Совершенно раздавленная, я сидела в редакции и думала об Артуре. Разумеется, я не поеду. А если бы он предложил это две недели назад, я бы поехала? Я бы согласилась жить его жизнью? А теперь я не еду из-за Сергея? Я должна спасти Магистра, но поехать с ним не могу.

Я взяла белый лист и опять чертила левой рукой – выходили одни каракули.

Прибежала Галина:

- Тебя редактор вызывает, злой, как черт.

Я спустилась к редактору, который вслух читал «Вечерку» - рядом стоял ответсек Юрий Иваныч.

- На! – протянул он газету.

Я взглянула и обомлела. Под материалом строк в пятьсот под шапкой «Смерть в четырех экземплярах» стояли снимки Фомина, Крутилова, Арефьева и Водонеева. И подпись – Глафира Маканина.

Ну, слава богу, не Дуняшин. Я начала читать. Про «белых рыцарей» - ни слова, про тетрадь Фомина – ничего; длинное описание происходящего с пришпиленным радикальным выводом: виноваты власти.

Для верности пробежала еще раз.

- Что скажешь? – прогремел редактор.

- Экая дичь. Просто ужас.

- А ты напиши не дичь, не ужас. Ты же не пишешь!

- При чем здесь власти, я не понимаю. Эти власти дали Арефьеву звание, поддержали гастроли с Мацуевым, сделали частный театр Крутилова муниципальным, у Фомина была лучшая мастерская. Ну, Водонеев - да, здесь власти проглядели, но таков закон жанра, и придворный поэт – это очень двусмысленно.

- Вон наш Юрий Иваныч считает эти смерти совпадением.

- Нет, это не совпадение. Но в чем причина, я пока не знаю.

Поднявшись к себе, я достала телефон и еле удержалась, чтобы не набрать Проскурина. Магистр, Глафирина статья, исчезновение Мелентия, предновогодняя оттепель – все навалилось одновременно, прибив меня к земле, точно сорванную елочную мишуру. Я нуждалась в его легкой и звенящей ауре именно сейчас, но правила приличия и Галя Томина мне звонить запрещали:

- В конце, концов, у него же роуминг, сама подумай! Сиди и жди. Вернется – позвонит.

- Я не хочу сидеть и ждать.

«Я – не хочу», - сказала я себе и выбралась на улицу. Было довольно светло, дождь прекратился, и я опять брела на разгуляевское кладбище. Пройдя короткой тропой, подошла к дому Мелентия, заглянула во двор. Двор был расчищен от мокрого снега. Не знаю, сколько я так простояла у забора, пока не обернулась от резкого звука: метрах в пятидесяти словно из-под земли выросли три рослых парня. Они медленно шли вдоль дорожки прямо ко мне. Страх, охвативший меня с головы до пят, заставил толкнуть калитку и войти во двор. Компания приближалась, и, не зная, что делать, я закрыла засов изнутри, зачем-то взяла метлу, подошла к дому вплотную, поднялась на крыльцо. И вздрогнула от вопроса:

- Хозяюшка, нет ли воды?

Парни стояли за забором, который был им едва по пояс, и в случае чего легко могли его преодолеть.

- Муж у меня ревнивый, уходите, - ляпнула я первое, что пришло в голову, поставила метлу, толкнула дверь и… вошла в дом. Двери оказались не заперты.

Прижавшись лбом к окошку, я видела, как стоящие за забором закурили и нехотя двинулись прочь, гогоча на все кладбище. Сколько я тут стояла? Минут двадцать, а сумерки упали, словно занавес, не горела ни одна звезда в небе, начиналась метель.

- Спасибо тебе, дом Мелентия, - сказала я вслух, собираясь уходить, и чуть не села. Дверь, ведущая в коридор, заскрипела. Кто-то внятно прошептал:

- Да заходи же ты, не бойся.

- Мамочки! – пискнула я еле слышно, но вспыхнувшая свеча озарила лицо Мелентия, и я опустилась на подвернувшийся стул:

- Мелентий Петрович, вы здесь?!

- Где мне еще-то быть? Тут я.

Я просто обалдела.

- Да как же вам не стыдно? Мы с ног сбились, думали бог знает что, а вы здесь прячетесь, как крот!

Мелентий поскреб в затылке:

- Да не мог я иначе, пойми ты! Ну, посуди сама: не пропади я – и никто б не почесался. Ну, что мы здесь стоим – пошли в избу, поговорим немного.

