбежно конвертируется в «политическую власть». Как с массой прочих явлений в нашей жизни, нечто может быть очень полезным, но смертельно опасно в критически больших дозах.
Если не игнорировать понятие «рыночная власть», то будет понятно, что отношения «добровольности» и отношения «принуждения» являются просто крайними гипотетическими конструкциями с множеством промежуточных полутонов.
Даже королей древности избирали на царство в ходе соборности, а варягам для власти надо было форсировать не известно насколько реальный рассказ о их добровольном призвании.
Но так и в 20 веке попытки выкинуть западные нефтяные корпорации и землевладельцев из стран третьего мира, не без оснований, считавших имеющуюся там нефть и землю своей, заканчивались вполне себе военными операциями.
Игнорировать всю подобную фактуру лёгкого перехода отношений в разные стороны по шкале «добровольность-принуждение» значит проявлять значительную интеллектуальную трусость, сильно приукрашивая реальность.
«Все это попросту потому, что в данном случае разговор идет вовсе не о средствах защиты, а об их применении, а, следовательно, так называемое ЧВК может принудить к обмену потребителя этих услуг»
Здесь наш уважаемый классический либеральный экономист уходит вообще в отрицание существование сегодня развитого рынка услуг безопасности и вооружений?
Как, по его мнению, можно объяснить существование охранников возле каждой VIP-персоны? Их всех держат в заложниках и принуждают предоставлять услуги безопасности?
Чем потенциал принуждения к подобным услугам будет отличаться от аналогичного принуждения со стороны врача, когда его услуги будут вопросом жизни или смерти, фермера, без услуг которого люди умрут с голоду или пожарника, без услуг которого люди сгорят?
Конечно, рынок безопасности носит в силу п. 1, наиболее значимый и фундаментальный характер, однако элементы принуждения есть в любой ситуации острого дефицита и критических потребностей.
Единственный продавец воды в ближайшем районе пустыни для умирающих от жажды путников будет обладать не меньшей над ними властью, чем единственный вооружённый человек.
«максимизация дохода в данном случае достигается как раз-таки за счет принуждения к обмену»
Любой экономический субъект к этому стремится, поглощая и вытесняя конкурентов, создавая более привлекательный имидж своего товара и так далее.
Если бы элементов принуждения в отношениях обмена вообще не существовало, то смысла бы в этом обмене не было – люди обеспечивали себя сами, однако они торгуют, принуждаясь покупать то чего у них нет, но им этого хочется.
В случае с варягами-завоевателями, таким товаром будет безопасность, как от самих норманнов, так и от всех иных потенциальных захватчиков.
К счастью, потребности у всех разные и принуждение тоже различное, так как сторож не проживёт без фермера, также как фермер не проживёт без сторожа.
Этот симбиоз носит принудительный характер, без него обе стороны отношений умрут – одна от голода, другая будет съедена дикими животными или бандитами.
Масштабные социальные системы позволяют представлять данные отношения менее драматичными и вроде бы мы не спасаем свою жизнь, покупая новый айфон, но по факту, без всех этих миллиардов локальных обменов и торговых цепочек, на одном натуральном хозяйстве, наша численность бы быстро вернулась к временам неолита, гарантировав голодную смерть более 99% населения людей, включая и фермеров не способных производить столько пищи без генной инженерии и современных автоматизированных тракторов на спутниковом наведении.
«Возражения в духе «собственник в силе защититься сам» не учитывают банального факта, что в рамках силового противостояния ключевой аспект — это организация»
Здесь игнорируется ещё один важнейший аспект, связанный с тем, что отношения добровольного обмена не ограничиваются рыночными хозяйствующими субъектами чисто коммерческих структур.
Есть ещё религиозные структуры, местные общины, некоммерческие организации и т.д. ЧВК будут выполняют и будут дальше выполнять узкоспециализированную функцию профессиональной безопасности, например сидя на рамках металлоискателей в городских аэропортах или дежуря на блокпостах при въезде в вольный город.
