Как он сюда попал, он не помнил. Помнил только, как несколько раз выходил в этот день из подъезда. Сбегал привычно по лестнице со второго этажа по стертым ступенькам. Выбегал из облака привычного запаха самогона, окунавшего всё и текучего из квартиры соседки. Отряхивался у подъезда от мягкого подъездного тепла и бежал к гаражам, где его ждала кормушка для птиц.
Снегири, вот была его цель. Уже две недели, как он соорудил кормушку у заброшенного гаража и пробирался к ней сквозь закоченелые блестящи сугробы. Каждый раз, проваливаясь и неся крошки хлеба собранные со стола. Но снегирей, как назло не было. Лишь жалобно пищали синичьки на соседнем дереве, ждали, когда он отойдет на большее расстояние, что бы ястребами спикировать с озябшей березы и заглотнуть крошки, бережно приготовленные снегирям.
- Эх, ты – Жалобно говорил он и махал рукой, но гостинцы уже были съедены. Я-то понимаю, вы голодные, но я ж. Эх.
И опустив голову, он проделывал свой путь обратно в подъезд, набрав полные сапоги снега.
Домой идти не хотелось, за свои двенадцать лет, сколько помнил себя, никогда не хотелось.
Дома пахнет самогонкой соседки, хорошо, если спит пьяный отец. Мать будет опять кричать. А старший брат распускать руки и смеяться. Но в варежках протерлись дырки, и пальца предательски мерзнут и дыхание не спасает их от колкого январского мороза.
Рядом с домом большое болото. На его замерзшем брюхе играют в хоккей его одноклассники и соседские мальчишки. Как бы хотелось, но он не пойдет. И дело не в худых варежках и сапогах. Они будут дразнить его, и даже, если соседские ребята сжалятся и смогут одолжить ему клюшку, то коньков у него всё равно нет.
Снегири. Он много читал. В школе засиживался в библиотеке. Там то и нашел книгу о Деде Морозе, и загадал, будет делать доброе дело, поможет птицам пережить зиму, а как только увидит снегирей, сбудется его большая мечта, папа придёт с работы трезвым и подарит, пусть старые, пусть поношенные, но коньки. Он верил в это всем сердцем, но, как назло, в эту зиму не было снегирей. Еще в прошлую, их была большая стая, они крутились у этого гаража, шустро перебегая по веткам березы и воруя из огорода бабульки-Матрёны рябину. Но летом скончалась старая Матрёна, часто угощавшая мальчика парным молоком, а ее сын срубил рябину. И вот, снегирей, как назло не было.
И надо возвращаться, он побежал к дому, услышав за спиной крики ребят – Тебе чего здесь надо? Иди свои книжки читай, в дырявых сапогах не берём. – Да у него и на спине дыра.
Проскользнул домой и правда, как не заметил, зацепил видимо у гаражей, вот и на куртку нужна большая заплатка, что будет, мать увидит.
И ниток нигде нет. Отец спит за грязным столом. На столе большая тарелка с остатками огурцов, мирно плавающих в рассоле из укропа и затушенных отцом там же бычков. По грязному окну ползёт маленькая моль. Шустро перебирая лапками. Обеденное солнце яркое, размывает по окну свои краски и освящает старую потрепанную занавеску с петушками.
«Курочки-петушки» - всплыло в его памяти, так пела бабка. А когда она умерла, прошло уже столько лет.
«Красные гребешки» - как тогда плакал отец. Наверное, ему очень жалко бабушку, поэтому он и пьет. И я тоже ее любил, подумал он. Вспомнил, как именно она когда-то принесла эти занавески, завернутые в тканевый пакет. Как нравились ему эти Красные петушки. Но и они выцвели и стали бледными.
Дверь заскрипела, щелкнула и вошла мать. Лицо ее осунулось, было бледное, морщины избороздили уголки глаз и сами глаза стали впалыми, не живыми. Зелень в них потускнела и выцвела.
- Это что? – Ее голос был злой и уставший, - опять крутку порвал? Брат ее два года носил и не единой дыры, а ты. Весь в отца. Смотри, смотри на него, таким же будешь, вон разит на весь дом, алкаш проклятый, - и мать, схватив полотенце начала хлестать отца по голой спине.
Сдернув с вешалки куртку и не заметно как, даже для себя, впрыгнув в сапоги, он побежал на улицу. Похолодало. Синички уже не чирикали, а сидели на ветках маленькими пушистыми шариками. Щеки жгло. Ресницы покрылись инеем, и пальцы в сапогах предательски замерзали.
Это поезд, - подумал он, - огромное что-то.
Он сидел на гигантском диване, рядом с ним сидело еще несколько человек, все они казались крошечными. За окном пыхтели гигантские заводы, из их труб валил густой черный дым, закоптил совсем небо, и оно казалось серым.
-Где же я.
Даже встать и подойти поэтому гигантскому дивану к окну было страшно.
А поезд бежал и гудел, однообразный пейзаж заводов не менялся.
- Где же я.
И заговорить никак, язык немел и не слушался.
Последним усилием он вскочил, побежал к окну, остальные пассажиры заволновались, но не проронили ни слова и остались сидеть на своих местах.
Надо бежать, бежать, крутилось в его голове. Он спрыгнул и побежал. - Выход, у поезда же есть выход и двери. Он выскочил в тамбур и тут, гигантская дверь распахнулась, а с другой стороны поезда все закружилось. Заиграло и расплескалось яркими красками, и реки, и дома, и деревья и даже небо переливалось всевозможной палитрой. Слепило глаза.
Вот поезд мчится по длиннющему мосту. – Надо прыгать, чувствует он, - прыгать в эту водную массу цвета радуги, или сейчас прыгать или никогда, надо решиться и прыгнуть. Оттолкнувшись от железной ступеньки и раскинув руки, он делает шаг. Водная радуга оказывается густой и медленно поглощает его.
- Что за день, - Грустно проронил врач, - уже думал, смена заканчивается, домой пойду, а тут мальчонку привезли.
- Да, отозвалась медсестра, - и ведь мой-то, мой-то с ним в одном классе учился. Хороший был паренёк, читать любил. Только вот непромытый, как же так-то.
Врач крутил в руках очки и смотрел опустошенным взглядом куда-то в небытие. – Как же так, на таком морозе, и почти босиком, а куртка, куртка то, вся в дырах была.
- Пойду я, Марин, ты не думай, за работу много таких увидишь, сердце оно всё равно не окаменеет, но легче будет. Заморозили мальчонку, а что я, что я. Да как же тут спасешь.
А в родильном доме заплакала новая жизнь. Молодая мать взяла на руки ребёнка и поднесла к окну, - Смотри сынок, это сне-ги-ри.
Их яркие грудки разбежались по веткам и задорно прыгали, выискивая ягодки рябины.
- Скоро ты вырастишь, сынок, и папа научит тебя кататься на коньках, папа столько лет мечтал о тебе. Мы купим тебе лучшие коньки, сынок. Мы столько ждали тебя.
