Она рыдала, увидев Машу и Андрея, говорила, как скучала и как видит их во сне, а меня трясло от нервного напряжения, и раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, мне было жаль несчастную мать, разлученную с детьми. С другой – я на нее злилась...
У Елены Игнатовской 8 детей: 3 кровных и 5 приемных. Она – одна из лучших блогеров фонда «Измени одну жизнь». Сегодня Елена поднимает одну из самых важных и самых, пожалуй, болезненных тем в сфере усыновления – кровные родители приемных детей в детских домах.
Я общаюсь с биологической матерью своих приемных детей. Мы иногда навещаем ее с детьми и даже помогаем ей материально. Не думала никогда, что такое возможно, но так получилось и теперь мы не просто знакомы – в какой-то степени мы связаны с ней общими детьми, и от этого уже никуда не деться.
Расскажу все по порядку. Зима, мы едем домой из интерната, я забираю старших девочек на праздничные выходные и решаю поехать не по привычному маршруту, а немного сократить путь.
На одном из поворотов Настя говорит: «А вот там наш родной дом». Я спрашиваю: «Хотите увидеть его?» и слышу утвердительный ответ, прозвучавший в два голоса.
По информации от органов опеки, я знаю, что дом заброшен, и там никто не живет, потому и не переживаю, что могу встретить там неблагополучных родственников моей «пятерочки». Но, по закону жанра, как вы уже, наверное, догадались, – встречаю.
На звук подъехавшей машины вышел молодой мужчина, очень неопрятный, но как две капли воды похожий на моего маленького ангелочка – Андрея. Я еще подумала тогда: «Если его хорошенько отмыть, был бы красавчиком». Стало ясно, что это биологический отец моих приемышей.
Увидев девочек, он заплакал и попытался их обнять – что-то человеческое в нем еще осталось. Но девчонки воспротивились, Настя даже заявила, что он слишком грязный и может испачкать ее белую курточку.
На мой вопрос, что он делает в доме, который принадлежит девочкам по закону, и в который им предстоит вернуться по достижении 18-летия, Александр (так он представился) ответил, что жить ему негде, и потому пришлось зимовать здесь.
Я попросила «папашку» (так называли его Юля с Настей) быть аккуратнее с огнем, чтобы не сжечь жилье, а про себя, грешным делом, подумала: «Пусть сожжет – дети тогда квартиры получат». Спросила его также, где обитает био-мама детей, получила подробные координаты ее пребывания, оставила свой номер телефона, и мы попрощались.
Уже через несколько дней у меня раздался телефонный звонок, номер был неизвестным. Звонил мальчик – двоюродный брат малышей – и просил меня поговорить с их мамой. Сама Надя тогда боялась, что я не захочу с ней говорить. И я действительно не хотела – не была готова, не могла.
Но уже через пару месяцев мы познакомились очно, она увидела детей и попросила меня иногда приезжать к ней, чтобы хоть изредка, но иметь возможность общаться со старшими. Сказала, что очень мне благодарна за то, что я забрала детей и разрешила ей видеться с ними…
Сейчас мне все это легко излагать, но тогда, при первой встрече – тоже неожиданной – эмоции накрыли и меня, и ее.
Она рыдала, увидев Машу и Андрея, говорила, как скучала и как видит их во сне, а меня трясло от нервного напряжения, и раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, мне было жаль несчастную мать, разлученную с детьми.
С другой – я злилась на нее, не могла понять, как можно быть настолько слабым человеком, чтобы лишиться самого дорогого – родных детей.
Но позже все стало ясно. Надя – сама бывшая социальная сирота, так же, как и ее муж. Их родители злоупотребляли алкоголем всю свою жизнь, детьми не занимались, и в итоге они попали в разные соцучреждения.
Выросли, создали собственную семью и принялись проживать жизненный сценарий собственных родителей: алкоголь, гулянки, сомнительные компании, с одним только исключением – в этой семье мать не была алкоголичкой, она практически не пила.
Просто ее не научили быть хозяйкой в доме, матерью для собственных детей, женой для мужа. Не было у нее положительного примера перед глазами, некому было объяснить, как нужно жить. Она и сейчас, будучи взрослой женщиной, этого не знает…
Иногда у меня создается впечатление, что Надежда больше похожа на взрослого, несамостоятельного ребенка, о котором нужно заботиться, что я и делаю в меру своих возможностей. Старшие девочки, кстати, это ценят, и они счастливы от того, что у них появилась возможность видеться иногда с мамой.
Увидев, как тепло Надя встречает Юлю и Настю, Гретта призналась мне, что позавидовала им, потому что их мама, пусть такая, но жива, а ее мамы нет…
Из общения с Надеждой я сделала один вывод: она не настолько плохая мать, какой ее представила опека в документах, и самое главное, никакой угрозы для жизни детей она не представляет.
Мы приехали без предупреждения, и я напросилась «в гости». В доме я увидела спальные места для детей, у каждого свое, даже для Андрея была приготовлена детская кроватка. А ведь судя по акту обследования, ничего этого не было…
Однажды в телефонном разговоре она призналась мне, что после того, как я позволила ей видеться с детьми, у нее появился смысл жизни, а до этого жить не хотелось.
Возвращать детей она не собирается, говорит, что я им смогу дать намного больше, чем смогла бы она. И я рада, что она это понимает.
Я не знаю, правильно ли я поступаю с точки зрения закона, позволяя общаться лишенной родительских прав женщине с ее детьми, но как мать я не могу, не имею права, запретить им видеться хотя бы изредка…
Все фото – из семейного архива Елены Игнатовской.