В рамках Школы молодого этнополитолога в Республике Башкортостан (проект Фонда Президентских грантов) прошла Zoom-конференция «Ключевые внешние факторы, влияющие на характер формирования идентичности». Одним из факторов, влияющих на формирование идентичности организаторы выделяют этнолингвосоциальный фактор.
— Этнолингвистические вопросы сейчас особенно актуальны в связи с недавним конфликтным кейсом изучения родных языков, а теперь и с вопросом северо-западного диалекта башкирского языка, — отметил руководитель проекта — к.филос.н. Азат Бердин, отметив, что вопрос языка касается многих политических граней жизни современного общества, включая деятельность различных общественных организаций, и упомянув достаточно известные среди этнополитологов попытки спекуляции на этой теме различные акторов.
Екатерина Михайловна Арутюнова, к.социологических наук, ведущий научный сотрудник Центра исследования межнациональных отношений Института социологии ФНИЦ РАН представила результаты исследования, изучающего влияние роли языка в этнической и гражданской идентичности, в межэтнических взаимоотношениях.
— Кейс этнолингвистического конфликта был очень заметным в Татарстане и Башкортостане в последние годы. Вряд ли есть люди, которые об этом не слышали. У меня есть собственное видение того, как этот конфликт происходил, — предварила свое выступление Екатерина Михайловна.
Е.М. Арутюнова: Почему я называю это конфликтом? В основе этого определение этнического конфликта, которое дает Валерий Александрович Тишков: «Это такая форма взаимодействия, при которой хотя бы одна сторона или обе стороны (а возможно — больше) объединяются, солидаризируются, действуют или страдают по принципу этнических отличий». Это очень широкое определение конфликта. Поэтому мы используем определение «этнолингвосоциальный конфликт».
На самом деле называть его можно по-разному. Некоторые сообщества остро реагируют на слово «конфликт», воспринимая это лишь только как противоречия. Но мы его используем, опираясь на принятое нами определение.
Конфликт мы рассматриваем в трех измерениях. С одной стороны — это институциональные изменения. Второе измерение — это взаимодействие региональных властей и групп, сторонников добровольного изучения государственных языков. Третье измерение — это конфликт дискурсов сторонников и противников обязательного изучения.
Институциональное измерение — базовое и само тоже имеет внутри несколько форм. С одной стороны — противоречия в законодательстве: федеральные и республиканские нормы разнятся. Вам, как профессиональному сообществу, наверняка известны эти коллизии. Самое главное здесь заключается в том, что федеральное законодательство позволяет республикам устанавливать свои собственные государственные языки и использовать их по-разному в образовании (Закон об образовании, Закон о языках). Но при этом Федеральные государственные образовательные стандарты не включали государственные языки республик как обязательные. В обязательный компонент ФГОС входил только родной язык (так было до того момента, пока все не изменилось достаточно драматичным, в некоторых местах, образом).
Обязательным был родной язык и никак не оговаривались государственные языки. Это было проблемой, потому что законодательства республик очень по-разному определяли, каков у них статус языков в образовательной сфере.
В Законе о языках в Татарстане до сих пор записано, что языки — татарский и русский — изучаются на паритетной основе. В Башкортостане, насколько мне это известно, это не было записано. Плюс история довольно разная в обеих республиках. Соответственно, практика в республиках тоже довольно разная.
Самое известное решение в этой сфере — это решение Конституционного суда РФ от 2004 года, которое устанавливало, что паритетное изучение татарского и русского языков не противоречит Конституции Российской Федерации.
Другое дело, что люди, которые интересуются этим решением, часто на этом прекращают его читать. А дальше написано много интересного. В частности, то, что вопросы изучения языков не находятся в исключительном ведении республик, и преподавание государственных языков республик не должно вестись в ущерб государственному языку Российской Федерации, о котором есть отдельный Закон о государственном языке РФ, принятый в 2005 году.
У нас есть разные решения по поводу того, как республики могут или не могут управлять своими собственными государственными языками с точки зрения обязательности или необязательности их изучения.
В частности, в некоторых республиках решениями конституционных судов была отменена практика обязательного изучения. Например, в Якутии, Тыве, Адыгее. А в некоторых — например, в Чувашии и Коми — наоборот, решением конституционных судов было подтверждено, что их можно преподавать в обязательном порядке.
Сюда же, к конституциональным решениям, я отношу и то, каким образом федеральный центр действовал в этом конфликте. Это выступление Президента РФ Владимира Путина о том, что не стоит и неправильно заставлять изучать неродные языки. Конфликт не с этого начался, но с этого начался его заметный этап на федеральном уровне, который закончился известной прокурорской проверкой.
Прокурорская проверка была очень «резким» методом. Она установила множественные нарушения. Мне известна только ситуация по Татарстану, когда только очень малое число школ не имели нарушений федерального стандарта с точки зрения соотношения часов изучения русского и татарского языков.
Дальше — закон. Закон (поправки к ФЗ «Об образовании») принят и действует. В нем есть только несколько конфликтных моментов. Изучение государственных языков — добровольно. Теперь это прописано. Возможность выбрать русский как родной. Это очень интересно, и об этом меня спрашивали коллеги из-за рубежа: «Неужели раньше русский не был родным?» Русский язык имеет только статус государственного, хотя он является родным для большой части нашего населения, причем не только для этнических русских.
Еще одна новация в законе — это то, что родные языки изучаются с учетом потребности школьников и их родителей или законных представителей. То есть все это отдано на откуп участникам образовательных отношений: школа, школьники и их родители.
