— Это были 90-е годы, я просто попал под них. Тогда все жили как могли. Хорошо еще, что живым остался, потому что в криминал попал еще до совершеннолетия. Я не учился, а вместо этого вместе с друзьями грабил финнов. Они сами к нам приезжали, полгорода финнов было — ходи да воруй.
Первый раз меня посадили в 2000 году, мне было 23 года. У нас с женой родился ребенок, его нужно было как-то обеспечивать, и я продолжал воровать. Мне дали три года за попытку кражи, но отсидел я только два — из-за поправок в законе срок скостили на 11 месяцев. Освободился 8 января 2003 года, сразу после праздников. Попытался наладить жизнь, устроиться на работу. Но меня никуда не брали, только на временные подработки. Плюс, пока сидел, от меня ушла жена. В итоге в 2006 году я сел опять. За два эпизода краж и один грабеж получил 5,5 лет. Увезли на Север — в Мурманск.
Пока сидел на строгом режиме, у меня появилась заочница (девушка, с которой заключенный знакомится по переписке — прим. «Бумаги»). Она ездила ко мне на свидания, потом стала официальной женой — расписались мы в колонии. 31 августа 2011 года я вышел на свободу прямо из комнаты длительных свиданий. Поехал к жене; она местная была, из Мурманской области. Приехал и узнал, что у нее есть дочь. На следующий день после освобождения, 1 сентября, мы вдвоем отвели ее на линейку, всё было в порядке. Я пытался что-то решить с работой, но в итоге вляпался в одну историю: 10 января 2013 года меня осудили за хранение наркотиков. Дали четыре года и посадили в тот же лагерь, где сидел раньше. Последний раз освободился 10 января 2017 года и сразу уехал оттуда домой, в Петербург. С женой развелся.
В этом году всё повторилось еще раз. Государство, как и раньше, никак не помогло мне после освобождения. Купили билет до Питера и дали какую-то мелочь — реально железную мелочь, кажется, 27 рублей. Это в качестве моей недополученной зарплаты за работу на зоне. И живи как хочешь на эти 27 рублей.
На зоне я получил две профессии, два диплома: электромонтажника и автомеханика. Но это никак не помогает при поиске работы. Судимость очень мешает. Приходишь куда-нибудь устраиваться на работу, разговариваешь с человеком, всё хорошо, а потом говоришь, что у тебя судимость, и всё: «Мест нет, извините». Не берут даже на самые простые места — например, электрика. Боятся, наверно. А обманывать и не говорить о тюрьме не вариант. Если скроешь судимость, тебя просто уволят и заработанные деньги никто не заплатит. Я и через центр занятости пробовал, но всё то же самое; даже в ЖЭК не берут.
Я уже год на воле и никак не могу никуда устроиться. Сам не понимаю, как жив еще. Перебиваюсь как-то. То друзья помогут, то на один раз выйду куда-то подработать — например, грузчиком. Загрузили, деньги получили и всё. Но этого не хватает. Надо же за квартиру платить, на жопу что-то надеть, поесть. Караул, в такие рамки загоняют — не знаешь, что и думать. В социальной службе сказали, что никаких пособий мне не положено, но могут выдать какой-то набор продуктов. Набор продуктов! Хоть какие-то копейки бы давали на первое время. А в таких условиях, конечно, задумаешься о том, чтобы вернуться на тропу.
Кроме проблем с работой есть еще одна большая трудность: я не могу привыкнуть к разговорам на воле. Понимаете, на воле люди разговаривают не нормально. Слишком вольно, оскорбляют кого-то, не думают о последствиях. В тюрьме так нельзя, там за каждое слово нужно отвечать. Это сложно объяснить; чтобы понять это, нужно побывать в тюрьме. При этом в общении со мной у людей никаких проблем нет. Ну пока они не знают, что я сидел. Сразу после этого начинают шарахаться, как от черта.
В остальном у меня нет проблем с внешним миром, быстро адаптируюсь. Плюс лично я оба срока строгого режима провел с телефоном, хотя это не везде возможно. В нашей зоне можно было круглыми сутками сидеть в интернете. Но есть зоны, где все пишут домой письма — и на этом всё. А с телефоном можно и жену быстро себе найти, и передачу собрать. Дозвониться до знакомых, попросить денег на жизнь. В общем, жить можно — правда, в таких учреждениях всё начальство ворует по-черному. Но зато закрывают глаза на телефоны — и зэки в свою очередь тоже молчат.
Поэтому полностью я от мира не был отрезан, мы смотрели тот же баттл-рэп, новые фильмы и так далее. Конечно, сейчас приходится к чему-то привыкать, к новым технологиям, но пока всё идет хорошо. Я быстро адаптируюсь, тем более к тому, что стало лучше, чем раньше.
Зона всех меняет, но по-разному: это зависит от того, как ты жил в тюрьме. Мне еще предстоит понять, как она изменила меня. Пока надеюсь, что никак. Но уже заметил: то, что зэков тянет обратно (то, о чем много говорят), действительно есть. Обратно хочется, потому что знаешь, как там нужно жить, там у тебя всё есть, а здесь ничего. Хоть волком вой.
Я не понимаю, почему государство так поступает. Ведь ясно же, что сидевшие выходят с уже нарушенной психикой, но у нас нет никаких реально работающих центров реабилитации. Россия, одним словом. Хотя у нас полстраны судимые — и уж [государство] могло бы что-то придумать. Но нет. Складывается впечатление, что всё наоборот: делают всё, чтобы человек, выйдя из тюрьмы, опять пошел на преступление и сел.
Конечно, среди заключенных есть те, кто быстро вернулся к нормальной жизни. Им помогают родственники, сразу по блату на работу берут. Но мне, например, некому помочь. Cейчас поддерживаю связь с теми, с кем сидел. Многие в такой же ситуации. Я там провел очень много времени и общаюсь со всеми. Но, честно, очень хочу оборвать эти связи; не хочу вообще никого видеть из той жизни. Чтобы не вспоминать.