Однако этим рынок безопасности ограничиваться не будет, поскольку будут ещё организованные отряды местного ополчения объединяемые в союзы городов по аналогии с Швейцарской конфедерацией и её вооружёнными силами, где уже сейчас ЧВК охраняют даже военные части и склады с оружием, при этом простые швейцарские призывники в своей милиционной армии тем временем занимаются военной муштрой и манёврами на случай полномасштабного конфликта и не отвлекаясь на мелочи вроде караульно-постовой службы.
Конечно же, все конструкции в сфере анкапа не состоятельны без учёта наличия городских общин и их милиционных, хорошо организованных и экипированных ополчений, объединённых в более крупные армейские формирования военных оборонительных союзов. Но наличие некоммерческой сферы и ассоциаций ещё не превращает их в государства, так как как территории городских общин и состав их союзов будут постоянно меняться, при наличии права сецессии на всех её уровнях.
Таким образом, простое добавление в уравнение про анкап пункта о общинных милициях – отрядах местной самообороны, у которых ЧВК выполняли бы лишь вспомогательные функции, типо услуг ПВО или поддержки с воздуха с ядерным щитом, позволяет достаточно просто нейтрализовать все рассуждения о том как злобные ЧВК будут терроризировать рынок, чего они до сих не делают и делать не будут, также как это не будут делать агрохолдинги, если при этом не будет запрещено натуральное и мелкое крестьянское хозяйства с внешней торговлей.
«Важным аспектом также выступает неопределенность в контексте защищенности прав собственности, что значительным образом будет влиять на возможность построения экономических планов»
Не то что в государственных образованиях, которые склонны к построению всё более возрастающих правительств и постоянно усиливающейся регуляторной и налоговой нагрузки с социальным популизмом, да.
«Если же все наличные ЧВК связаны договорами, чётко определяющими юрисдикцию каждой, как и когда можно применять насилие и к кому апеллировать, то это являет собой конституционный порядок неотличимый от политического, и конкуренции на таком целиком связанным договорами «рынке» не будет, будет фактически единый картель, действующий скоординировано»
Является ли наличие современного международного права и совещательных площадок типо ООН картелем который приводит к единой скоординированной политике всех государств на планете? Очевидно, нет, это не мешает им активно и весьма порой агрессивно конкурировать.
Все эти рассуждения про ЧВК исходят из непонимания того, что рынок безопасности многоуровневый и внутри него уже существует множество различных укладов. Разобщённые сегодня 45% населения США, обладающие 400 млн. единиц стрелкового оружия с более тысячей боеспособных танков (сильно больше, чем в армии Мексики или Украины, например), по отдельности, конечно, будут перебиты ЧВК или иностранной армией.
Однако, в реальности, когда подобная агрессия начнётся, вся эта толпа народа, многократно превосходящая по численности любую армию или тем более ЧВК планеты (всего в мире уже под млрд стволов и 80% их у вполне мирных частников, а не ОПГ или правительств), быстро самоорганизуется и создаст свои регулярно организованные армейские структуры, как это множество раз в истории было. Однако нужны ли подобные централизованные монопольные структуры в мирное время – вот в чём вопрос.
«4…Монополия же в данном случае (насилия) не создает аллокативной или производственной неэффективности»
Проблема как раз в том, что создаёт.
Нынешние погромы в развитых стран, где под давлением политической ангажированности государственные силовики отказываются разгонять толпы мародёров, вместо этого вставая перед ними на колени и привлекая к уголовной ответственности тех немногих смельчаков что сами решались противостоять этому произволу – лишь один из множества очень наглядных примеров того как это случается, когда очередной условный Волан-Де-Морт захватывает очередное «Министерство магии» устраивая там антиутопию по своему произволу.
Хуже того, существуют латентные долгосрочные процессы деградации данных институтов, всё более очевидные на примере современных развитых стран, когда запускаются цепочки разрушительных последовательностей, когда монопольная демократическая система усиливает популизм и хоронит сама себя под давлением всё большего перераспределения, уже очевидно проигрывая в жизнеспособности даже таким антиутопическим тоталитарным структурам как Коммунистическая Партия Китая.