Мы прошли через тесные сени, где я по закону жанра споткнулась о железное ведро, и оказались в слабоосвещенной комнате.

- Свет зажигать нельзя – не обессудьте, девушка. Да и нет его, света – как я и говорил, обрезали. Поставил генератор, но свет включаю редко, чтобы, прости за каламбур, не засветиться. Даже сосед мой, Бажин, ничего не знает – вон, снег приходит чистить каждый день. Он парень честный – сразу б раскололся.

Пока я озиралась, Мелентий собрал на стол и, предложив мне плетеное кресло, сам уселся на лавку.

- Давай чайку. Баранки, мед, есть тертая клубника.

- Клубника? Ну, вы даете.

- Дак я ведь готовился, понятно – запасы сделал до весны. Ты расскажи: что происходит за забором? Тут участковый приходил, общался с Витькой на моем крыльце. Расселение, значит, остановили?

- Нет. Приостановили. Временно. До лета. Но ВООПИКу удалось поставить вопрос о статусе охранной зоны вашей улицы. Ее и примыкающего переулка. Протолкнули в Думу.

- Вот здорово! Не может быть, не верю!

Мелентий подскочил, сунулся в шкафчик и вытащил шкалик.

- За это надо выпить, Лизавета.

Я покачала головой и слабо усмехнулась:

- И к февралю должны принять решение. До того некстати эти праздники! Сейчас бы расшевелить общественность. Решили после каникул собрать пресс-конференцию – ну, это Градышев. Он, между прочим, каждый день звонит в милицию и требует, чтобы вас искали. Да! И организовал сюжет на телевидении. Кошмар…

- И хорошо, пусть ищут.

- А вы… Что, так и будете сидеть до февраля?

- Ради такого дела посижу, не тресну.

Раздухарившись, Мелентий проводил меня на трамвай, и, пока шли, я рассказала всю историю про белых рыцарей.

- Ты вот что… Поезжай-ка к Градышеву.

* * *

В университет мы поехали с Дуняшиным. Сидели перед профессором Градышевым и в два голоса рассказывали. Владимир Федорович слушал нас очень внимательно, изредка кивая и покусывая усы. Мы говорили очень долго, не упуская ни одной детали. Встреча с Людмилой Стрельцовой, стихи Саши Водонеева, попытка предупредить Фомина, ночное посещение Кафедрального собора, картина с изображением рыцарей, история Татьяны Усольцевой, тетрадь Фомина, теория столицы и провинции, Мелентий, история Стикса, «граница Синеглазова», матрица, записка со стихами, разговор с Арефьевым, теория Синицына и объяснение Магистра – все выкладывалось в цельный рисунок. Сараясь ничего не упустить, мы перебивали друг друга, то и дело возвращаясь назад и вспоминая новые детали. Когда закончили, профессор взял тетрадь Фомина и погрузился в чтение. Наконец, он сказал:

- И вы хотите знать, что происходит? - Владимир Федорович на минуту замолчал и снял очки. – Я вам скажу. Но есть одно условие. Не для печати.

Мы переглянулись.

Профессор встал, подошел к окну и закрыл форточку. Чтоб не подслушали, что ли? Мы же на шестом этаже.

- Но, собственно, вы сами все распутали. То и скажу: город-гурман пожирает своих персонажей.

- Почему гурман?

- Так, неудачная шутка. Ну, питается, ест, поглощает. И не кого-нибудь - художественную элиту. В свое время я думал писать диссертацию и основательно изучил труды Синеглазова.

- Труды из архива?

- Из архива, еще из университетской библиотеки, и сын его очень помог…Думал писать диссертацию, но не время. Пока что не время. Матрица есть, безусловно, и она обозначена верно. Все это сложно доказать на фактах, но, тем не менее, она работает. Есть код развития вне нашего сознания. Да, Город – не наш город, а город как таковой - организм, подобный человеческому. И как человеческая жизнь напрямую зависит от подсознания, так и история города во многом творится городским бессознательным, хотим мы того или нет. Как бы вам объяснить-то попроще? Вот мой знакомый, главный врач больницы. Все жаловался на тяжелую работу, а сам никак не уходил на более комфортную – ну, связи, положение, понятно. Вдруг разыгрался диабет на ровном месте. Болеет, ничего не помогает. Добрался до психологов и психоаналитиков. И выяснилось что? Что подсознание таким варварским способом помогло человеку уйти с нелюбимой работы. Вот так-то, мои дорогие.

