Как мы с дядькой Георгием на охоту ходили. Дядька Георгий, Гоша, все его Гохой зовут. Приехал я к нему как-то в отпуск, тетка Дуся одна дома.
- А где прадед?
Прадед - потому, что у Гохи уж трое правнуков. Ну, и внуков человек пятнадцать. Всех по именам не упомнишь.
- Где, где! В лес уфоркал! - махнула тетка Дуся в сторону огорода, за которым сразу тайга. И кончается та тайга почти у Ледовитого океана, ни городов, ни деревень в том направлении.
Погостил я три дня, так дядьку и не дождался, уехал. Так он в письме меня же и отругал за это...
Одни из самых ярких воспоминаний, как мы с ним охотились. Лет с тринадцати-четырнадцати я с ним промышлять бегал. Было у него два любимых солонца по Нижней Янде, куда мы по осени за копытным зверем ходили. Всем хороша охота на солонцах, бегать не надо, ноги не убьешь, язык на плечо не положишь. Засветло залазь на лабаз, умостись поудобней, ружье рядом, да лежи-полеживай, жди пока добыча к тебе сама придет.
Одно плохо - мошка и комары. И мазаться от них нельзя, зверь учует. И шевелиться возбраняется - услышит. И так часа три-четыре лежишь весь настороже. А не повезет, так всю ночь до утра, с надеждой, что утречком к тебе уж точно изюбр явится солью полакомиться.
Дядька оставил меня на ближнем солонце, сам же через болото пошел на дальний участок. Залез я наверх, укрылся куском брезента, что там же, выветренный, лежал, умостился, лежу, кормлю гнус.
Самое безобидное - это комар. Если тело и ноги прикрыты, ему только твои руки и морда доступны. Зудит противно, лезет в уши, но главное его не бить. Это меня еще другой дядька учил - Володя, когда мы с ним по ручьям хариуса ловили. Я молодой, терплячки нет, хлещу себя по роже, надо мной комары столбом, а над ним, смотрю. куда меньше. Думаю, что за черт? Стал наблюдать, а он их не бьет! С носа и рук сдувает время от времени, а шею и вовсе им на откуп дал. И получается, что я исхлестанный, весь в размазанной крови, и тем всех комаров с тайги к себе приманиваю, аппетит им нагоняю, а на нем крови нет, к нему не летят.
Так вот и научил.
Сдувая с носа комариков, лежу на лабазе. Безветренно, тихо. Но это только кажется, что вокруг никого. Там зашуршало, здесь пискнуло. Рябчик свиснул, филин ухнул, кедровка сверлом пронеслась. Темнеет. Никого на поляне передо мной, понимаешь. Уже елочки внизу еле различимы, вот уже и не видно их, ночь, только небо светится. Тишина. Не идет добыча. До утра лежать...
Вдруг - бух! - с дальнего солонца - выстрел!
Минут через пятнадцать чавкает сапогами через болото Гоха.
- Слезай, - говорит. - Пойдем костер разведем, чай поставим...
- Убил кого?!
- Да стрельнул. А попал или нет, утром разбираться будем.
Костерчик развели, чай вскипятили, попили. Ночью гнуса нет, лепота, курорт. Легли спать. Утром пришли на дядькин солонец - мятая трава, надломанная березка, следы копыт, сгустки крови на траве - попал, значит! Пошли по следам.
- Вот здесь стоял, - остановился Гоха. - Отдыхал. Вишь, скоко крови выхлестало? Не должен далеко уйти...
Еще около часа идем по следу. В сопку. Не очень-то верится, что зверь тяжко ранен, идёт и идёт. Одну сопку перемахнули, другую. Солнце уже высоко встало, а мы зверя догнать не можем.
Спустились в следующий распадок, перешли речку, снова тягун вверх пошёл. Поднялись на голец - идет зверь, не хочет ложится.
Еще сопочка. Тут уже у меня-то язык на плече. Верст семь, поди, отмахали, а этот монстр не сдается. Не объяснить, что за сила толкает его с перевала на перевал. Еще одна такая горка и я сам сдохну. А Гоха - тот тоже, что лось, сопит только, и вперед прет. Он на этого сохача свой жакан истратил и пока этот жакан ножом из лопатки не выковыряет, не остановится. А ну, как эта черт рогатый вообще нигде не свалится? И будет тащить нас до самого Илима? Или до Нижней Тунгуски?
И стал я подрывную деятельность вести.
- Это сколько же в нашем звере пудов? - спрашиваю.
- Самец взрослый. Пудов сорок...
- И как, интересно, мы его назад попрем?
- Так не всего же!..
- А что возьмем?
- Шею, лопатку возьмём.
- Это сколько?
- Ну, пудов шесть...
- А шкуру?
- Шкуру тоже брать надо, - говорит дядька.
- Это еще три пуда? - спрашиваю.
- Да побольше...
- И рога?
Дядька остановился, дух переводит, на меня смотрит.
- А рога-то зачем?..
- Как это, зачем? Рога главное! Без рогов я не вернусь...
И мы уже этак верстах в пятнадцати от солонцов. А оттуда до дому еще пятнадцать. Дядька закуривает, молчит. Прикидывает про себя что-то. Я знаю, что он прикидывает. Он прикидывает, что племянник - пацан еще, четырнадцать лет, жидковат. Больше двух пудов на него не повесишь. Остается дядьке Гоше, значит... пудиков восемь. Многовато получается...
Это ходки три надо делать. Значит - версты утраиваются, километров сто двадцать будет...
Бегают и на такое расстояние охотнички. Но по сопкам, по гольцам, это три-четыре дня. Летом, при такой жаре, никакое мясо не выживет. Это что же выходит, он бежит в такую даль за тридцатью килограммами мяса всего?
- Ногу я, кажись, натер, - безмятежно добиваю Гоху.
То есть сейчас, при этой новости, он автоматически тридцать кг переводит уже в пятнадцать. Плюс рога. Это если сопляк только слегка ногу натер. А если всерьез, придется ещё его на себе тащить. Если не самого, так ружье, патронташ, вещмешок...
- Разувайся! - с досадой говорит дядька. - Показывай...
А сам, пока я снимаю сапоги, с тоской глядит в сторону, куда сорок пудов ушло. Потом садится рядом, осматривает мои ноги, прикладывает к потертостям лист подорожника.
- Разводи костер, ставь чай. А я еще пробегусь ещё по следу чуток, вдруг рядом...
Через час он возвращается, пустой.
- Нашел. Там он лежит. Но уже не наш. Мишка уже рядом...
Я плотно бинтую портянки. Хорошо, что мишка Раньше нас до сохатого добрался. Избавил от добычи. Не нужно будет теперь через сопки с пудами за плечами тащиться. Спасибо, Потапыч...