Данный текст является продолжением рассказов "Американская любовь Коли Лукашенко" и "Знакомство с родителями. Навальный". Все события вымышлены, все совпадения случаны
Александр Григорьевич имел несколько хмурый вид, хотя в целом был в бодром расположении духа. Его взгляд активно бегал по строчкам государственной ежедневной газеты, а рука на автомате подносила чашку с чаем ко рту.
- А где мама Коли?
Выпив очередной глоток обжигающей жидкости и громко отдышавшись, слегка приохивая, Лукашенко-старший стал гладить свои знаменитые усы и коситься на Дашу Навальную, несколько испуганную, сидяющую за столом напротив него.
- Папа! - осуждающе шепнул Лукашенко-младший.
- Коленька, нэ лезь попэред бацьки в пэкло.
Характерный "западенский" акцент папы всегда забавлял Колю. Он заулыбался и отвёл глаза вниз.
- Дэвушка, - обратился наконец Лукашенко-старший к Даше. - вы мэня поймите правильно. Я Колэньке и за маму, и за папу, он же моя кровиночка родненькая!
- Папа! - взрываясь от смущения произнёс Коля.
- Цыць! - гаркнул отец на сына. - Вы же знаете, дэвушка, мы с моым сыном картошку копаем. И я специально в прошлом году прыгласил журналыстов на картошку. Чтоб зналы, что мой сын нэ какой-ты там... э... как это слово?
Отец с сыном недоумевающе смотрели друг на друга.
- Мажор! - вспомнил Лукашенко-старший. - Мой сын - никакой нэ мажор! А благодаря вам усэ СМИ, уключая мэждународные, тэпэрь пышут, шо он якобы забавлялса с вамы в Амэрике...
- Ну папа!
Лукашенко было замолчал, но буквально тут же стал отчитывать сына за то, что он поднял голос на отца. Коля терпеливо выслушивал отцовское ворчание, молчал, посматривая изредка на Дашу и давая ей понять, что таким образом пытается защитить её, перенося гнев отца с неё на себя.
Александр Григорьевич очень любил своего сына, а сын, предельно изучивший своего отца за долгие годы под его крылом, точно знал, на какие точки следует надавить, где промолчать, а где вставить своё слово. Тем не менее, он, как и любой подросший ребёнок, несколько стыдился своего папу, хотя и понимал, что никуда от него не деться.
Лукашенко-старший считал, что Коля ещё слишком мал для сколь бы то ни было серьёзных отношений с женщинами. В числе прочего он высказал молодым людям, что у них ещё "ветер в голове", они ещё "тысячу раз разбегутся" и только поэтому он не хочет им мешать проводить время друг с другом. Конечно, ему совсем не нравилась идея связи своего сына с дочерью главного оппозиционера России, но ради своей любви он готов смириться и с этим. По крайней мере какое-то время.
Даше Лукашенко-старший сначала не понравился. Он показался ей излишне фамильярным, пытающимся зайти в её личное пространство, что ей, как девушке, было несколько неприятно. Коля говорил ей, что отец - человек простой, деревенский, но похож на её папу-Навального тем, что говорит всё, что думает. "Нет, - думала про себя Даша. - Лукашенко-старший говорит не то, что думает". Ей казалось, что он вообще говорит не думая.
- И всё-таки, где мама Коли?
- Даша! - вдруг шикнул на неё Коля.
- Что? - будто не понимая ответила она.
- Ты наступаешь на больное место. - сквозь зубы процедил он.
- Нэт никакого больного мэста! - совершенно по-простому сказал Лукашенко. - Мы с нэй вместэ нэ живём. Хотыте увыдеться - я прэпядствоват нэ буду.
Тут Даша почувствовала, как Александр Григорьевич потихоньку начинает идти на некие уступки. При всей своей показной жесткости, стремлению к тотальному контролю над государством, обществом и собственной семьёй, ему было важно чувствовать себя справедливым и сострадательным.
Лукашенко-старший по профессии был школьным учителем. Этим и объяснялся авторитаризм его характера. Скорее всего, он и сам осознавал собственные острые углы, хотя часто и не мог с ними совладать в полной мере. Возможно, потому, что он был школьным учителем, он всех вокруг, особенно своих подданных, воспринимал детьми, за которыми нужен глаз да глаз. И которые без учителя - т.е. без него - сами не справятся.
Папа Даши - Навальный - говорил ей с глазу на глаз, что Лукашенко зависит от личной власти, как от наркотика, и упивается ей; но глядя в его простодушные глаза этакого сельского мужика, слушая его житейские рассуждения, Даша всё больше убеждалась в том, что у Александра Григорьевича никакой зависимости от власти не было. Было лишь нечто, вроде "синдрома олигарха" - Лукашенко-старший думал, что без него всё рухнет, что без него нельзя обойтись.
Это был человек, который очень боялся остаться в меньшинстве, в одиночестве и вечное президентство для него было единственной отрадой, единственной отдушиной, где он чувствовал себя как рыба в воде.
Она видела, как он боится её, потому что не знает, что с ней делать и к чему её отношения с Колей приведут. За пределами своего президентского кресла он совсем не знал жизни, хотя и претендовал на это знание.
Коля старался выполнять роль громоотвода между папой и своей невестой, но Даша уже сообразила, что его папа готов был пойти ради сына на любые уступки.
Вечер переходил за полночь; прощаясь с Дашей, Александр Григорьевич в последний момент проронил пару слов о её матери, Юлии Навальной. Он восхитился её терпением, тем, как она до сих пор, несмотря ни на что, живёт вместе с её отцом - главным оппозиционером России.
- Колы я бы был бы бабою, - разоткровенничался напоследок Александр Григорьевич. - я бы, наверные, с таким жыт не смог.
- Папа! - сказал в ужасе Коля.
- Цыць! - ответил он сыну.
Даша ничего не отвечала, лишь весело улыбалась, глядя на довольно лицо "последнего диктатора Европы".
Раскланявшись с детьми, Лукашенко достал из шкафа армянского коньяку и выпивал, сидя у окна. Вглядываясь в полесское звёздное небо, он вспомнил о маме Коли. Вздохнув, выпил ещё раз. Слегка прослезившись, белорусский президент вспоминал свою жизнь, свою молодость, своих родителей, своих детей от первого брака. Тут он внезапно схватил мобильный телефон - президент предпочитал старомодные кнопочные - и набрал другому своему сыну, Вите. Захотелось узнать, как поживает его первая жена.
- Что случилось, папа? - сказал в трубке сонный голос.
- Ой-ёй! - очнулся вдруг Лукашенко. - Ночь ведь на дворе. Ничего сынок. Спы. Спы.
И положил трубку.
А звезды на белорусском небе всё мерцали, всё светили своим далёким холодным светом.