▪️ Сергей Лукьяненко — автор, который не нуждается в представлении. Каждый новый роман мэтра российской фантастики становится долгожданным событием для читателей. В его книгах органично сочетаются головокружительные приключения и постановка серьезных этических вопросов, юмор и лиризм, смелая фантазия и внимание к знаковым деталям современности. О его пути к вере с писателем беседует наш корреспондент Екатерина Иванова.
▪️ Для многих в советское время фантастика была чуть ли не единственным способом узнать нечто о религии… А для Вас?
▫️ Нет, у меня было совсем не так. Свои первоначальные знания о Боге, о вере я почерпнул из книги под названием «Библейские сказания» польского автора Зенона Косидовского. Это был слегка беллетризованный пересказ Библии. В детстве я прочитал эту книгу с большим удовольствием, даже не задумываясь о религиозной подоплеке. Для меня, советского мальчика, агностика, это был интересный рассказ о жизни интересных людей. В юности я был равнодушен к вопросам веры. Я знал, что есть Библия, есть Коран, ну, есть и есть.
▫️ А фантастика была для меня захватывающим чтением. Когда мне было лет шесть, я прочитал «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, и у меня буквально глаза вылезли из орбит от восторга. Потом была «Страна багровых туч» братьев Стругацких, через некоторое время пришел черед переводной фантастике: книгам Саймака, Азимова, Брэдбери, Хайнлайна. Нужно сказать, что в советское время у нас переводили действительно хорошие с литературной точки зрения вещи, и переводы были довольно качественными. Но в семидесятые годы книг было мало, Интернета не было вообще, поэтому найти книжку, годную для чтения, — это было целое приключение. Может быть, дефицит книг пошел мне на пользу. Я был очень книжным ребенком и жил по принципу: вижу буквы, значит — надо читать. В результате я прочел не только фантастику, как мне хотелось, но и все остальное, что попалось под руку, в том числе и классику.
▪️ Вас больше привлекала твердая научная фантастика? Фэнтези — меньше?
▫️ Дело в том, что фэнтези как такового в Советском Союзе не было. К научной фантастике, в том числе и переводной, цензура относилась в целом добродушно, потому что твердая НФ давала правильный идеологический посыл: молодежь устремляется в космос, учится строить атомные тракторы и т. д. А фэнтези было не то чтобы запрещено, но находилось под подозрением. Ну, что это такое: вроде сказка, а ее читают взрослые? Толкина я для себя открыл, когда мне было 16 лет, и я ощущал себя уже совсем взрослым дяденькой. А тут мой одноклассник на перемене притащил книжку и с горящими глазами начал рассказывать про каких-то эльфов, гномов. Я взял ее с большим сомнением, тихонько под партой прочитал страниц десять. А потом мне пришлось отпроситься с урока, потому что я должен был прочесть ее до конца. Немедленно. Что я и сделал дома в спокойной обстановке за чашкой чая. Несколько секунд посидел совершенно ошарашенный и начал читать сначала. Мне попался сокращенный перевод, в котором была только первая часть, и никакого намека, что у этой истории будет продолжение. И я тогда еще так наивно размышлял на тему о том, что вот, концовки нет, может быть, самому придумать?
▪️ Так началась Ваша писательская карьера?
▫️ Не совсем. Однажды я просто решил сам попробовать что-то сочинить и написал небольшой рассказ. Он назывался «За лесом, где подлый враг». Этот текст до сих пор издается у меня в сборниках, хотя он совсем простенький по замыслу. Я его написал и с удивлением понял, что у меня что-то получается, потом написал еще несколько рассказов, расхрабрившись, замахнулся на роман. Так и пошло. Писал я в тетрадке, от руки. Меня жутко завораживал процесс создания текста.
▪️ Булгаков входил в круг Вашего чтения?
▫️ Я читал его рассказы. «Мастера и Маргариту» я прочел довольно поздно и не могу сказать, что этот роман сыграл в моем читательском опыте какую-то особую роль. Вместо «Мастера и Маргариты» у меня был роман «Альтист Данилов» Владимира Орлова. Об этой книге иногда говорят, что это, мол, «Мастер и Маргарита» для бедных. Я с этим совершенно не согласен. На мой взгляд, это чудесная самостоятельная вещь, изданная в советское время каким-то удивительным образом. В ней меня ошеломило ощущение абсолютной, такой отвязной писательской свободы, когда возможно все: вот главный герой — обычный человек, музыкант, живущий скучной, незаметной жизнью, и он же — демон на полставки, который куда-то летит, устраивает дуэли на ракетных установках на далекой звезде и так далее… Мне дико понравилась та смелость, с которой Орлов использовал любые инструменты для того, чтобы рассказать некую историю.
▪️ Демоны Вас не испугали?
▫️ Нет, я был советским человеком, агностиком. Для меня тогда было всё едино: что демон, что ангел… Я понимал, что всё это аллегория, что герой Владимира Орлова никакого отношения к демоническим силам, конечно, не имел… Для меня «Альтист Данилов» — это история о том, как остаться человеком, даже имея безграничные возможности.
