Посидев в уголке минут сорок, пока мы управлялись с заказами, отец подошел к стойке и сказал негромко:
- Сынок, отправь нас в деревню. Приглядим за ремонтом, да и вам мешаться не будем.
- Пап, да чего за ним смотреть? Иван Иваныч дело туго знает.
- Не могу я тут без дела торчать.
- Пап, не могу сейчас, потерпи еще немного, ладно? Чуть выдохнем, и я вас отвезу.
- Я тогда кашеварить пойду, места на кухне хватит.
Неслышно подошедший к отцу дядь Гриша тут же вклинился в разговор:
- Я тоже пойду, не хуже тебя кашу варить умею.
- Тьфу ты! – подпрыгнул от неожиданности отец. – Напугал, леший. Кому ты на кухне со своей горелой кашей нужен? Сиди вон в уголке, книжку почитывай. Есть у тебя тут книжка, сынок?
- Не, нету книжки. Идите уже оба, Игорь только рад будет.
Переругиваясь вполголоса, деды ушли, а я помчался к очередному столику…
Эрика уехал еще в обед, успокоить бабу Варю и себя в порядок привести. Воскресенье все же. Часов до пяти я так ни разу и не присел. Гости ехали и ехали, сменяя друг друга. Наконец, когда зал почти опустел, удалось заглянуть на кухню, посмотреть, как там дела у отца. Дела у него обстояли отлично, судя по недовольному виду сидящего в уголке дядь Гриши.
- Пап, ну вы как тут?
- Отлично! Гриня вон кашу спалил, сидит теперь, наказанный – отец хохотнул.
- И ничего не спалил, а подрумянил только! – вскинулся дядь Гриша.
- Вот и будешь на ужин свою румяную кашу хрумкать, а мы поглядим.
Игорь тяжело вздохнул и повернулся ко мне:
- Что там в зале?
- Вроде затишье пока, еще час есть на отдых.
- А через час что? – спросил отец.
Точно, он ведь не знает про Ванькины концерты.
- Увидишь – загадочно пообещал я ему. – Передумал уезжать?
- Да чего теперь-то уже, вечер на носу. Вместе потом и уедем.
- Игорь, ты как насчет второй ночной? – мне стало совестно.
- Нормально, уйду потом в недельный загул, да и всех делов – Игорь улыбнулся. – Надюху вон привезу, и будем вдвоем с ней хозяйничать.
А что, мысль здравая.
- Тогда прямо счас и езжай, пока народу нет.
- Дядь Гер, доваришь суп? – Игорь вопросительно посмотрел на отца.
- Да езжай уже, справимся. Если что, Гриня вон доварит, он у нас мастер, мы теперь все это знаем.
Игорь покачал головой и пошел собираться…
Он вернулся через час, привезя с собой свою Надюху, жизнерадостную хохотушку. Она сразу взялась помогать Нинке наводить порядок в зале, попутно засыпая нас последними деревенскими новостями и слухами. Я пропускал их мимо ушей, пока не услышал «баб Нюра». Тут уж я насторожился, и не зря, как оказалось.
- Баб Нюра весь день сама не своя ходит.
- А чего у нее стряслось? – спросила Нинка.
- Говорит, ночью к ней чужой кто-то приходил.
- Куда приходил? В дом, что ли?
- Да в том-то и дело, что не в дом, а на сеновал – трагическим шепотом ответила Надюха. – Сено, говорит, переворошили все.
- Да кому оно нужно, сено-то? – Нинка даже перестала протирать очередной стол.
- Вот и она думает, что это такое было и кто приходил.
- Да молодежь поди. Они вон ночами напролет по деревне шорохаются.
- Может, и молодежь, а может еще кто.
- Кто, например?
- Может, лешак какой? Они ведь страсть как любят коров по ночам доить.
- Ой, Надька – рассмеялась Нинка. – Ну взрослая же дурища, а бабкины сказки повторяешь.
- И ничего я не дурища – надулась Надюха. – А только баб Нюра шибко за свою Зорьку боится теперь. Сторожить, говорит, буду.
Мда, нехорошо вышло. Надо бы успокоить бабушку, а то, чего доброго, расхворается из-за переживаний. Я глянул на часы. Половина шестого. До семи туда-обратно точно успею.
- Игорь, я в деревню короткой ногой – я заглянул в кухню. Отец тут же подхватился:
- Я с тобой.
- Не надо, пап. Я туда и сразу обратно.
_ Ну и что? Проветрюсь хоть. Эй, дед, поедешь?
Хмурый дядь Гриша молча поднялся и зашагал к выходу…
- Сын, а что за надобность такая срочная? – отец сидел на соседнем сиденье и все трогал панель натруженной ладонью. – Нет, умеют все же японцы машины делать.
- Это американец, пап.
- И американцы умеют. Так что за пожар?