Соответственно, это институциональное измерение. И оно еще никуда не делось. Некоторые изменения в законе произведены, но в законе по-прежнему довольно много сложностей, которые в будущем могут откликнуться. Например, такая обязательная связка «этнос-язык». Да, у нас есть «языки народов» — тема, которая заслуживает отдельного разбора.
Другое измерение этого конфликта — то, как взаимодействовали региональные власти с теми, кто выступал за то, чтобы государственные языки изучались добровольно. Здесь довольно разные позиции я замечаю в Татарстане и Башкортостане.
На мой взгляд в Башкортостане власть более чутко относилась к требованиям сторонников добровольности. В Татарстане было по-другому. И история несколько другая: в Татарстане с 1991 года обязательно изучают, а в Башкортостане — с 2006 года.
Позиция сторонников добровольности изучения довольно известна. Количество часов для изучения русского и татарского языков разнилось с требованиями федерального стандарта и не дотягивало до него. Но это не было главной претензией. Главной претензией была низкая эффективность изучения языков.
Несмотря на то, что немалые средства на это выделялись в Татарстане, серьезного улучшения методик не произошло. Собственно, когда еще в 90-е годы сторонники добровольности начинали свои выступления, они не были за то, чтобы полностью отменить изучение татарского языка. Они были за то, чтобы несколько снизить количество часов, отведенных для этого предмета, и изменить методики преподавания.
Есть и существенные нюансы того, как использовать язык. В городских условиях непременная нужда говорить на татарском, коми или чувашском — необязательно есть. Кроме того, навыки знания языка необязательно гарантируют какую-то вертикальную мобильность.
Самый главный вывод, который я здесь делаю, что развитие конфликта в этом измерении происходило во многом из-за невнимания регионального руководства к требованиям сторонников добровольного изучения татарского языка.
Третье измерение связано с конфликтом дискурсов сторонников и противников обязательности изучения. Здесь надо подчеркнуть, что не нужно представлять русских (и не только русских) как людей, которые «встают в позу» и говорят: «Нет! Мы не будем учить ваши языки!» — ничего подобного.
В 90-е годы исследования нашего Центра фиксировали, что запрос на знание татарского языка у этнических русских был очень высоким. До 70 процентов русских в 90-е годы хотели владеть татарским языком в Татарстане. Это серьезная цифра.
Затем эта цифра существенно падала в течение нулевых, десятых годов. Например, в 2015 году мы ее фиксировали на уровне 40 процентов, в 2017 году — 28 процентов. При этом не падал запрос на владение татарским языком среди татар — очень любопытно.
В чем было это противоречие в дискурсе? Сторонники добровольного изучения говорят: «У нас разорванное образовательное пространство было, а теперь оно восстановлено этим новым законом. И даже это в какой-то мере борется с элементами этнократии» Существует или нет этнократия — это другой вопрос, я просто транслирую дискурс. Второй дискурс: «Федеральный центр желает нас ассимилировать, хочет лишить нас наших языков». И все это происходит в сложнейших условиях — истечения сроков действия федеративных договоров. В Татарстане это было в 2017 году.
Причем, не только русские, но и татары в Татарстане, а татары и башкиры — в Башкортостане, выступали за то, чтобы государственные языки изучались добровольно.
По Башкортостану у нас исследования 2017 года, когда это все разворачивалось, мы замечали, что и среди башкир, и среди русских, доля сторонников добровольности изучения башкирского практически одинакова — 45-46 процентов. Среди татар поддержка добровольности была выше — 53 процента. Но интересно, что 45 процентов башкир выступали за добровольное изучение башкирского языка.
В Татарстане сторонников добровольного изучения татарского языка среди татар было около четверти — существенно меньше. Но поскольку в Татарстане исследования идут почти каждый год, мы замечаем, что эта доля не очень сильно меняется. А число сторонников обязательности изучения чуть-чуть падает среди татар. А среди русских растет число сторонников обязательного изучения татарского для всех.
Я не говорю сейчас о так называемых, национальных школах и не говорю об изучении языка в формате родного языка. Я говорю о государственных языках.
В Татарстане и Башкортостане это по-разному реализуется. Сейчас, насколько мне известно, в Башкортостане сделан акцент на изучение башкирского как государственного, а в Татарстане делают акцент на изучение татарского как родного — предмета «татарский как государственный» не существует в большинстве школ.
Вся ситуация интересна еще и тем, что она означает и довольно существенный рост гражданской активности. Можно по-разному к этому относиться. И активность сторонников добровольности, и активность противников добровольности — это гражданская активность. У нее могли бы быть и другие основания. Это внимание родителей к тому, что происходит в школе с их детьми — очень существенно. Оно повлекло и объединение родителей в социальных сетях — например Родительское сообщество Татарстана (РОСТ).
Чем эта ситуация интересна социологам? Как это влияет на межэтнические взаимоотношения?
Такие конфликтные ситуации разного уровня и масштаба упрочают этнические границы. Мы могли бы ожидать упрочения этнических границ в регионах, которые испытали этнолингвосоциальный конфликт в большей мере. Могли бы ожидать и ухудшения межэтнических отношений, но мы их не зафиксировали. Отдельные «товарищи» активизируются, но выраженного ухудшения отношений мы не заметили.
Затем нас интересует как изменяется политическое поле. Как нарастает или уменьшается активизм. Здесь есть и трагические события — самоубийство Альберта Разина. Есть и позитивные события — появление разных курсов по изучению и активизации языков.
Еще одна проблема, которую здесь можно увидеть — это проблема социального продвижения в связи с владением или невладением (слабым владением) языком, что является отдельной отраслью наших этносоциологических исследований.