▪️ В 90‑е годы на советского человека обрушился настоящий шквал из вероучений. Бог появился. Религию разрешили… Как на Вас сказалась эта ситуация?
▫️ Я ко всему этому относился с юмором. В тот момент мне казалось, что разные религии — что ислам, что христианство, что какой-нибудь культ вуду — это формы человеческого самообмана. Конечно, я не был атеистом. Я был агностиком и размышлял примерно так: есть Бог, нет Бога — науке неизвестно, поэтому я не воюю ни с религией, ни за религию.
▪️ А когда Ваше отношение к религии изменилось?
▫️ В процессе работы над романом «Холодные берега». Изначально замысел этой вещи не имел с религиозной тематикой ничего общего. Мир, описанный в романе, «вырос» из фантастического допущения, которое, честно говоря, принадлежит не мне. Это допущение состоит в том, что существует некое особое пространство, куда можно что-то спрятать, а потом достать. Только нужно знать секретный код. Роман, в котором я встретил эту мысль, мне не понравился, а идея показалась очень красивой. И вот она меня дергала-дергала… С автором этого произведения контакта не было. И в конце концов я не выдержал и честно ее «украл». Через несколько лет я встретил автора и повинился в том, что позаимствовал ее идею. Она сказала, что понимает, что реализация была неудачной, и рада, что я использовал ее идею. В общем, меня простили.
▫️ Таков был стартовый момент, но чем дольше я работал над романом, тем дальше уходил от первоначального замысла. И неожиданно для меня сюжет закружился вокруг религиозной темы. Я придумал совершенно чудовищное, как я теперь понимаю, фантастическое допущение, которое заключалось в том, что царь Ирод убил Христа во младенчестве. Но Бог дал человечеству второй шанс. И появился не Сын, а Пасынок Божий — человек, наделенный огромной, почти божественной силой. Хороший человек. Прекрасный человек. Всего лишь — человек. И вот этот человек идет путем Христа. Используя свое могущество, он избегает позорной казни на кресте, берет власть в Риме и там пытается создать справедливый мир. Конечно, ничего у него не выходит, потому что этому противоречит человеческая природа.
▫️ Я тогда наивно полагал, что хорошо разбираюсь в вопросе. Мне казалось, что вот сейчас я сяду и исправлю все несуразности Нового Завета, покажу, как всё должно было быть на самом деле. Но в процессе работы я понял, что не все так просто и моих юношеских знаний явно не хватает для решения такой грандиозной задачи. И я принялся перечитывать Новый Завет. Перечитал несколько раз, потом прочел апокрифические Евангелия. И чем больше я читал, тем яснее понимал, что никакой несуразности в поступках Христа нет.
▫️ Просто нельзя препарировать Благую Весть с точки зрения человеческой логики, потому что никакой человеческой логике она не поддается. Но если сделать для себя допущение (видите, я подошел к вопросу с научной точки зрения), что Христос — это действительно Сын Божий, то всё становится на свои места. Вот так, чисто логическим путем я пришел к выводу о том, что Бог есть, и всё, написанное в Евангелии, обрело для меня смысл.
▫️ Роман я закончил в рекордные сроки — за два месяца, и это при том, что я начал писать эту вещь в тяжелом для меня, как бы «не своем» стиле. Но книга как будто сама тащила меня за собой, и я просто не мог от нее оторваться. И когда я, наконец, поставил точку, то с ужасом понял, что верую в Бога.
▪️ Вы сразу решились на то, чтобы принять Крещение? У Вас не было такого ощущения: ой, куда я иду, зачем я это делаю?
▫️ А зачем тянуть? Если я верю в Бога, я не могу жить так, как будто Его нет. Я должен принять Крещение, иначе это будет неправильно, нечестно… Как будто я какую-то фигу в кармане держу. Вроде верю, и при этом некрещеный. Я понимал, что, может быть, не стану таким образцово воцерковленным человеком, не смогу держать во всей строгости все посты, но это решение было для меня абсолютно естественным и единственно возможным.
▪️ Как отнеслись Ваши родные и друзья к этому решению? Поддержали?
▫️ Да, конечно. Я рассказал о своем намерении жене. Она сама крестилась в 16 лет и была ужасно рада моему решению. Мне очень помог мой друг — Виталий Каплан, глубоко верующий, воцерковленный христианин.
▫️ Помню, мы собрались в церковь втроем: я с женой и Виталик. Вышли на улицу, я поднял руку, останавливается машина, а за рулем сидит священник. Довез он нас до храма великомученика Димитрия Солунского. Я расплатился и говорю: «Знаете, батюшка, а я креститься собираюсь…». Он отвечает: «Ну что ж, дело хорошее…».
▫️ Я принял Крещение… И понял, что мне стало легче.