- То есть убийством известных людей Город решает некую собственную проблему?

- Вот именно, проблему. Собственную. Точнее, несколько проблем. Я совершенно согласен со Скарабеевым в том, что город для своей истории, ну, скажем так, привлекает особых людей.

- Да, Сахарова, Гейденрейх, мы говорили…

- Фомин, Бернаро, Водонеев и Арефьев – все приезжие. «Особенные» люди. Их тоже привлекли сюда, помогли развиться. Эта история с Кафедральным собором… Рыцари действительно подключились к силе данного места и, что хуже, к хтоническим силам.

- Каким? – поперхнулся Дуняшин.

- Хтонические силы. Хтон – от греческого «земля». Боги и энергии, которые так или иначе были связаны с производительными силами земли. Нечеловеческое, дочеловеческое начало. Мир глубин, земных разломов, чащоб. Может быть, деревянные идолы. Но не это определило трагичный исход.

- Тогда что же?

- Думаю, рыцари более выгодны Городу в качестве мифов, нежели живых людей.

- Как это?

- Очень просто. Молодые города вроде нашего нуждаются в мифах, легендах, героях. То есть в мифологической ауре. Чтобы жить, развиваться и крепнуть.

- Триста лет – какой же он молодой! Как Санкт-Петербург, между прочим.

Профессор улыбнулся нам, как детям:

- Ну, назовите питерских мифических героев, так, навскидку.

- Екатерина, Петр, ну… Пушкин, Лермонтов и Гоголь, Ахматова, Блок, Достоевский.

- Екатерину и Петра оставим – это не элита, а правители. Пушкин, Гоголь и Блок. Их, конечно, значительно больше, но пока остановимся. И?

- Внезапная ранняя смерть в расцвете таланта.

- Вот именно, внезапно и в расцвете. Город не может без мифов. Особенно город с претензией. А что касается теории провинции, то это было косвенной причиной. Да, она не нуждается в гениях, - да и кто гений, кто не гений, очень спорно, - и не может быть полигоном для их деятельности, а, значит, отторгает чужеродный элемент.

- Сама же привлекла и сама отторгает?

- Единство и борьба противоположностей. Законы философии никто не отменял.

Мы все надолго замолчали.

- Владимир Федорович, как спасти Магистра? – в конце концов спросила я.

- Не знаю. Этого – не знаю. Постойте… Дайте снова поглядеть на снимок.

Я протянула репродукцию картины Фомина. Профессор подошел к окну, всмотрелся в изображение:

- Фомин… Невольный провидец. Да, картина… Поскольку ваш Магистр стоит в кулисах - ведь в кулисах, не на сцене? – то, думаю, надежда все же есть. И если через месяц-два мы не получим никаких известий, то, думаю, не получим их вообще.

Мы с Олегом молча прошли до трамвая, молча доехали до ЦУМа, молча направились в разные стороны. Каждому требовалось одиночество, чтобы переварить разговор. У меня это лучше выходило на Набережной, и я опять брела к бывшему Кафедральному собору. Постояв над ледяной Камой и отыскав в белой дымке мосты, вошла в галерею. До закрытия оставалось полчаса. Я поднялась к богам – взглянуть на их лики, просить за Магистра.

Ночью мне снова снились кошмары: я плутала в анфиладах галереи. Проснулась - и меня осенило. Я встала, подошла к столу, отыскала запасной «волшебный листок», вырванный из блокнота Бернаро тогда, в Испании, и быстро написала: «Магистр жив, он уехал из города».

* * *

На другой день, двадцать девятого декабря, я переезжала в новую квартиру. Все было приготовлено заранее, и мы управились часа за три. По традиции, в веселых хлопотах принимала участие добрая половина редакции, так что переезд с перевозом моего скромного барахла перетек в новоселье, новвоселье – в новогодье, и праздник весьма затянулся. Съедено и выпито было немало. Старый год помаленьку уходил, истекал…

И тут в моей новой квартире раздался звонок. Я открыла дверь. На пороге стоял Сергей с гигантским букетом цветов. Уже вполне хмельной, но понятливый народ зашевелился, потянулся к вешалке.

