Приветствую тебя, уважаемый Читатель, на страницах канала, посвящённого удивительным и невероятным «Прогулкам в прошлое». Долго не решался затронуть тему Великой отечественной, хотя один мой дед всю войну проработал машинистом на «Феликсе», он же «ФД» («Феликс Дзержинский»), а второй – с апреля 1942-го по май 1945-го воевал в сержантском звании командиром артиллерийского расчёта. Здесь речь пойдёт именно о нём – Спиридонове Андрее Ивановиче, уроженце деревни Костимерово, Скопинского района Рязанской области.
Что подвигло меня? Время от времени встречаю здесь такие, как бы сказать мягче, идеологически выверенные, с пафосом и некоей бравадой «истории». Не виню авторов. Мы все по природе склонны идеализировать, особенно, когда речь заходит о родных, да ещё сражавшихся в ту страшную войну. Конечно, хотелось бы верить, но не верится. Может, потому, что у меня другой случай.
Оба деда – орденоносцы, но про войну вспоминать не любили от слова «совсем». За что Андрей Иванович заслужил свои «За Отвагу», Орден Красного знамени и Отечественной I-й степени, мне удалось узнать только со страниц сайта «Подвиг народа», когда деда уже двадцать с лишним лет не было в живых. Когда читал наградные листы, передо мной, как будто совсем другой человек предстал. Солдат без страха и упрека, самоотверженный воин, готовый для достижения поставленной задачи идти до самого конца. В жизни я видел его совсем другим. Спокойный и рассудительный, никогда не давил, но умел мягко и обстоятельно убеждать, не торопился, и всё же всегда успевал. Говорил не много, но мог и такие живописные речи «толкать», заслушаешься. При этом был не дурак выпить, выкуривал около пачки «Севера» в день, редко, но матерок от него колоритный тоже слышался. Как правило, «под этим делом».
Вот слегка «под этим делом», ведь Андрею Ивановичу уже под восемьдесят подходило, мне 14-ти – 15-ти летнему пацану удавалось из него как бы невзначай, ненавязчиво, да выудить пару-тройку обрывочных эпизодов из его, вне всяких сомнений, бурной фронтовой жизни. Пересказываю своими словами, потому как здесь не столь важна фигура речи, сколько сама суть непривычной реальности происходящего. О ней не напишут в книгах и не покажут в кино.
Брянский фронт. Сентябрь 1942-го. Пошёл второй месяц пребывания на фронте и первые дни совсем вблизи от передовой. Орудия батареи ЗИС-2, - дед начинал воевать на них - на ночь расположили в оврагах, густо пересекающих местность. Фронт, буквально, дышит в затылок своим беспокойным сном. То там бабахнет, то тут ухнет, где-то застрекочет пулемёт, противно провизжит мина. Вроде, уже как попривыкли. Спим в пол уха.
Начало светать. Сквозь сон слышу, рокочет что-то. На общем фоне передовой почти не выделяется. Но, кажется, стало сильнее и отчётливее. А я же после учебки ещё нервный, да к тому же новоиспечённый командир орудия в сержантском звании. Встал, растолкал снарядного и послал, на всякий, посмотреть, что там урчит-фырчит поблизости. Стою, курю. Урчит всё сильнее. Не прошло и минуты, летит снарядный с глазищами по блюдцу. Увидел меня, орёт: «Немец! Немец прёт!» Меня от неожиданности и в пот, и в холод. Что-то делать надо, а я, как вкопанный, двинуться не могу. Хорошо, папироской обжегся. Как расклинило меня. Своих сонных враз поднял пинками. Ору, как на стрельбище. Вроде, подействовало. Всё на автомате. Да гляжу, всё равно не поспеваем. Немец, похоже, уже за самым изгибом. Сейчас вылезет, и кранты нам. Станины бросили на полу развороте. Главное, теперь зарядить и ствол подвести. Может, и хорошо, что замешкались. Если б успели, нервишки б взыграли, и пальнули б раньше времени. А тут и немец к нам сам под ствол выкатывается в какой-то с полсотни метров и тоже, похоже, обалдел от такой картины. Тут мы и жахнули прямой наводкой. А ЗИС-2 – это смерть врагу, пипец (дед другое слово использовал) расчёту. Особенно в нашей ситуации, когда мы станины на полпути побросали и даже сошники толком не зафиксировали. А у второго ЗИСа и без того такой неимоверный откат с прыжком…
И вот картина. Танк – в труху, пушка – на боку (и как только никого не зашибло), мы стоим все обосранные в прямом смысле, и, глядя друг на друга, начинаем нервно ржать без удержу. Лейтенант, командир батареи, прибежал, значит. Глядь на пушку на боку, на развороченный танк, на нас в говне. Видно, что и его разбирает, но сдерживается. Сначала, - говорит, - пулей орудие в порядок. И так поставьте, как будто так и стреляли, как на стрельбище. Сейчас ненужные любопытствующие понабегут, да начальство повыше нагрянет за разъяснениями. А то, что в дерьме, это, как раз, нормально. Очень даже натурально. Было б, наоборот, удивительно, если б не обгадились. И действительно, сначала свои батарейные подтянулись, очень даже нам с орудием помогли. И меньше чем через четверть часа нагрянуло то самое начальство. Орудие уже во всей красе изображает успешное отражение коварной вылазки врага, а мы по стойке смирно с наложенными штанами получаем благодарность и орём от неловкости момента громче обычного: Служим Советскому Союзу! Вот всё спрашивают, как там на войне, да как на войне. А там всё в говне, и сам в говне. Зато расчёт живой и голова, и матчасть цела.
1-й Прибалтийский фронт. Июль 1944-го. Продолжение следует.