▪️ Была ли у Вас какая-то переоценка того, что Вы написали с точки зрения человека верующего?
▫️ Я бы, наверное, не написал «Холодные берега», если бы в тот момент был верующим, потому что, с точки зрения христианства, фантастические допущения, которые я там делаю, кощунственны. Христос умер во младенчестве! Как верующий человек я бы так сказать не смог. Или смог, но по-другому.
▪️ Допущение действительно очень пугающее, но мне казалось, что эта книга написана глубоко верующим христианином, что автор с помощью такого вот неординарного приема хочет привести читателя к мысли, что человек не может заменить Бога. Меня в ней ничто не покоробило.
▫️ Возможно, Вы почувствовали, что в «Холодных берегах» нет насмешки. Я просто пытался честно рассказать историю так, как я ее видел. Я, даже будучи человеком неверующим, считал, что над верой нельзя глумиться, как, например, это делал Лео Таксиль в своей «Забавной Библии». Я как-то очень рано понял, что вера — это святое.
▪️ Были те, кого покоробило это допущение?
▫️ Как правило, мои читатели, а среди них есть и священники, и ученые-теологи, понимают, что эта книга — человеческий путь в поисках Бога. Были, конечно, и те, кто полагал, что это кощунственная книга. Может быть, они в чем-то и правы. Но я не жалею, что написал «Холодные берега», потому что эта книга привела меня к вере.
▪️ Теперь я хотела бы поговорить о романе «Спектр». Это ведь тоже о поиске Бога?
▫️ Да, можно и так сказать. А еще это роман о поисках человеческого в себе. Главный герой этой книги проходит огромное количество разных миров, чтобы понять, кто он такой есть и для чего ему дана жизнь. Он видит разнообразные миры, человеческие и нечеловеческие, видит разные облики добра и зла, сталкивается с чужой верой, с чужим неверием, например с людьми, у которых нет души, и они об этом знают…
▪️ Там есть замечательный персонаж — «бездушный» мальчик Гатти, который говорит о выборе веры следующее: «Беда в том, что существует очень много религий. <…> если религий так много, и каждая утверждает, что она одна — единственно истинная, то встает вопрос о критериях выбора. Ошибиться было бы куда опаснее, чем вообще не верить в Бога»… Посещали ли Вас подобные мысли?
▫️ В каком-то смысле да. Хотя «Спектр» я писал уже после «Берегов»… Когда я пишу книгу, я как бы зачеркиваю для себя весь реальный мир и рисую его заново. Главный герой — это всегда я, но «другой» я. Поэтому герой может задаваться вопросами, на которые у меня ответы уже есть. Но он должен прийти к ним заново.
▪️ В серии романов о Дозорах Вы ставите довольно острые этические вопросы, главный из которых, как мне кажется, вопрос о допустимости компромисса со злом. Есть ли в этих произведениях религиозная составляющая?
▫️ Нет. Я с самого начала решил, что в «мире Дозоров», где некоторые люди — Иные — получают суперспособности, очень похожие на магические, где каждый Иной раз и навсегда определился с выбором своей стороны в извечной борьбе Света и Тьмы, я не касаюсь вопроса о существовании Бога. Иные о Боге знают не больше, чем обычные люди. Дело в том, что написать волшебную историю с религиозной точки зрения невероятно сложно. Мой друг Виталий Каплан в своей повести «Иной среди Иных» написал историю как раз с точки зрения верующего человека, и, по-моему, сделал это очень красиво. Герой этой повести — настоящий воцерковленный христианин — обретает способности Иного и приходит в ужас, потому что белая ли, черная ли магия — это греховное занятие, которое несовместимо с его верой. Я, конечно, тоже понимал, что подобный конфликт может и должен был возникнуть в мире Дозоров, но решил вопрос религии в этих текстах всерьез не поднимать. Кроме того, темные Иные и светлые Иные — это вовсе не добро и зло. Ночной Дозор — это не силы добра, Дневной Дозор — это не силы зла. Это эгоисты и альтруисты, ну или капиталисты и коммунисты, например… Я хотел показать, что порой человек во имя альтруизма и любви к людям может совершить чудовищное зло. Главный герой франшизы Антон Городецкий начинает с того, что воображает себя рыцарем в белых доспехах, а потом понимает, что и «добро» может творить нехорошие вещи, и зло не всегда бывает однозначно злым.
▪️ Не было ли у Вас желания написать апологетический роман?
▫️ Нет. Сам я пришел к вере довольно поздно — в 33 года. И я глубоко убежден, что веру нельзя навязывать. Человек должен прийти к ней сам. Впрочем, во всех моих книгах эта тема, так или иначе, поднимается. Конечно, не впрямую. Если вопросы веры для читателя важны, то я надеюсь, что он поймет, а если нет, значит, он к разговору о вере еще не готов.
🗞️ Журнал «Православие и современность» № 40 (56)
✒️ Сергей Лукьяненко, Беседовала Екатерина Иванова