- Надо мне бабушку одну успокоить. Мы с Эрикой вера у нее на сеновале ночевали, но разрешения спрашивать не стали, поздно было. А она теперь сторожить собирается, за коровенку свою переживает. Некрасиво вышло.
Отец пожевал губами, кивнул согласно:
- Некрасиво. Ты хоть цветов ей вон нарви, поляны смотри какие богатые.
И правда, огромный луг сразу за стеной тайги был усыпан разноцветными пятнами цветов.
- Точно! – я остановил машину и бросился рвать цветы. Надрав добрую охапку, я уложил ее на заднее сиденье, запрыгнул за руль и погнал «Форда» по грунтовке.
- Куда спешишь? – отец для верности вцепился в дверную ручку.
- Нам до семи обернуться нужно, а ты ж меня к «Москвичку» своему погонишь, я точно знаю.
- Можешь не сомневаться.
К баб Нюриному дому мы подъехали в начале седьмого. Калитка была распахнута настежь, и со двора слышались голоса. Прихватив импровизированный букет, я шагнул во двор и обомлел. У самого сеновала появилась большая собачья будка, пока пустая. Судя по размеру, обитать в ней будет как минимум Цербер. У ворот возился Петр Иваныч, Игорьков отец. Он прилаживал к воротам мощные железные скобы, на которых должен будет повиснуть огромный амбарный замок. А на крылечке и рядом расположились человек пять парней. Они сурово хмурили брови и вообще создавали видимость надежной охраны. И обороны.
- Здравствуйте! – я громко поздоровался. Все повернулись в мою сторону, даже Петр Иваныч перестал вкручивать саморез. Наверное, странно я выглядел, жизнерадостный и с большой охапкой цветов.
- Баб Нюр, повинную голову с плеч не секут – начал я заготовленную речь. – Это я у вас на сеновале ночевал. Простите великодушно, что без спросу, просто ночь глубокая была, вот я и… Это вам! – я с широкой улыбкой протянул баб Нюре букет. Парни начали переглядываться, Петр Иваныч озадаченно почесал в затылке и вернулся к прерванному занятию. Баб Нюра приняла букет, понюхала, улыбнулась и беззлобно бросила:
- Засранец. Я тут невесть чего надумала, собаку заводить собралась, парни вон сторожить взялись. Сразу сказать не мог?
Я покраснел.
- Ладно уж. А чего дома-то не спалось?
- Так гости приехали, все два дивана заняли.
- Гости? Гости это хорошо… когда званые – с намеком сказала баб Нюра. – Но теперь-то уже так запросто не поночуешь. Петр Иваныч вишь какие запоры соорудил? То-то.
В этот момент во двор вошел Сашка Бирюк, знатный забулдыга. Он тащил на длинном поводке здорового кудлатого пса. Тот упирался и рычал, знать, не хочется ему квартиру менять.
- Вот, баб Нюр, привел! – сиплым пропитым голосом оповестил он о своем появлении.
- Да уже без надобности – сказал один из парней.
- Как без надобности? – севшим еще больше голосом спросил Бирюк. – Я же… а как же?...
На него было жалко смотреть. Я сразу понял, что на моих глазах разыгралась самая настоящая драма под названием «Потеря необретенного счастья», то бишь, обещанной за собаку бутылки.
- Сань, ты не шуми, я все компенсирую. И вам, парни, поляна за беспокойство тоже с меня. Все дружно повеселели, загомонили и потянулись к выходу. Я тоже повернулся было уходить, но меня окликнул Петр Иваныч:
- Дим, ты куда сейчас?
- В бар поеду.
- Забери меня с собой, а?
- Поехали.
Петр Иваныч споро собрал инструмент, сложил в холщовую сумку и пошел к выходу. Я повернулся к баб Нюре:
- Баб Нюр, простите еще раз, что заставил поволноваться. И в мыслях не имел, честное пионерское.
- Езжай давай, пионер. В следующий раз хоть спрашивай. Замок вешать не буду – и подмигнула.
Пока заехал в магазин, потом завез обещанное угощение парням, время неумолимо бежало вперед, оставляя мне все меньше времени на дорогу.
- Пап, давай к «Москвичку» завтра? Не успеваем.
- Вижу. Давай завтра, но с утра.
Я энергично кивнул и выжал газ, бросая «Форда» вперед.
Петр Иваныч быстро нашел общий язык с моими дедами, и всю дорогу до бара они оживленно обсуждали достоинства «Москвича». Сошлись на том, что машина это надежная и куда лучше разных там японских новоделов. Ну да, ну да… То-то стоит теперь у Иван Иваныча, лечится.
На парковку мы въехали ровно в семь, минута в минуту. Я приткнул машину рядом с «Мустангом» Эрики и заглушил двигатель. Деды с кряхтеньем выбрались на асфальт, удивленно осмотрели этот гоночный болид, и отец глубокомысленно изрек:
- Почти как «Москвич», цвет только похуже.