Идея о том, что вместо этой суровой действительности можно сделать некий «Полис», либерально просвещённую утопию минархистов, уже не выдержали проверки реальности (где ваши классические либеральные ограниченные государства, куда они все пропали?), потому что в природе любой системы существует стремление к её расширению, а вместе с ним и к снижению эффективности. Если было бы иначе – мы бы давно жили в условиях единой супермонополии, которая проглотила всех остальных.
В этом плане регуляторные фантазии других высоколобых интеллектуалов в левых башнях из слоновой кости даже более реалистичны, хотя бы в силу того что в реальности именно они оказываются более популярными и именно их пытаются (правда тоже провально) построить во всё мире.
В истории корпоративных структур можно найти множество печальных примеров той же тенденции как некогда ведущие отраслевые игроки расширяются до таких размеров что утрачивают эффективность и проигрывают более специализированным и локальным структурам, будь то нынешнее противостояние Интела и AMD или историческое противостояние IBM и его птенцов, нынешних гигантов IT-индустрии.
Если мы посмотрим на социологию молодого поколения США, то даже там обнаружим самого популярного политика – Берни Сандерса. Все рассуждения о минимальном государстве, даже без своих фундаментальных теоретических проблем, разбиваются о том простом факте что потребителям нужно не оно, а комплексная экосистема-сервис на все случаи жизни, к которому они и будут стремится, создавая всё более большое и всё менее эффективное государство, пока мы не придём к конкуренции экстерриториальных юрисдикций.
Другой, вытекающий из предыдущих аргумент в пользу анкапа и против минархизма, контраргументы против которого также хотелось бы услышать, сводится к тому что мы засиделись в рамках национальных государственных туземных образований которые всё больше идут по кругу, опять устраивая торговые войны, протекционистские столкновения лбами и развазывают всё новые и всё более бессмысленные войны. Хотя бы потому что им нужно чем-то заниматься, миллионы чиновников, лоббистов и политиков не могут сидеть без дела.
В то время как рыночная кооперация и интеллектуальные усилия человечества всё более очевидно стремятся к своей консолидации и объединению, государства оказываются основным препятствуем на этом пути, так как никто не хочет терять свою работу.
Трансграничные корпорации и мировые движения с сообществами по интересам прекрасно могут существовать в едином пространстве деля одну и ту же общую территорию, однако государства так не устроены, они играют в игру с нулевой суммой и поэтому становятся всё более опасным препятствием на пути к глокализации и консолидации человечества, которое в лучшем случае просто затягивает этот исторически неизбежный процесс на века, в худшем, ещё и устроит нам вместо этого ядерным апокалипсисом в ходе очередной устроенной ими бессмысленной войнушки.
Зачем нам это нужно и как можно прийти к объединённому человечеству сохранив при этом этих динозавров территориальных монопольных государств?
Опыт трещащего по швам стагнирующего зарегулированного Евросоюза достаточно наглядно иллюстрирует нежизнеспособность подобной, централизованно-монополистической методики наднациональной интеграции. Именно анкап является единственной реалистичной и известной нам на данный момент альтернативой глобальной интеграции, которая может проявится, например в элементарном расширении подходов экстерриториальности от сотрудников дипломатических служб до любых резидентов в случае взаимного признания юрисдикций. Что в общем-то уже и будет по своей сути "анкапом", где государства наконец достигнут своей следующей эволюционной стадии в виде просто больших правозащитных корпораций. Но тогда они уже перестанут быть государствами и вместе с этим исчезнет политическая власть, как система территориального насилия.
Какую этому альтернативу могут предложить оппоненты анкапа? Вообразить возможность вернутся к принципам Laissez-faire, будто бы кто-то пожелает реконструкции политико-правовых институтов 19 века? Продолжать дальнейшую стагнацию и движение по пути к материализации антиутопии в духе "1984"?