На что способна единая Франция?
Если вы внимательно следили за моим циклом, то помните, что мы остановились на противостоянии эбертистов и дантонистов. Так вот, в этом противостоянии "все умерли". Эбертисты – потому что они в конец "поехавшие", а дантонисты – потому что не понимали, что вставлять палки в колёса революции в период, когда кто-то пытается соплями склеить развалившееся государство (то есть, в период, когда деструктивная революция уже обернулась конструктивом) попросту нельзя.
В общем, Робеспьер делал Францию единой.
И это, чёрт возьми, работало! Механизмы машины власти, смазанные кровью патриотов и предателей, работали. И работали достаточно успешно, чтобы даже обеспечить стране, частично напоминающей декорации из Безумного Макса, военных побед.
Робеспьер целенаправленно избавлялся от опасных дураков во власти. Но ни одна защита от дурака не спасёт от настоящего долбоящера!
Мышиная возня
Проклятье! Люди ведь даже целые шествия устраивали, прося власть быть "пожёстче". Потому что знали: жесток Робеспьер, в первую очередь не к землепашцам и рабочим с фактории, а к том у кого есть хоть какая-то власть. Потому что видели, как жизнь становится лучше.
Если бы Робеспьер удержался бы у власти, возможно, он стал бы для Франции кем-то, вроде Сталина для русских: человеком, о котором было бы много споров. Человеком, ответственным за огромное количество репрессий, но, при этом, выведшим страну из кризиса и наладившим систему, при которой средний уровень жизни резко взлетел.
Но... оппозиция попросту ушла в подполье. Она просто перестала высказывать своё мнение вслух. Да и оппозиция эта была больше не "идейной", а "противоробеспьерской". Люди дружили против текущего властепридержателя.
И он это чувствовал.
Печальный Термидор
Причём, не только его, но и всех его сторонников. Крайне быстро следом за этим событием в лицо бывшему тирану ткнули обвинительным декретом, а затем – произошло восстание.
Я сначала удивился: с чего бы народу восставать, если он Робеспьера, вроде как, любил. А затем я посмотрел на состав: 3000 национальных гвардейцев, 17 артиллерийских подразделений. Это, мои малиновые штаны, не народ восстал. Это власть имущие по договорённости силушки военной подвезли. Силушки, которой даже воевать-то было не с кем.
И, знаете... вот не этим людям обвинять Робеспьера в жестокости. Детали захвата власти, происходившего, я напомню, без боя, ибо биться было не с кем, были очень и очень неприятные. И одно дело, когда неприятные детали всплывают, когда подобным занимается озлобленный народ, но когда в этом замешаны профессиональные войска...
Свой последний путь Максимиллиан Робеспьер прошёл с улыбкой. Я, чёрт возьми, понятия не имею, какой надо было обладать силой воли, чтобы во всём этом мраке, с раздробленной пистолетным выстрелом челюстью, выдавить из себя печальную улыбку. Но, так или иначе, я сделал для памяти этого человека всё, что мог: высказал своё непопулярное мнение.