И зашагал в бар.
Зал был традиционно забит до отказа. Деды растерянно остановились на пороге, но тут заметившая нас Эрика замахала рукой, приглашая за свой столик, и вся процессия принялась протискивать между плотно сидящими гостями. Расселись, поздоровались.
- Сын, а чего будет-то? Концерт какой?
Иван уже колдовал на сцене, настраивал гитару, что-то напевая себе под нос. Нас он не заметил.
- Димочка, а где вы были? – прошептала Эрика, положив подбородок мне на плечо.
- Ты сногсшибательно выглядишь – ответил я. Она довольно улыбнулась, но быстро вернула вопросительное выражение лица.
- К баб Нюре ездил – я вкратце пересказал ей всю эпопею. Она слушала, зажав рот ладонью и сделав круглые глаза.
- Какие мы дураки, да?
- Не мы, а я. Я ведь тебя туда привел – я чмокнул ее в нос.
- Но так было хорошо – мечтательно протянула она. – Вот бы еще так поспать…
- Баб Нюра обещала сеновал не закрывать – улыбнулся я.
- Все, тихо – Эрика легонько сжала мою руку. – Начинается.
Деды, до этого обсуждавшие уже «Мустанга», замолчали, как только по залу поплыли первые басовые аккорды. Сегодня Ваня пел Синатру и Стинга, и деды слушали его заворожено, как и весь зал.
Когда Ваня сделал паузу на несколько минут, отец повернулся ко мне, посмотрел с каким-то новым выражением, и сказал:
- Сильно, сынок. Теперь я вижу, что за бар у тебя. Молодец.
- Это Ваня молодец, пап. Настоящий самородок. Пришел и сам попросился петь по воскресеньям. А вообще он тракторист у нас в деревне, силос толкает.
Отец удивленно покачал головой и хотел что-то сказать, но тут заговорил Петр Иваныч:
- Поеду я, наверное.
- А чего вдруг? Хорошо же сидим – отец кивнул на початую бутылку водки и добрую закуску.
- Не могу я так. Я здесь, а Аннушка моя дома одна. Я ведь и не предупредил ее даже.
- Аннушка? Супруга?
- Пока еще.
- Что это значит? – отец удивленно поднял брови. – Разводишься, что ли?
- Не я, она разводится – Петр Иваныч вздохнул.
- Это ты, брат, зря. Нельзя ни в коем случае – отец, разгоряченный выпитой водкой, даже кулаком пристукнул.
- А что я сделаю? Она уже и документы все собрала.
- Шалишь, братец. Рви их к чертям, и вся недолга. Любишь ее?
- Сорок пять лет уже, а все как в первый день.
- Ну вот и не пускай.
- Она с характером – Петр Иваныч улыбнулся. – Если что решит, нипочем не ее свернешь.
В этот момент меня позвал Игорь. Я подошел к нему, и он быстро заговорил:
- Дим, я отлучусь, ладно? До деревни, быстренько.
- Случилось что?
- Ага. Родители разводятся.
Я хмыкнул и кивнул.
- Там на кухне все наготовлено, пельменей, если что, подваришь. Я быстро.
Я вернулся к столу как раз в тот момент, когда отец повернулся к Эрике и спросил ее:
- А что скажет нам самая прекрасная из всех поэтов? Кстати, хотел еще спросить, а можно твои стихи прочесть где-то?
Эрика смущенно улыбнулась, но ответила твердо:
- Отпускать нельзя, это точно. Нужно бороться, напомнить ей о вашей любви. Она вас тоже любит, иначе бы не готовилась к разводу.
- Кгхм. Вот и пойми вас после этого – Петр Иваныч поскреб пятерней в затылке. – Если любишь, зачем разводиться?
- Ну как же? Если вы ее отпустите, значит, не любите, и тогда она все правильно делает. А если не отпустите, то любите, и опять она все правильно делает. Она вам так о любви напоминает. Вы, наверное, ее обидели чем-то, да?
- Так в том-то и дело, что нет! – Петр Иваныч подался вперед. – Она меня приревновала к молодухе, а я ей просто помог водопровод починить. Ну куда мне в мои годы за юбками увиваться?
- Не скажи! – подбоченился дядя Гриша. – Вот я, к примеру…
- Гриня, лучше молчи – отец погрозил дядь Грише пальцем. – А то ведь я всем про гирю расскажу.
Эрика, с трудом сдерживая смех, спрятала лицо в ладонях, но быстро справилась с собой и заговорила, обращаясь к Петру Иванычу:
- Не могла она из-за этого обидеться.