Когда, наконец, дверь закрылась за последним гостем, Сергей притянул меня к себе и рассмеялся так, как умел только он:

- Я сдал билет на самолет. Вот будет разговоров…

Эпилог

Через полтора года мы с Сережей прилетели в Город на открытие музея Дягилевых в Бикбарде. И опять стояла жара, и город дремал в пыльной зелени красок. В моем распоряжении было каких-то полдня, и я побежала в редакцию с грудой подарков. Нарочно не звонила, чтоб организовать сюрприз. Сюрприз получился.

- Кронина, ты? – онемела вся круглая Жанка. – Я счас от радости рожу.

Нет, я знала, что девушка больше года замужем за своим чиновником, что она почти в декрете, но как-то не представляла ее реально ничьей женой, тем более, беременной. Привезенная в подарок немецкая обувь без каблука оказалась весьма кстати.

Галка, похудевшая и похорошевшая, висела у меня на шее, причитая, что мы ее бросили.

- Так, поворотись-ка, сынку, - подтолкнула она меня к свету. – Совсем другая стала, Лизка. Давай, садись, рассказывай.

- Да что рассказывать? Вы же знаете, все хорошо. В Москву пока не собираемся. Работаю в русской газете, пишу.

- Что пишешь?

- Свои мемуары.

- Свои мемуары? О чем?!

- Обо всем, что было. В конце концов, неважно, когда это делать. Можно в семьдесят, можно и в тридцать. И читаю сплошь мемуары. Много ездим. Там ведь как? Сел – и поехал.

- А Бернаро? Ты что-нибудь знаешь?

- Нет. То есть знаю то, что и все. Продал дом и уехал в Испанию. Да ведь он всегда был гражданином мира. Его жизнь изначально вынесена за пределы Города. Он нигде ни к чему не привязан.

Мы поставили чайник и вымыли фрукты. Галка перескакивала с одной редакционной новости на другую, и я поражалась тому, сколько всего напроисходило за время моего отсутствия. У Гаврикова родился сын, вышел на пенсию Юрий Иваныч, полностью сменился отдел новостей. Возле редакции построили очередной торговый центр, и Кама теперь видна еле заметной полоской. Да, объявили конкурс на памятник Крутилову!..

Оказалось, что новости, которые присылали они мне по электронке, и новости, сообщаемые в стенах когда-то и спасительных, и опостылевших, но таких родных стенах редакции, – это разные вещи. Как же давно мы здесь не разговаривали! Как я по этому соскучилась…

Новости еще были перечислены только наполовину, когда дверь открылась, и влетел бильд-редактор Игорь Мурашев, за какие-то несколько месяцев изменивший «Городские ведомости» до неузнаваемости:

- Галя, мы же опаздываем, – нежно прошипел он в сторону Томиной и по привычке шаркнул ножкой. Галка схватила сумку, чмокнула меня в щеку и скрылась за дверью.

Я посмотрела на Жанну – та молча кивнула.

Мы допили чай, прошли по знакомым коридорам и вышли на воздух.

- Пойдем, я на машине.

- И садиться за руль не боишься?

- Я осторожно. Не одна ведь. Куда тебя везти?

- Никуда. Я пройдусь, Жанн, пешком.

…В Разгуляй, мимо кладбища, мимо Татищева. Я шла наболевшим маршрутом и с каждым шагом убеждалась в том, что знаю, почему Бернаро остался в живых. Он не был связан с Городом, он существовал в другом пространстве. И его пощадили, оставили. Как же я сразу не догадалась?

Гора свалилась с плеч. Я села на скамейку, достала телефон и послала эсэмэску на знакомый номер. Ответ примчался мгновенно.

Задерживаться дольше не хотелось, и я поспешила к гостинице, где меня ждал Сережа, чтобы ехать в имение Дягилевых.

КОНЕЦ

Если текст понравился, поставьте, пожалуйста, лайк. Подписаться на канал можно Здесь

Карта Сбербанк 4276 4900 1853 5700

Другие публикации канала:

Дневник пионерки. Биографический роман

Письмо. Рассказ

Клад. Рассказ

Как я стала помещицей

Сам я живу в вагончике, а в трёхэтажном жоме - страусы и индюки

Бабушка и её женихи

Как няня вышла замуж

Взлёт

А вызнали, что человеческой жизнью управляют дома?

Транзитный Сатурн

Волшебник Данилин

Все, кто мог, продали большие дома

Веналий, карету!..

Как девушка убежала в Испанию

Как я похудела до 44-го размера

Женщина вокруг сорока. Повесть