- Ращговор она услышала, когда молодуха эта меня уговаривала за стол с ней сеть. Я, ясное дело, отказался, и тут она запела, какие у меня руки золотые и как дома меня не ценят. Я слушать не стал, развернулся и ушел…
- Вот! – торжествующе воздела палец Эрика. – Вот! Она обиделась на то, что вы за нее не заступились.
- Так про нее ни слова же не сказали!
- Как это не сказали? А то, что вас дома не ценят – это как? Это в огород вашей любви камень.
- Да я даже внимания не обратил.
- Вот это и обидно. А должны были ее на место поставить, и не было бы никакого развода.
Петр Иваныч закрыл лицо руками и глухо произнес:
- Господи, зачем ты сделал женщин такими сложными?
Эрика улыбнулась и повернулась к отцу:
- Стихи у Димы есть.
Отец тут же посмотрел на меня, и я выдал ему все имеющиеся в моем распоряжении исписанные листки. Отец взял их бережно, осторожно развернул первый и погрузился в чтение.
- Пойдем, поможешь мне – шепнул я Эрике.
Мы вошли в пустую кухню. Я собрался было что-то сказать, но Эрика обняла меня за шею, притянула мою голову к себе и прошептала:
- Я скучала…
Этот поцелуй мог бы длиться еще дольше, но в кухню заскочил Витька и весело крикнул:
- Три порции пельменей, две голубцов и четыре рагу. Время пошло.
И умчался, оставив нас смущенно краснеть.
- А где Игорь? – спросила Эрика, когда мы отдали заказанное.
- За мамой поехал, я думаю.
Эрика молча улыбнулась, потерлась носом о мое плечо и сказала:
- Иди за стойку, а я тут похозяйничаю.
Я еще раз ее поцеловал и вернулся в зал. Ваня снова был на сцене, и теперь уже пел что-то свое, почти без слов, с долгими соло, растекающимися по залу. Деды молчали, водка стояла нетронутой. Я подсел к ним, посмотрел на отца. Он грустно мне улыбнулся.
Петр Иваныч повернулся к нам и спросил у отца:
- А вот ты бы что сделал?
- Нарвал бы цветов в поле и пришел виниться.
- Так ведь нету вины-то.
- Есть, раз твоя женщина так считает. И вообще, береги ее. Без нее тебе будет очень плохо. Сколько вам еще осталось, один Бог знает, уж прости за прямоту. А ты эти драгоценные минуты тратишь на всякую ерунду, на обиды какие-то, гордость, характер показываешь. Кому он нужен, характер твой?
- Так и ты не дома – насупился Петр Иваныч.
- Я бы рад, но дом мой пустой стоит. И я в нем как чужой теперь…
- Прости – повинился Петр Иваныч.
- Да чего уж – отец молча разлил водку и так же молча замахнул свою рюмку, даже не поморщившись.
Дед Гриша тут же запричитал:
- Ты бы хоть закусывал, а то опять начнешь народ по деревне гонять.
- Вот – отец указал на дядь Гришу. – Не хуже жены меня блюдет, переживает за меня. Потому что друг, настоящий.
- Нужен ты, переживать за тебя. Я за людей волнуюсь - проворчал дядь Гриша, но видно было, что отцовы слова ему душу греют.
Я вернулся за стойку, размышляя о том, как все-таки тяжело отцу одному, хоть он и не показывает виду.
Вернулся Игорь. Он вошел в бар, а следом за ним вошла Анна Ивановна. Невысокая, худенькая, какая-то вся аккуратная миловидная женщина. Она моментально нашла взглядом своего мужа и уже не отпускала. Отец что-то сказал Петру Иванычу и кивнул в сторону двери. Он повернулся, увидел свою Аннушку, вскочил и бросился к ней навстречу торопливым шагом. Подошел, обнял, прижал к груди, что-то горячо зашептал… Ну вот и слава Богу.
Петр Иваныч отстранился, взял жену за руку и повел к нашему столику.
- Вот, моя Аннушка – улыбнулся он.
- Герман – представился отец.
- Григорий.
- Аня – просто представилась Анна Ивановна. – Краду у вас Петеньку.
- Может, посидим? Послушай, как поет Ванька наш.
- Ну Петь, я устала…
- Все, все, поехалт. Прощевайте, мужики. Бог даст, свидимся еще.
- Так завтра и свидимся, наш агрегат у вашего Иван Иваныча в ремонте стоит, так что мы у Димки пока живем.
- Так приходите в гости!
- А что, мысль хорошая, если Аня не против.
- Не против – улыбнулась Анна Ивановна. – До завтра тогда.
Они ушли, Игорь пожал плечами со счастливой улыбкой и вышел следом за родителями.
- Вот так свою Эрику и люби, чтобы один за другим как нитка за иголкой.
- Так и люблю...
Продолжение следует
В копилку бара можно добавить здесь
2202200793435098 Сбербанк
И здесь